Заклятие немоты

Шипшорн сорвал с крючка моток бечевки и спешно принялся разматывать его.

— Лови, когда я брошу! — прохрипел он.

Лорд Усторикс тут же выхватил веревку из его рук и швырнул ее в бездну. Шипшорн побледнел от гнева, не веря своим глазам.

— Что вы делаете?

— Пусть еще немного повисит. Дай ему шанс исправиться, влезть обратно на бруски.

— Это невозможно. Они такие маленькие.

— А если бы подул бродячий ветер и сдул его капюшон? — Усторикс нехорошо улыбнулся. — Вот это была бы шутка! Ворота пришлось бы закрыть лет на тысячу!

Шипшорн уже схватил другую бечевку — на сей раз он держал ее очень крепко — и бросил болтающемуся в воздухе товарищу. Спачворт хотел поймать ее, но не успел. Однако вторая попытка увенчалась успехом. Шипшорн смотал веревку и вытащил напарника, будто рыбу из воды. Усторикс заливался беззвучным смехом. Спачворт рухнул на камни, весь дрожа. Шипшорн поймал слитки с помощью аркана и отдал их владельцу.

К наследнику Дома вернулось обычное хладнокровие.

— Попытка не удалась, — сказал он. — Ты не заслуживаешь платы. На этот раз. Но у тебя остался еще один шанс.

Шипшорн наградил его каменным взглядом.

— Как великодушно с вашей стороны, милорд.

Усторикс вынул из плаща две прямоугольные пластины из тусклого голубоватого металла — того самого, из которого был сделан ларец для слитков — и прикрепил их к брускам.

— Андалум! — вскричал Шипшорн. — Только не андалум!

— Тише ты! Хочешь, чтобы нас обнаружили? Это вовсе не трудно для таких хвастунов, как вы, не сложнее того, что уже проделано. Плачу по два орла каждому. Я хочу увидеть, как вы с этим справитесь.

— А если кто-нибудь из нас кувыркнется? Если андалум хоть на миг окажется между силдроном и землей — мы же разобьемся!

— Конечно. Но ведь этого не будет — с чего бы вдруг?

— Господину известно, что мы ни разу не тренировались с настоящим силдроном. — В голосе слуги зазвучали нотки неподдельного ужаса. — Мы катались на досках с колесиками да зимой на льду. То, что мы сделали, — настоящий подвиг, но с андалумом — это же самоубийство. Такого условия не было.

Усторикс пожал плечами.

— Я ухожу.

Шипшорн облизнул пересохшие губы. Глаза его сверкали, как две крупные монеты.

— Нет, постойте.

— Ты, кажется, не уважаешь меня, пес! — прошипел Усторикс.

— Прошу прощения, милорд, погодите немного, я сделаю это.

Усторикс швырнул от себя бруски. Один из них завис на положенной высоте, примерно в двух дюймах от пола, другой шлепнулся голубой стороной вниз. Небрежно перевернув последний носком сапога, наследник вытолкал оба слитка наружу, на прежнее место.

Шипшорн направился к дальней стене, собираясь взять разбег для рокового прыжка в небо.

Пока тело падает с высоты четырехсот футов, сердце успевает сделать четыре с половиной удара, однако удаляющийся крик жертвы раздается в ушах свидетелей гораздо дольше. Эта мысль вдруг поразила Шипшорна как удар молнии. Его охватила дрожь. Он глухо выругался и прислонился спиной к стене, чтобы не упасть.

Усторикс еще раз пожал плечами.

В это время тайный свидетель всего происходящего почувствовал, как его ногу сводит судорога, и слегка пошевелился, позабыв об упавшем хомуте, который тут же загремел от удара о камень.

Головы повернулись.

— Кажись, я и раньше оттуда что-то слышал.

Сжавшись в комок, безымянный парень с бешено колотящимся сердцем увидел, как раздвинулась завеса из упряжи, и все трое уставились на него сверху вниз.

— Что это? — ядовитым, преисполненным отвращения голосом спросил Усторикс.

Спачворт лихорадочно сглотнул.

— Калека, которого подобрала одна из служанок. Парень слабоумен и не умеет разговаривать, милорд.

— Откуда он взялся?

— Небось сын торговца из каравана, погибшего той осенью во время землетрясения, а может, отродье какой-нибудь служанки, которая бросила его на дороге.

— Что ему здесь нужно? Вздумал шпионить за нами?.. Эй, жертва оспы, чем ты тут занимаешься? Выходи!

Разоблаченный юноша послушно выбрался наружу. В этот момент из удаленной глубины подъемной шахты донесся сильный грохот — стальная клетка с дребезжанием ехала вверх. Еще до того, как она приблизилась, привратная зала наполнилась гулким басом. По лестнице, тяжело дыша, поднялись двое: Главный Управляющий в серовато-коричневой мантии и Мастер Мечей в багряном плаще.

— Лопни мои глаза, — насмешливо протянул первый.

— Что вы здесь делаете, лорд Усторикс? — спросил Мортье, Мастер Мечей. — Эти невежи и вам причинили беспокойство? Мы услышали подозрительный шум, раздающийся с этого этажа, и поднялись узнать причину. Остальная стража сейчас прибудет.

Усторикс медлил с ответом, буравя глазами найденыша и что-то обдумывая.

— Мой дорогой учитель, вот это существо украло силдрон из сокровищницы, а двое моих слуг обнаружили его. Но вместо того чтобы возвратить силдрон, подлецы решили поиграть со слитками. Я, конечно, собирался прекратить безобразие, когда один из этих бродяжьих детей задумал сломать себе шею.

Мастер Мечей склонился в грациозном поклоне.

— Похвальное действие, милорд. Я уверен, ваш отец будет горд, узнав об этом.

Подъемная клетка с грохотом остановилась, железные решетки были подняты. В залу вошли несколько стражников. Мортье пристально вглядывался в безобразного юношу.

— Очень интересно, — прогнусавил он. — Я раньше не видел этого парня. Уведите его. Позаботьтесь о том, чтобы он был примерно наказан.

И они позаботились.

Найденыш помнил, как Гретхет, склонившись над ним, спрашивала:

— Кто тебя бил? Они видели тебя? Они заметили, что у тебя не только рожа гадкая, но и все остальное?

Об уродливости его тела она с радостью сообщила ему с самого начала. Поэтому он изворачивался, как мог, лишь бы не дать им обнажить свой костлявый живот. Но исполнителям хватило голой спины и плеч, которые они нещадно отхлестали плетью, нанося глубокие кровавые отметины. Раны воспалились, у найденыша началась горячка в тяжелой форме. Несколько недель он провел, лежа в темной кладовой, где одни лишь пауки слушали стоны жертвы. Время от времени заходила Гретхет, чтобы промыть раны настойками целебных трав и влить воды в его иссушенный жаром рот. В бреду найденыш видел себя героем историй, которых наслушался на кухне; его печень снова и снова разрывала на куски золотая малюточка из колыбельной, после чего он тонул в озере собственной крови.

Наконец бедняга пошел на поправку, хотя шрамы так и не зажили.

Предрассветной порой, в час Летучих кораблей, юноша любил выбираться из окна и, усевшись на узком водосточном желобе, смотреть на небо. Деревья и земля в это время были еще совсем черными. На востоке окоем имел коричневатую окраску подгоревшего хлеба, которая переходила в бледно-лимонный цвет и сменялась размытыми, эфирными оттенками голубого, а те, в свою очередь, сгущались до глубокого, насыщенного ультрамарина ночного неба, еще усеянного звездами.

То тут, то там раздавались первые робкие трели из лесной чащи или негромкое кряканье уток с далекого пруда. Эти несмелые голоса набирали силу по мере того, как на востоке разгоралось теплое сияние. Стайки темно-серых облаков напоминали пятна сажи на раскрасневшемся от работы лице кузнеца. Все сильнее бледнели густые чернила ночи, звезды таяли прямо на глазах. Горелый оранжевый уступал место пастельно-золотым тонам, над окоемом разворачивалась удивительно красивая шаль цвета гвоздики. Волны моря из черных становились серовато-зелеными. Полоса огня пробегала по краешку мира — и, наконец, восходило солнце, оттолкнувшись от земли и плавно скользя вверх сквозь серые, как волчья шерсть, обрывки облаков.

В это время на юге, наполовину залитом пламенем зари, появлялся Летучий корабль; покачиваясь на волнах бриза, он величественно рассекал небесный океан.