Дар миротворца (СИ)

Кошкой хватаясь за трещины в стене, за бельевые верёвки, упираясь и подтягиваясь, воительница выбралась на подоконник второго этажа.

Крики смолкли. Лейна спрыгнула в просторную комнату, – очевидно, это была спальня, – но тут она услышала только затихающие, едва уловимые хрипы.

«Не может быть… – ошарашенно подумала она. – Я должна была успеть…»

В глазах зарябило от изобилия красного. Окровавленные, изуродованные трупы лежали повсюду, раскинув в неестественных позах руки и ноги; Лейне вдруг пришла в голову страшная мысль, что эти жуткие останки ещё минуту назад были многодетной семьёй, тщетно зовущей на помощь…

И тут что-то вспыхнуло и взорвалось в её голове. Лейна взвыла раненой яростью. Два мускулистых моррака, пировавших возле большой залитой кровью кровати, проворно развернулись, готовые наброситься на врага. Воительница рванулась первой, уже не рассекая тёмную ауру Озарением Света, а круша её силой собственной ярости. Одна сабля резанула монстра по глазам, вторая – пронзила насквозь его лапу, занесённую для удара. Моррак взвыл и удар второй лапы пришёлся по оружию Лейны – хрупкая сталь переломилась, но тут же обломок сабли вошёл в горло нелюдя по самую рукоять…

…Когда что-то её подняло и швырнуло о стену, Лейна в кратчайший миг просветления поняла, что её ярость сыграла с ней плохую шутку. Это дикое неистовство заставило её сконцентрировать внимание лишь на одном противнике и напрочь позабыть о втором. Удар о стену едва не выбил дух из воительницы. В левой руке что-то хрустнуло, и девушку пронзила сильнейшая боль. Помутнённым взором Лейна увидела зажатый в когтях монстра клок её зеленоватого плаща, испачканный кровью. «Это моя кровь?» – мелькнула и тотчас погасла мысль, так как монстр, победно взревев бросился на оглушённую добычу.

Предсмертный ужас смешался с ненавидящей яростью. С диким, нечеловеческим криком плеонейка ринулась навстречу морраку – глаза в глаза, – впилась пальцами онемевшей левой руки в его горло, а правой – обрушила саблю, начисто отрубив лапу монстра. Моррак взвыл и второй лапой с лёгкостью сорвал со своего горла руку Лейны, с хрустом свернув ей запястье. От новой вспышки боли у Лейны потемнело в глазах, она почувствовала, что теряет сознание и сейчас неизбежно будет растерзана. Молниеносно через всё её воспалённое сознание прошла мысль, какой же глупой девчонкой она была, что решилась взобраться в это окно; что бросилась на морраков, когда в этом уже не было никакого смысла; что пошла со всеми в этот ужасный бой; что вообще пришла в этот город, да ещё и вбила себе в голову, будто сам Спаситель указал ей этот путь…

Но натренированное тело оказалось умнее растерянного разума. Почти инстинктивно Лейна ощутила, что сейчас клыки моррака вопьются в её шею, и уклонилась чуть вбок, а когда монстр, промахнувшись, вонзил зубы в её плечо, обрушила на него новый сабельный удар, повергнув его на спину. Почти ничего не видя, она рубанула ещё раз, почувствовав, как острое лезвие рассекает нечистую плоть, ударила снова и снова, кромсая поверженного и, скорее всего, уже мёртвого врага, чувствуя, как с каждым ударом ей в лицо летят брызги багровой крови…

А потом чья-то сильная рука схватила её за шиворот и оттащила от той истерзанной туши, что минуту назад была морраком.

– Не поддавайся дурману ненависти, дочка, не теряй мира в душе, – прозвучал над ней суровый и вместе с тем необычайно добрый мужской голос. – А ярости у нелюдей всё равно побольше, чем у нас с тобой.

– Она не слышит вас, почтенный Никос, – отозвался другой голос. – Совсем рассудка лишилась… Ого, гляди-ка, тут под кроватью двое детишек спрятались! Не успели до них нелюди добраться. Закройте-ка глазки, малыши, и вылезайте оттуда.

Лейна лежала на полу с широко открытыми глазами, не в силах пошевельнуться, ничего не видя, и в то же время – слыша всё вокруг, и в голове её царила необычайная ясность.

***

Закованные в броню воины молча стояли под тёмно-зелёными полотнищами знамён с изображением благородного оленя – давнего символа Морфелонского Королевства, означающего стремительность, достоинство и великодушие. Отделённые от Площади четырёх фонтанов рядами чашеносцев, они могли только сжимать кулаки, слыша крики кровавой схватки. Многие из них бились в Амархтонской битве плечом к плечу с собратьями-южанами, которые гибли сейчас на их глазах. Лица морфелонских воителей были мрачны. Изредка кто-то оборачивался, бросая полный негодования взгляд на своего воеводу Ивора, будто пытаясь устыдить его: «Ты же вместе с ними бился за Амархтон! Вместе с ними шёл в самое пекло, вместе с ними скорбел над могилами павших товарищей, вместе с ними смеялся и пел на победном пире… Почему же сейчас, ты, как бездушный чурбан, стоишь и смотришь на гибель своих побратимов?! Почему не ведёшь нас в бой – на помощь собратьям и на спасение беззащитных горожан?!»

– …А ведь сколько раз говорили Мегорию, чтобы не выслуживался перед своей атаманшей чрезмерно, – проговорил с приторным сожалением управляющий делами князя Кенодока, обращаясь к хмурому как туча Ивору. – Вот и дождался, напыщенный бахвал. Жаль народец, конечно, но всё идёт к лучшему. Без когорты Мегория Сильвире останется только брать Мглистый город приступом, а на это ей ни сил, ни духу не хватит. Что ни говори, а чашники нанесли великолепный удар. Не теряя ни единого воина, не марая рук в крови, они одним махом свергли власть Сильвиры в Мглистом городе. Есть чему поучиться. Что думаешь, Ивор?

– Думаю, – глухо ответил морфелонский воевода.

– Хмурый ты сегодня, брат.

– Я всегда такой.

Ивор действительно думал. Слова священника Никоса, брошенные ему в спину, когда он выходил из ворот форта, постепенно добирались до самой глубины его сердца: «Думай не о том, что скажешь князю и наместнику. Подумай, что скажешь ТАМ, Ивор».

По могучим плечам воителя пробежала дрожь. Морфелонец выпрямился. Расправил поникшие усищи и бороду. И, рванув к себе трубача, неожиданно проорал ему в ухо:

– Труби!

Тот опешил.

– Что трубить?

– Сам не знаешь, пентюх, что трубить, когда товарищи гибнут?! – наорал на него военачальник.

От испуга трубач приложился к горну с такой силой, что боевой трубный глас разнёсся далеко за пределы Площади четырёх фонтанов.

– Спятил, Ивор?! – возопил в ужасе княжеский управляющий. – Под суд захотел? Ты получил бумагу с приказом достопочтенного Кенодока или нет?! Что я скажу князю?!

– Скажи своему князю, – произнёс Ивор, обнажая меч, – что бумагу его я получил. Да вот беда, прочитать не успел. Уронил ненароком в выгребную яму, когда нужду справлял.

Охваченные боевым восторгом, выкрикивая воинственные кличи, ломая стройные ряды чашеносцев и сметая их, как заросли сухого тростника, тяжеловооружённые пехотинцы воеводы Ивора, помчались в бой.

***

(Амархтон. Западные врата)

Стены Тёмного Круга сотрясались от ударов. Наспех собранные под руководством старика Рафара катапульты отправляли на стены Башни камни, куски строений, горшки с горящим маслом. Баллисты, давно истратившие гарпуны и колья, заряжались вырубленными здесь же жердинами, политыми смолой. За весь день и вечер атакующим удалось частично разрушить галерею внешней стены. Сама Главная Башня за ней выглядела могучей и неодолимой, как скала.

Маги, похоже, были уверены в своих силах. Их молнии били по осадным машинам и стрелкам. От огненных шаров в паласах тут и там вспыхивали пожары, так что пришлось срочно создавать пожарные бригады.

Первая атака была разведочной. Королева поручила возглавить её главе лучников Дексиолу, знавшему лучше других, как спровоцировать врага на ответный удар и при этом не ввязаться в затяжной бой. Сейчас ему предстояло вычислить слабое место в обороне Башни и тем самым подсказать королеве точку главного удара. Южане двигались маленькими группками. Прячась за передвижными щитами, таща на себе сколоченные из бревён мостики и лесенки, воины ещё почти не участвовавших в бою Четвёртой и Шестой когорт подбирались ко рву. Пока что их встречали только немногочисленные болты арбалетчиков.