Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца

Его родителям еще повезло в каком-то смысле, для них нашлось место у мужа сестры матери к востоку от Кортиля; они снова работали на хозяина, но, по крайней мере, у них была крыша над головой. Он дважды навещал там отца, но хотя старик и в лучшие времена говорил мало, как настоящий северянин, по его глазам сын не заметил, чтобы он благоденствовал.

Все знали, где находятся эти обещанные новые земли. Об этом говорили и в тавернах, и в замках. Его отец сказал только одно по этому поводу под конец его второго визита и последнего в лачугу на ферме, которая теперь служила домом родителям.

Они вышли вместе прогуляться, он и его отец, в сумерках и смотрели на серые болота за пеленой мелкого дождя.

— Что я понимаю в оливах? — спросил отец, отвернулся и сплюнул в грязь.

Сын не ответил. Он смотрел на мелкий дождь. Сказать было нечего. Нечего, что не было бы предательством или ложью.

Сегодня утром, однако, на турнирном поле в Арбонне под ясным небом он услышал, как младший сын Гарсенка назвал Адемара предателем и заявил права на трон Гораута перед знатными людьми шести стран. И простая истина заключалась в том, как он наконец понял, сидя на коне на этом кряже над горящей деревней, что он согласен с Блэзом де Гарсенком.

Его отец думал бы так же, он был в этом уверен, хотя никогда не выразил бы такую мысль словами. Они были жителями Гораута, их жизнь и земля находились под защитой короля — а он предал их безопасность, историю, доверие, подписав клочок бумаги. Говорили, что за всем этим стоит Гальберт, верховный жрец. Что он хочет уничтожить Арбонну из-за их богини.

Он мало знал об этом, и его это не слишком волновало, но он видел, как его отца убила жизнь на чужой ферме, вдали от северных земель, которые отец любил всю свою жизнь. Его отец умер в конце этого лета, однажды утром лег в постель, как говорилось в письме писаря, и отошел к богу через четыре дня, не произнеся ни одного слова. Непохоже было, что он очень страдал, писал писарь. Мать в конце поставила свою метку, после пожеланий ему всяческих благ. Он все время носил с собой это письмо.

Он в последний раз посмотрел вниз, на горящую деревню. Глубоко вздохнул. Наконец-то мысли его прояснились, но от этого не стало менее страшно. Когда он снова двинулся в путь, то поехал на юг, туда, откуда прискакал, с другим известием, мрачным, полным огня и смерти и обещающим еще больше огня и смертей в дальнейшем, это было так же верно, как и то, что смертный человек рожден для смерти.

Он, собственно говоря, сделал свой выбор, понял он, в тот вечер, когда в последний раз гулял с отцом под дождем. Но никак не мог превратить свое решение в действие. Теперь он это сделал.

Он пришпорил коня, оставив позади огонь Аубри. Его глаза были прикованы к пустой дороге впереди, она стала блестящей и странной в смешанном свете двух лун.

Блэзу это совсем не нравилось, но жрицы и лекарь, посоветовавшись друг с другом, настояли, чтобы он выпил травяную настойку, от которой проспал большую часть дня.

Когда он проснулся в комнате Барбентайна, небо на западе за окном раскрасили нежные оттенки заката, темно-розовые и пурпурные, а скоро наступят сине-черные сумерки. С кровати Блэзу не видно было реку, но в открытое окно он слышал, как она бежит мимо; посередине между рекой и замком начинали загораться огни в домах Люссана. Он некоторое время смотрел, чувствуя себя до странности спокойно, но тем не менее чувствуя боль в ногах и ощущая повязку на левом ухе. Он поднял руку и пощупал ее.

Осторожно повернул голову в другую сторону и в первый раз осознал, что он не один.

— Могло быть и хуже, — тихо сказала Ариана. Она сидела в кресле на полпути к двери. — Ты потерял часть мочки уха, но говорят, что этим все и закончится. Почти как у Бертрана.

— Как долго ты здесь сидишь?

— Не долго. Они сказали, что ты проспишь до заката. Я спросила, можно ли поговорить с тобой наедине, когда ты проснешься.

Она сменила яркий утренний королевский наряд на более темную одежду, теперь ее платье было темно-синего цвета, а обычный для нее красный цвет стался только в отделке рукавов. Она казалась ему очень красивой. И улыбалась.

— Бертран весь день ходил по замку, заявляя, что теперь ясно: вы двое — давно разлученные братья. Последняя версия гласит, что тебя похитили разбойники из колыбели в замке Тавернель и обменяли на трех коз в деревне Гораута.

— На трех коз? Я возмущен, — со вздохом ответил Блэз. — По крайней мере, на пять. Скажи ему, что я возражаю против того, чтобы меня так недооценивали даже в сказке.

Улыбка Арианы угасла.

— Вряд ли тебя недооценят, Блэз, как здесь, так и где угодно. Особенно после утренних событий. У тебя наверняка возникнут проблемы противоположного характера.

Блэз медленно кивнул. Кажется, это он может сделать, не вызвав боли. Он с усилием стал приподниматься, пока не сел. На столике у постели стояла фляга.

— Что это? — спросил он.

— То питье, которое ты пил раньше. Они сказали, что тебе оно может понадобиться.

Он покачал головой.

— А еще что-нибудь есть?

В кувшине у дальней стены нашлось вино. Еда тоже, холодные закуски и сыр и свежеиспеченный хлеб. Блэз обнаружил, что ужасно голоден. Ариана разбавила водой вино и принесла ему поднос. Блэз несколько минут быстро поглощал еду, потом снова взглянул на Ариану. Она улыбалась, внимательно глядя на него со своего кресла.

— Они сказали, что от трав тебе захочется есть, когда ты проснешься.

Он проворчал:

— Что еще они сказали, если они так хорошо меня знают?

— Что я не должна тебя волновать и возбуждать, — с притворным смирением ответила она.

Блэза внезапно охватила странная радость. Ему вдруг стало хорошо, он смотрел на эту женщину и ощущал спокойствие и тишину сумерек. Когда он покинет эту комнату, его будут ждать дела и заботы всего мира. Но в данный момент, каким бы кратким он ни был, все это казалось очень далеким. Он снова уловил ее аромат, как всегда тонкий, но присущий только ей.

Он сказал:

— Тебе это не слишком хорошо удается, знаешь ли.

К его удивлению, она покраснела. Блэз усмехнулся.

Повернулся и поставил лакированный поднос на комод у кровати. Ариана осталась сидеть на месте.

— Произошло что-нибудь, о чем мне нужно знать? — спросил он. Он действительно чувствовал себя замечательно. Интересно, предсказали ли лекари это тоже. — Что-нибудь, требующее моего или твоего внимания в ближайшее время?

Ариана широко раскрыла черные глаза и покачала головой.

— Эта дверь запирается?

Тень улыбки вернулась на ее лицо.

— Конечно. И еще за ней стоят четыре стражника правительницы, которые услышат, как ключ повернулся в замке. Все знают, что я здесь, Блэз!

Конечно, она была права. Разочарованный, он снова откинулся на подушки.

Тогда Ариана встала, высокая и стройная, с распущенными, как обычно, черными волосами.

— С другой стороны, — прошептала она, подходя к двери, — кораны Барбентайна славятся своим умением хранить тайны. — Она со щелчком повернула ключ в замке. — И так как весь замок знает, что я здесь, нельзя предположить, что мы можем заниматься чем-то иным, кроме обсуждения того, что произойдет дальше.

Она медленно вернулась к нему и остановилась у края кровати. Блэз смотрел на нее снизу, смотрел в ее черные глаза, на ее безупречную красоту, упивался ею, как прохладным, живительным вином.

— Я как раз думал об этом, — произнес он через секунду. Ее рука теребила покрывало, слегка открывала его грудь, потом снова натягивала его вверх. Под покрывалом он лежал обнаженный. — Я имею в виду о том, что произойдет дальше.

Тут Ариана рассмеялась и совсем откинула с него покрывало.

— Нам надо будет это обсудить, — сказала она, присела на кровать и прижалась губами к его губам. Поцелуй был коротким, нежным, мимолетным. Блэз помнил ее поцелуи. Потом ее губы скользнули ниже, нашли ямку на его шее, потом спустились дальше, по грудной клетке и еще ниже.