Горизонты нашей мечты

Он махнул рукой, и в воздухе развернулся экран, на котором побежали росные строчки.

— Я составил список позиций, на которые нам потребуются люди. Бо, если наложить его на твои отчеты, получим следующую картинку…

— Погоди, Палек, — глаза Бокува вспыхнули синим светом. — У меня свежая информация из дворца. Важность высокая. Ты был прав в своих вчерашних предположениях.

— А именно?

— Ясасий Кистер, граф Титамана, и еще четверо графов передали в дворцовую канцелярию извещения через магические шары, что отправляют в столицу отряды своих гвардейцев для защиты от новых возможных прорывов чудовищ. Численность отряда Титамана — около тысячи двухсот бойцов, остальных — по тридцать-сорок.

— Замечательно, — Палек задумчиво постучал ногтем по зубам. — Заботливость Ясасия просто радует. И когда они до нас доберутся? И как?

— Ожидаемый метод транспортировки — железная дорога. Напоминаю, что тяговая сила локомотивов генерируется "магическими кристаллами", и их максимальная скорость невелика. Сроки прибытия с учетом времени на подготовку — от восьми до десяти дней. То есть — примерно тогда, когда назначен сбор Даорана.

— Забавно. И граф Ясасий?..

— Да, Палек. Он — нэмусин.

19.02.867, древодень. Республика Сураграш, окрестности города Тмиталлах

— Мы требуем немедленно отдать нам деньги!

Представитель профсоюза, здоровый горбоносый бородатый мужчина говорил на фаттахе с резком гортанным акцентом, сглатывая окончания, что делало его речь малопонятной — по крайней мере, для Пиреша Бхарана. Фаттах инженер зубрил по древним, еще бумажным учебникам, ни один из которых не подготовил его к местному произношению. Дома в Маньяхе ему вполне хватало поллаха и иногда тарси, которому его иногда обучала двоюродная сестра Майла, прелестное, но взрывоопасное произведение отца-гулана и матери-тарсачки. Один Турабар знает, где она снюхалась с Панариши и как оказалась торговым представителем Сураграшской республики в Грашграде, но за нынешнее положение Пиреша благодарить следовало только ее. Ну, и самого Пиреша, разумеется. Стоило ему пять лет учиться на стройфаке Грашградского университета и еще два года дышать фабричными дымами княжьего Субракана, чтобы здесь и сейчас разбираться с толпой грязных сапсапов, даже не умеющих общаться по-человечески?

Нет, не поймите неправильно — он любил свое дело и был готов мириться с разумными неудобствами, ей создаваемыми. Он не протестовал ни против комаров, шутя протыкающих хоботком плотную рубашку, ни против ночного верещания древесных лягушек, иногда не дающего уснуть, ни против отдающей фильтрами и чистящими химикатами воды, ни даже однообразного меню — каша из джугары дважды в день, а на третий раз — колобки из вареного риса и комэ, стремительно вошедшие в местный обиход с легкой руки восточников, ни против спального мешка, брошенного в лучшем случае на плохо оструганную лежанку под тентом. Он знал, что профессия инженера-дорожника накладывает свои ограничения, и что жить в тепле и комфорте постоянной квартиры ему не светит. Но разбираться с идиотскими требованиями о выплате денег — на такое он не подписывался.

Почему они вообще прицепились к нему? Шли бы к своему разлюбезному Палеку Мурацию и требовали от него. Он управляет проектом, к нему все претензии. И на фаттахе говорит так, словно знает его с рождения, даром что катониец.

И, кстати, куда он запропастился?

— Мы требуем немедленно отдать нам деньги! — повторил "представитель профсоюза". — За пятнадцатый, шестнадцатый, первый и второй периоды.

Считая, он загибал пальцы, чтобы не сбиться. На взгляд Пиреша, на профсоюзного деятеля местный заводила походил примерно так же, как и местные рабочие на настоящих. То есть — никак. Небось, еще недавно грабежом на большой дороге промышлял, а теперь туда же — законности требует! То-то он ночами наиболее активен. Привычнее, небось.

— Второй период еще не кончился, — буркнул Пиреш. — За него — только в следующем.

— Тогда за пятнадцатый и шестнадцатый! — для убедительность детина показал два растопыренных грязных пальца. — И еще за первый. По три тысячи вербов за период. Каждому! Верно?

Он оглянулся за столпившуюся за ним толпу из трех десятков рабочих в перепачканных комбинезонах.

— Слушай, сан Сирхан, что ты ко мне пристал? — раздраженно спросил гулан. — Я деньгами не заведую. Я за работами наблюдаю. За деньгами к момбацу сану Палеку. Он отдаст.

— Ты главный, момбацу сан Пиреш! — заупрямился сапсап. — Ты деньги раздаешь. Ты плати!

— Я раздаю деньги, которые мне дает момбацу сан Палек. Своих у меня нет.

— Нам нужны деньги. По три тысячи за период! — упрямо повторил гулан. — Мы работали, вы не заплатили. Нам кушать хочется.

Пиреш про себя помянул мужской уд Турабара. Профсоюзник мало того, что тупой, но еще и настырный.

— У меня нет денег, — повторил он. — Приедет момбацу сан Палек — у него просите.

— Тогда мы не работаем больше! — сердито крикнул сапсап. — Мы уходим! Все!

Пиреш только пожал плечами. На его памяти рабочие вот так вот уходили раз пять, и каждый раз возвращались. Им попросту некуда было деваться. В горном Тмиталлахе другой оплачиваемой работы не найти, а горбатиться на с трудом отвоеванных у джунглей делянках кумара и комэ не хотелось никому.

И тут сквозь шум реки в Каварском ущелье он расслышал далекий, но такой желанный звук.

Мотор джипа.

— Момбацу сан Палек едет, — сказал инженер, резким хлопков казнив у себя на щеке особо наглого комара, не отпугнутого запахом репеллента. — Сейчас он все объяснит.

Рабочие возбужденно загомонили и запереглядывались. Факелы заволновались, очерчивая в ночном воздухе огненные круги и волны.

— Пусть объяснит! — угрожающе рявкнул Сирхан. — А то мы его!..

Он махнул в воздухе кулаком. Пиреш хмыкнул и отошел под навес, где и устроился на деревянной лавке рядом с молчащим сейчас электрогенератором.

Джип подъехал через минуту. Палек всегда гонял, словно на авторалли, рискуя на каждом повороте вылететь с дороги или врезаться в дерево. Однако же ни разу не вылетел и не врезался. Вот и сейчас он, сверкнув фарами в ночной темноте и ненадолго ослепив всех дальним светом, резко затормозил в метре от толпы и выпрыгнул через дверцу джипа, даже не удосужившись ее отворить.

— Ну, чем на сей раз недовольны, момбацу саны? — весело спросил он. — Сирхан, опять буянишь?

— Деньги давай! — буркнул заводила. Большой, сильный и грубый, в присутствии Палека он как-то скукоживался и притихал. — За пятнадцатый период, шестнадцатый период, первый период, второй период… За весь зимний сезон давай!

— За весь не дам, — широко ухмыльнулся русоволосый катониец. — Только за прошлый год. За пятнадцатый и шестнадцатый периоды. Остальное — через период.

Толпа громко возбужденно загомонила.

— Врешь! — угрюмо заявил сапсап. — Покажи.

— Да пожалуйста! — Палек перегнулся через борт джипа и вытащил оттуда увесистый кожаный мешок. Распустив завязки, он вытащил оттуда пачку денег и попахал ей в воздухе. — Завтра утром или днем раздадим. Всем передайте. И еще передайте, что если кто завтра не выйдет на работу, уволю нафиг. И оштрафую на месячное жалование. Ясно? Теперь топайте все спать, не действуйте на нервы. Завтра начинаем переброс тросов между пилонами. Нужно проверить и тросы, и лебедки. Прямо сейчас и займемся.

Последние слова он адресовал уже Пирешу. Тот кивнул. Сейчас так сейчас. К манере катонийца работать в любое время суток он уже давно привык, тем более что большую часть неурочной работы тот выполнял сам, не гнушаясь даже извозиться в битуме и ободрать ладони тяжелым кайлом. Поначалу гулан изумлялся такому едва ли не до потери сознания. В его представлении главный инженер всей страны, да еще и брат самой Кисаки Сураграша совершенно не вязался с образом высокого худого белокожего светловолосого парня с облупленным от солнца носом, в одних перепачканных шортах отдающего указания рабочим, каким он увидел его впервые три года назад. Но потом привык — в конце концов, кто его знает, как там принято в Катонии! Жёсток, но справедлив, умен, знает невероятно много, а уж работает едва ли не по восемнадцать часов в сутки — если бы все начальники были такими, мир давно бы стал куда лучшим местом.