Клан Мёртвого Кота (Dead Cats Clan)

— Будучи маленьким, долгие годы каждый вечер я обшаривал его вдоль и поперёк. Не знаю почему, но меня вечно грела мысль, что когда-нибудь я там обнаружу ракету, которая унесёт меня к звёздам. В те годы все помешались на космосе, и ты не нашла бы ни одного мальчишки, который отказался бы стать космонавтом. Казалось, ещё немного, и на Луну будет слетать ненамного труднее, чем на Чёрное море.

— Отыскал?

— Нет, но поиски не бросал. Порой мне кажется, я знал, что необходимо сделать, чтобы заслужить этот корабль. И если бы я совершил…

Ириска затаила дыхание, ожидая нужных слов в нужное время. Отец наморщил лоб, напряжённо стараясь вспомнить. На лбу выступила испарина, словно желание проникнуть в космос, спавшее долгие годы, вновь проснулось и жгло душу приключениями, которые вот-вот начнутся.

— Забыл, Ириска, — папины руки безвольно опустились. — Не могу вспомнить. Что-то реальное и в то же время… Впрочем, мальчишкам кажется нереальным многое из того, что взрослые делают каждый день. А вещи, естественные для мальчишек, любой взрослый посчитает глупыми фантазиями. Как прыганье по гаражам, в которое вкладывался особый смысл. Ерунда ведь, но тогда оно ерундой не казалось. А почему? Пока веришь — помнишь. А когда вера потеряна, всё забывается, и на опустевшее место приходят другие мысли. Пока я верил, то знал, что корабль есть, и что он обязательно дождётся меня. А теперь я знаю, что никакого корабля не было. И не могло быть. Нонсенс — космический корабль, затерянный в шиповнике.

— Значит, не вспомнишь? — мрачно сжала губы Ириска.

— Не вспомню, — печально ответил отец. — Уж извини. Давай-ка, пойдём домой. Футбол посмотрю что ли…

— Кто же тогда был Раулем? И Крушилой? Я уж не говорю о Зинге.

— Мне кажется, ты превратила обычных крыс в людей, наделённых сверхспособностями.

— Но откуда они могли взяться? Крысы-то?

— Когда я был маленьким, чудеса выгнали из нашей жизни. Остались, разве что, чудеса науки. Тогда в предисловии к каждому изданию Карлсона не забывали добавить, что Малыш просто выдумал себе друга от одиночества. Кто знает, на какие превращения оказалось способно твоё одиночество. Ожидание встречи, которая не могла состояться.

Папа тоже не мог помочь. Папа забыл всё на свете. Всё важное. Папа забыл, но она помнила…

Она помнила, как последним автобусом выбралась на конечную остановку городского юго-запада. От угрюмой бетонной коробки прошла по улочке, засыпанной гравием. Разноцветные домики казались отражениями Переулков, исчезающим эхом, вернувшимся из синевы. Улочка упиралась в полосу густых елей. В самой середине зелёной гряды виднелся тёмный тоннель.

Не составляло труда догадаться, что же прячется за голубоватой хвоей. Вездесущие запахи просачивались через еловую границу. Знакомые запахи. Достаточно оказаться у мусорных баков или возле открытой дверцы мусоропровода, чтобы поймать эту оглушающую смесь, а потом постараться покинуть эти места как можно скорее.

Но девочка упрямо шагала вперёд. Когда никто не может ответить, приходится искать ответы самой. Ответы прятались за елями. И за двумя часами будущего ожидания.

Ириска вытащила из сумки пакет ваты оторвала клочок и надёжно запечатала ноздри. Запах поутих. Зато дышать стало трудно. В носу будто бы закипал чайник. А дышать ртом оказалось на удивление непривычно.

Запахи не обманули. За елями простирались бескрайние просторы городской свалки. Если не оглядываться, казалось, что мусорные горы заполонили землю от горизонта до горизонта. Отыскав самую высокую, Ириска пробиралась через мусорные развалы. На саму гору она подниматься не стала. Там не её место. Она здесь чужая, она — гость, ищущий ответ.

Ответ пришёл, когда фосфорно-зелёные стрелки показывали без четверти два. Гора зашевелилась, задрожала. Прищурив глаза, девочка вглядывалась в пологие склоны. Эффект шевеления создавали крохотные фигурки, бесшумно скользившие к вершине. Изредка какая-нибудь из них замирала. Тогда из тьмы в Ирискину сторону на мгновение устремлялись два зелёных светляка — кошачьи глаза. И снова пропадали во тьме. Наконец, движение прекратилось. Последние фигуры заняли свои места. Теперь склоны горы украшали десятки кошачьих силуэтов, морды которых вскинулись к небу.

Без трёх минут два темноту разрезал пробный противный мяв. То ли капелла настраивала инструменты, то ли какой-то бедолага поторопился со своей партией. Но тишина продержалась всего секунду. С противоположного склона немедленно отозвался другой. Его голос оказался не мелодичнее. И тут же застонал третий, а за ним четвёртый. Перепуганная девочка зажала руками уши, не в силах выносить обрушившуюся какофонию. Наступила блаженная тишина. Только плавал лёгкий гул, словно в морской раковине. Чуть отвести ладони Ириска осмелилась не сразу.

Коты не молчали. Разноголосое мяуканье лилось по округе. Только теперь оно выстроилось плавными волнами, превратилось в музыку. Теперь оно могло принять гордое имя серенады. Тягучая грустная песнь неразделённой любви уносилась в небо, словно страдала, словно жаловалась тому, кто не дал им крылья при жизни. Звёзды позеленели и медленно переливались глазами кошек, достучавшихся до небес. Самый высокий холм колыхнулся. Кошачья волна отхлынула с верхушки, дрогнула и снова вжалась в мусор, не прерывая песни скорби ни на мгновение. Площадка на вершине мусорной горы осветилась странным серебряным сиянием, а потом в небо воспарила звезда. Она летела по широкой дуге, брызгая яркими снежинками, словно электрическими искрами. Будто кто-то спрятался в мусорных завалах, а теперь проснулся, вытащил из кармана бенгальский огонь, зажёг его и швырнул высоко-высоко.

Вслед за первой в небеса воспарила вторая звезда. За ней третья. Скорбь исчезла из кошачьей песни, звуки теперь наполняло торжество силы, восхищённое ликование неведомыми, но очень славными подвигами. Теперь звёзды уходили к небесным сёстрам парами, тройками, а в тот момент, когда кошачья симфония достигла кульминации, от вершины оторвалась мерцающая серебряная волна. Извиваясь невесомым газовым шлейфом, она возносилась, словно Млечный Путь в миниатюре. Старший брат, гнездившийся на небе с незапамятных времён, ярко вспыхнул и вобрал в себя почти незаметный от оглушающей высоты клочок серебряного света. А может и не отозвались звёзды. Может всё показалось Ириске, может колыхнулись в слезах, застилавших глаза, отблески фонарей далёкой автостоянки. Но ведь песнь сотен котов не могла обернуться глюком пошатнувшегося разума?

И тут она увидела ещё одну звезду. Непонятно, то ли она проскользнула сквозь сжатые губы. То ли вырвалась из груди. Искорка сиреневого света. Кусочек молнии, родившейся на границе рукотворного и нерукотворного. Странный светляк метнулся причудливым зигзагом и, расцветая, широкой спиралью унёсся в небо. Ириска неотрывно следила за ним, пока едва различимая точка не растворилась в сиянии звёздного серебра.

В груди вдруг стало тихо и просторно. Таинственные поскрёбывания и толчки утихли. Зато проснулось почти забытое чувство свободы.

А песнь тут же оборвалась. Очертания холмов снова задрожали. Кошки разбегались прочь, чтобы подкрепиться и поспать до утра, чтобы продолжать молчаливую жизнь, пока не настанет черёд проводить на небеса новых героев.

Девочка укрылась в борозде и накинула на себя промасленную ветошь. Резкий запах машинного масла должен был перекрыть её собственный. Если она когда-то была кошачьей королевой, то бывшие подданные не должны учуять здесь предавшую их владычицу. Если и не было злой сказки, наполненной битвами Клана Мёртвого Кота… Что ж, пускай коты остаются в неведении, что за их обрядами наблюдает чужак.

"Наверно, в следующей жизни, когда я стану кошкой…"

Ей хотелось забыть обо всём и бежать, бежать, бежать следом. Догнать их и стать такой же. Пушистой. Гордой. Смелой. Независимой. Маленькой частичкой гигантской волны и в то же время одинокой. Впрочем, одинокой она была и сейчас.

Слева раздались осторожные шаги. Выглянув из борозды, Ириска заметила согбенную фигуру, одетую в продранный ватник и заляпанные спецовочные штаны. Обитатель здешних мест тоже углядел Ириску. Губы шевельнулись и открылись в отвратительной улыбке, обнажив шеренгу зубов, в которой не хватало больше половины бойцов, а оставшиеся белели уродливыми обломками. Крючковатый палец поманил девочку.