Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм

— И я тоже, — добавил Макс. — Только представьте, каково это — девчонка прячется в тени в глубине комнаты.

— Только ничего этого не было, — сказал Билл. — Если мы все помним эту странную историю, значит, на самом деле ее не помнит никто.

— Ну ладно, это был мальчик, — заявил Тони. — И он вырос.

— Прямо там, в доме, — добавил Макс. — Мне показалось, будто я наблюдал, как мой проклятый отец растет прямо у меня на глазах. За сколько — за шесть недель?

— Около того, — ответил Тони.

— И это при том, что он был там совершенно один, — произнес Макс. — И вообще никакой мебели. Думаю, это одна из причин, почему было так страшно.

— Я напугался до смерти, — признался Тони. — Когда мой папаша вернулся с войны, он время от времени напяливал форму и привязывал нас к стульям. Привязывал к стульям!

— Не думаю, что это могло ему хоть как-то повредить, — сказал Билл.

— Я даже не думаю, что мог бы его ударить, — сказал Тони.

— Я чертовски хорошо знал, что могу его ударить, — произнес Макс. — Мне хотелось снести ему голову. Но мой папаша прожил еще три года, а потом старьевщик его задавил.

— Макс, — спросил Тони. — Ты упоминал брошюрный дом в Мэншипе. Что такое брошюрный дом?

— Там печатали религиозные брошюры, невежда. Можно было туда зайти и бесплатно взять брошюру. Говорю вам, это все равно что издевательство над детьми. Все эти «пожалеешь розгу».

— Его глаз как будто взорвался, — заявил вдруг Билл.

Он рассеянно взял одно из нетронутых пирожных с тарелки Макса и откусил кусочек.

Макс уставился на него.

— Они сегодня не меняли угощение, — сказал Билл. — Эта штука зачерствела.

— Я предпочитаю зачерствевшую выпечку, — сказал Чиппи Трэйнор.

— А я предпочитаю, чтобы мои пирожные с моей тарелки не хватали, — произнес Макс таким голосом, словно у него что-то застряло в горле.

— Пуля пробила ему левое стекло очков и вошла прямо в голову, — сказал Тони. — А когда он поднял голову, глаз был полон крови.

— Гляньте-ка в то окно, — громко сказал Макс.

Билл Мессинджер и Тони Флэкс повернулись к окну, не увидели ничего особенного — разве что туман был чуть гуще, чем они ожидали, — и вновь посмотрели на старого издателя.

— Простите, — произнес Макс и провел дрожащей рукой по лицу. — Я, пожалуй, пойду в свою комнату.

— Никто ко мне не приходит, — пожаловался Билл Мессинджер Тесс Корриган. Она мерила ему давление и, похоже, испытывала некоторые затруднения в получении точных цифр. — Я даже толком не помню, сколько времени здесь нахожусь, но у меня не было ни одного посетителя.

— Ни одного? — Тесс прищурилась на ртутный столбик, вздохнула и снова стала накачивать грушу, обжимая манжетой руку Макса. От нее отчетливо и резко разило алкоголем.

— И это заставляет думать — а есть ли у меня друзья?

Тесс что-то удовлетворенно промычала и стала царапать цифры в формуляр.

— Писатели всегда живут одиноко, — заявила она. — Во всяком случае, большинство из них для человеческого общения не годится. — Она потрепала Макса по запястью. — Но вы славный экземпляр.

— Тесс, сколько времени я здесь?

— О, совсем недолго, — ответила она. — И я думаю, все это время шел дождь.

После ее ухода Билл немного посмотрел телевизор, но телевидение, частый и верный товарищ в предыдущей жизни, кажется, сделалось невыносимо тупым. Он выключил телевизор и какое-то время листал страницы последней книжки весьма знаменитого современного романиста, бывшего на несколько десятков лет моложе его самого. Билл купил книгу, перед тем как лечь в больницу, подумав, что там ему хватит времени спокойно углубиться в переживания, которые многие другие описывали как богатые, сложные и с великолепными оттенками; но ему оказалось трудно пробиваться сквозь них. Книга утомляла Билла: люди в ней вызывали тошноту, а стиль был холоден. Билл жалел, что не купил какую-нибудь легкую, но профессиональную чушь, чтобы с ее помощью очищать свой вкус. К десяти часам он уснул.

В 11.30 в его комнате появилась фигура, окутанная холодным воздухом, и Билл проснулся, когда она приблизилась. Женщина, в темноте подошедшая к его кровати, должна была быть Молли, медсестрой с Ямайки, которая всегда дежурила в это время. Но почему-то от нее исходил не возбуждающий аромат пожаров и склепа, обычный для Молли, а запах влажных водорослей и илистого речного берега. Билл не хотел, чтобы эта версия Молли приближалась к нему. С сердцем, бьющимся так бешено, что он ощущал его спотыкающийся ритм у горла, Билл велел ей остановиться в ногах кровати. Женщина мгновенно повиновалась.

Он нажал кнопку, поднимавшую изголовье кровати, сел прямо и попытался разглядеть женщину. Запах реки усилился, к нему примешалась струя холодного воздуха. Билл вовсе не желал включать ни один из трех имевшихся в комнате светильников. Он смутно различал некую тонкую, довольно высокую фигуру с гладкими волосами, прилипшими к лицу, одетую в подобие длинного кардигана, промокшего насквозь, с которого (как он думал) капала на пол вода. В руках фигура держала пухлую книгу без суперобложки, с темными пятнами от влажных пальцев.

— Я хочу, чтобы ты ушла, — сказал Билл. — И не хочу читать эту книгу. Я уже прочитал все, что ты когда-либо написала, но это было давным-давно.

Мокрая фигура скользнула вперед и положила книгу между его ног. В ужасе от того, что может узнать ее лицо, Билл зажмурил глаза и не открывал их до тех пор, пока запах ила и речной воды не выветрился из комнаты.

Когда Молли утром ворвалась в комнату, чтобы собрать сведения нового дня, Билл Мессинджер сообразил, что ночной визит мог произойти только во сне. Вокруг был хорошо знакомый, предсказуемый мир; созерцание каждого дюйма комнаты приносило непомерное облегчение. Билл осмотрел свою кровать, небольшое гнездо с мониторами, готовыми к тому, чтобы к ним обратились в экстренном случае, телевизор и дистанционный пульт управления, дверь в просторную ванную комнату и дверь в холл, как всегда, полуоткрытую. В противоположной стороне комнаты было окно с задернутой для крепкого ночного сна занавеской. Но прежде всего — Молли, Принцип Реальности, воплощенный в женщине, источавшей насыщенный аромат горящих могил. Молли пыталась перекрыть ему кровообращение с помощью тонометра. Толщина и мощь предплечий Молли наводила на мысль, что собственное давление она измеряет с помощью каких-то других приборов, возможно, парового манометра. Белки ее глаз поблескивали розоватым, что на мгновение заставило Билла допустить дикое, невероятное предположение, не балуется ли беспощадная ночная сестра марихуаной.

— У вас все хорошо, мистер Почтальон, — сказала она. — Отличные успехи.

— Рад это слышать, — ответил Билл. — Как вы думаете, когда я смогу отправиться домой?

— Это решают врачи, а не я. Спрашивайте их. — Из кармана, спрятанного под фестонами и кошельками, она извлекла белый бумажный стаканчик, наполовину заполненный таблетками и капсулами разнообразных размеров и расцветок, и сунула его в руки Биллу. — Утренние лекарства. Будьте паинькой и проглотите их. — В другой руке она держала пластиковую бутылочку воды «Польский источник», происхождение которой напомнило Мессинджеру слова Чиппи Трэйнора о штате Мэн. Густые леса, дороги без названий…

Он опрокинул содержимое стаканчика в рот, открыл бутылку с водой и сумел проглотить все лекарства с первой попытки.

Молли резко повернулась, собираясь уходить, со своим обычным видом: мол, потратила более чем достаточно своего времени на таких, как вы, — и была уже на полпути к двери, но тут Билл вспомнил кое-что, о чем думал уже несколько дней.

— Я не видел «Таймс» уже не припомню, сколько времени, — сказал он. — Не могли бы вы раздобыть мне экземпляр? Я даже не против, если он будет не самый свежий.

Молли посмотрела на него долгим, оценивающим взглядом, потом кивнула.

— Поскольку многие наши пациенты легко возбуждаются и расстраиваются, мы не даем им газет. Но я посмотрю, не смогу ли добыть одну для вас. — Она со значительным видом двинулась к двери, но перед тем, как выйти, помедлила и снова обернулась к Биллу. — Кстати, теперь вам и вашим друзьям придется обходиться без общества мистера Трэйнора.