Тринадцатая реальность (СИ)

– Они меня тоже неплохо изучили, – сказал Август. – С точки зрения командования американцев, такой поход ничем, кроме авантюры, быть не может. Да им просто никому и в голову не придет, что мы в сложившейся ситуации ослабим свою оборону и так рискнем. Нападение на Америку пока вообще за гранью их воображения. От японцев они такое еще могут ожидать, но не от меня.

– Слишком много риска, – вздохнув, сказал Иоахим. – Неизвестны планы американцев и неизвестно, как себя поведут англичане. Даже погода может сильно повлиять на твой план.

– Война без риска не бывает, а все не предусмотришь. Меня сильно беспокоят французы. Не те, кто в нашей армии, они-то свой долг выполнят. Жаль, что нам дали так мало времени.

– А как мы теперь используем русский флот?

– Никак, – ответил Август. – Не будем мы его пока использовать. К американскому континенту его не пошлют, а драться в одиночку русские не станут. Чтобы его хоть как-то использовать, мне нужно заранее посвятить русских во все свои планы, а я так рисковать не могу. Ничего, обойдемся своими силами.

– У вас получился замечательный мир, – сказал мне ангел.

Мы с ним сидели в той же комнате, где я пришел в себя после смерти. От его слов меня прошиб холодный пот. Стало так жутко, что я чуть было не заорал.

– Ничего я не придумывал! – сказал я ему. – Вы врете! Ни один человек не в силах такого вообразить!

– У вас же получилось, – он совсем по-человечески пожал плечами. – Неужели вы действительно думаете, что это какая-то другая реальность? Она вообще только одна, причем не такая бредовая, какую выдумали вы.

– Значит, вы мне солгали?

– Я пошутил, – без улыбки ответил он. – Было интересно посмотреть на вашу работу, а фантазировать самому у вас не было желания. И что вас не устраивает? Все ни капельки не отличается от настоящей жизни. Вы и правила установили такие, что в случае смерти исчезните навсегда. Все очень натурально.

– И моя жена – это пришедшая в мой мир душа? Почему же она ничего об этом не знает и не помнит прежней жизни?

– Об этом нужно спрашивать у вас, – сказал он. – Вы установили именно такие правила, и пришедшие в ваш мир вынуждены были их принять. Если бы у всех сохранилась память, они играли бы в жизнь, сейчас они живут. Ведь у вашей жены нет детей?

Меня накрыло бешенство. Вскочив с кресла, я бросился его душить и проснулся. Сердце колотилось, как сумасшедшее, а страх не отпускал, а, наоборот, становился все сильнее! Рядом под одеялом посапывала жена, а за окнами в свете фонарей летел и кружился снег. Я постарался взять себя в руки, и это получилось. Идиотский сон зародил сомнение в реальности собственной жизни, и с ним надо было срочно разобраться. Еще не хватало из-за этого свихнуться. Что там было? Я все это придумал? В подобное не верилось. Даже если мозг сам дорисовывал детали, его все равно на подобное не хватило бы. Ангел говорил, что мир безумный, но я его таким не считал. Очень отличается от моего, но все логически увязано и явных нелепостей нет. А отсутствие ребенка у Веры вообще не аргумент, тем более что Елена уже была беременна, а, если верить ангелу, такого быть не могло. А если не верить в этом, то с таким же успехом можно предположить, что он врет и во всем остальном. И вообще это просто кошмарный сон. Я немного успокоился, но вторично заснуть не удалось. Стараясь не разбудить жену, я встал с кровати и по ковру прошел к окнам. Не знаю, как пурга действует на других, но меня вид летящего по ветру снега почему-то всегда успокаивал. Я стоял, пока не замерзли ноги, а потом вернулся в кровать, лег и уснул. Утром сон вспомнился, но уже не вызвал никаких эмоций. Жена еще спала, но на этот раз я ее своим шевелением разбудил и был схвачен за руку.

– Куда? – спросила она, рывком притягивая меня к себе. – Жена замерзла, а ты убегаешь? Немедленно грей!

Сегодня «согревание» длилось больше обычного и прошло как-то не так.

– Что-то случилось? – спросила Вера, заглядывая мне в глаза. – Столько нежности... Я уже и не помню, когда ты был таким, наверное, только сразу после свадьбы. Потом было еще лучше, но как-то привычно, что ли.

Я решился и впервые рассказал ей всю правду до конца, а потом еще и свой сон.

– Для меня это ничего не меняет, – сказала она. – Здорово, конечно, знать, что после смерти будет хоть какая-то жизнь, хотя это далеко от того, во что я верю. Но твой сон – это ерунда. Как я могла к тебе прийти и согласиться все забыть, если я помню всю свою жизнь в якобы придуманном тобой мире? И у всех остальных тоже так. Ты им что, и жизни всем выдумал? Такого просто не может быть, поэтому не морочь себе голову. Хочешь, стукну, чтобы поверил в мою реальность?

Наша возня привела к тому, что опять занялись «согреванием» и пришли на завтрак одними из последних.

– Чем займемся? – спросил я, когда приступили к десерту.

– Сходим к Елене, – решила жена. – Она стала такой ранимой и плаксивой. Поглажу живот, и она как-то сразу успокаивается. Сказал бы ты Олегу, чтобы он проявлял свою любовь не только в кровати. Видно, что любит, а при мне ее ни разу не приласкал. Ты у меня не такой.

– Это точно, – согласился я. – Как забеременеешь, я тебя с рук спускать не буду.

Закончив с завтраком, направились к комнатам друзей. Когда подошли к стоявшим в карауле жандармам, старший сообщил, что в комнатах никого нет.

– Вышли минут двадцать назад и с охраной куда-то ушли, – сказал мне офицер. – Извините, князь, но нам больше ничего не известно.

Сходили к Андрею, но и там нам ответили то же самое. Пришлось возвращаться домой. Я сел писать уже седьмую книгу, но вскоре пришлось прерваться. Зазвонил телефон, который взяла жена.

– Леш, – растерянно сказала она, войдя в гостиную. – Только что умер Владимир Андреевич... Звонил Олег. Он хочет, чтобы мы побыли с Леной. Ему стало плохо, а врачи ничего не смогли сделать.

Мы вернулись к комнатам друзей и нашли в спальне заплаканную Елену. При виде нас она опять разревелась. Я впервые ее обнял и стал гладить волосы и говорить те ласковые слова, которые обычно говорят в таких случаях. Если бы ее взялась утешать Вера, они бы сейчас плакали вместе, а в моих руках она быстро успокоилась.

– Мне больше жалко Олега и Елену Николаевну, – призналась девушка. – Она сидит возле мужа, как сделанная из камня, и ни на что не реагирует.

Примерно через час пришел Олег.

– Спасибо, – сказал он мне. – Ей сейчас нельзя переживать, а тут такое...

– Как мать? – спросил я.

– Плохо, – ответил он. – У отца обширный инфаркт, причем все случилось очень быстро. А с матерью сейчас даже нельзя разговаривать.

Следующие несколько дней прошли в хлопотах, связанных с похоронами Владимира Андреевича и коронацией Андрея. Конечно, хлопотали не мы, мне только пришлось недолго постоять у гроба. Император меня выделял, но близких отношений между нами не было, поэтому я переживал за друзей. Впрочем, с Андреем теперь особо не подружишь. Даже если он не захочет ничего менять в наших отношениях, это придется сделать мне. До конца зимы мы с ним почти не виделись. Молодому императору пришлось вникать в государственные дела, к которым его хоть и готовили, но, учитывая возраст отца, не слишком при этом старались. Да он и сам не рвался. Теперь приходилось выкладываться. До появления у него сына цесаревичем был объявлен Олег.

– Нет мне от этого никакой радости, – жаловался он мне. – Нашим детям будет проще, а нам этот трон буквально свалился на голову. У меня из прежних друзей уже никого не осталось, один ты, да и у брата с этим ничуть не лучше. Ты его не бросай, а то это тоскливо, когда нет ни одного друга. Все вокруг источают почтение, хорошо если искреннее, но ты для них не человек, а символ, а это хреново – быть символом. Жена и брат, конечно, тоже друзья, но этого мало. А с матерью совсем плохо. Как бы и ее не пришлось хоронить.

Весна была затяжная, и даже в конце апреля было очень холодно, ветрено и сыро. Впрочем, на нас это почти не отражалось, потому что, кроме двух выездов на природу, все остальное время приходилось сидеть во дворце. Я все так же просматривал отчеты и иногда делал небольшие записи. За все время Андрей вызвал меня всего один раз по какому-то малозначительному вопросу. В кабинете, кроме нас, никого не было, но я все-таки держался, как подобает. Когда через пару дней Олег сказал, что брат на меня в обиде, я рассердился.