Закон девяток

И вот сейчас выясняется, что в прошлое тянется новое, ранее неизвестное звено.

Алекс провел пальцем по давно высохшей наклейке с именем адресата, его отца. Имя перечеркнуто затертой карандашной линией. Чуть повыше выцветшими чернилами было написано имя матери — замазанное жирной сердитой полоской черной туши.

А еще выше рукой деда было выведено: «Александру Ралу».

Когда Алекс дошел до лестницы, ему вдруг почудилось какое-то мимолетное движение.

Он обернулся, но увидел лишь собственное отражение в зеркале.

В кармане задребезжал мобильник. Алекс откинул крышку и услышал странные шелестящие звуки, словно с противоположного конца Вселенной до него доносился шепот призраков. Он бросил взгляд на экранчик. Надпись: «Вне зоны». Наверное, кто-то ошибся номером… Алекс захлопнул крышку и сунул телефон обратно в карман.

— Александр, — окликнул Бен.

Его внук выжидательно обернулся.

— Жди теперь беды.

Алекс усмехнулся на любимую дедовскую присказку. Она, конечно же, означала любовь и заботу, выраженные призывом не терять бдительность. Знакомые слова придали Алексу бодрости и решительности.

— Спасибо, дед. Я еще позвоню.

Он сунул под мышку пейзаж, унесенный из художественного салона, и стал подниматься по ступенькам.

6

Алексу повезло. Джип завелся с первого раза.

После долгой поездки к старому центру городка Орден, штат Небраска, Алекс припарковался в конце спускавшейся с холма улочки. Это он сделал нарочно — на случай если стартер опять вздумает барахлить, по крайней мере можно будет завестись накатом.

Здесь, в старой части города, припарковаться было практически негде, если не считать усаженных деревьями улиц. Местная больница нуждалась не только в автостоянке; ее потребности переросли былые масштабы, и потому стационар перепрофилировали, превратив в частную психиатрическую лечебницу, именуемую «Мать роз». Расходы на лечение пациентов вроде матушки Алекса, которую поместили сюда по судебному распоряжению, покрывались из казны штата.

На первых порах Бен еще пытался добиться, чтобы сноху выписали и передали под опеку родственников: он и его жена обещали за ней приглядывать. Алекс был тогда маленьким и понимал далеко не все, но позднее догадался, что Бен в конце концов опустил руки. Годами позже, когда юноша сам решил заняться этим делом, конечный результат оказался ничуть не лучше.

Доктор Хоффманн, главный психиатр больницы, заверил Алекса, что его матери лучше находиться там, где ей постоянно обеспечена специализированная помощь. Кроме того, добавил врач, у больницы нет юридических прав выписывать пациентку, которая, по мнению профессионалов, по-прежнему способна на буйство. При этих словах дед обнял Алекса за плечи и посоветовал примириться с тем фактом, что, хотя в «Матери роз» лежит много людей с надеждой на выздоровление, его матери скорее всего предстоит здесь оставаться до конца своих дней. Для Алекса это прозвучало как смертный приговор.

Разросшиеся деревья несколько скрадывали зловещий вид лечебницы. Из-за того, что парковаться пришлось на холме, поодаль от больницы, можно было хоть немножко потянуть время, прежде чем войти в здание, где в заточении томилась мать. Всякий раз, попадая сюда, Алекс чувствовал, как в животе сжимается тугой ком.

Он настолько погрузился в печальные думы, что едва не выскочил на проезжую часть, под колеса машин. Переходить дорогу на желтый он не стал: вдруг нарвется на сержанта Славинского и получит штраф?

Внутренний голос подсказывал: будь сегодня осмотрительнее. Красный сигнал светофора зажегся вроде бы раньше, чем ожидалось. Что это? Знамение? Да, пожалуй, забывать об осторожности не стоило.

Пройдя под тенистыми кронами дубов и кленов, Алекс свернул за угол девятиэтажного кирпичного корпуса. К больнице, передним фасадом выходившей на Тринадцатую улицу, вели широкие каменные ступени. Вход представлял собой стрельчатую арку из монолитного бетона, с претензией на изящество украшенную лепными вьющимися лозами вокруг глубоко посаженных дубовых дверей. Проникнуть внутрь через главный вход было непросто: требовалось преодолеть многочисленные бюрократические рогатки, придуманные для обычных посетителей. Что касается близких родственников постоянных пациентов, то им разрешалось заходить через куда более скромную дверь в тыльной части здания.

Трава под громадными дубами покрывала почву неравномерно; в местах, где могучие корни подходили близко к поверхности, виднелись проплешины голой земли. Алекс бросил взгляд на окна, все до единого забранные прочными решетками. Человеку сквозь это стальное плетение не пробраться. Задний фасад здания вполне соответствовал сущности заведения.

Просторные нижние этажи больницы отвели пациентам, которые попадали в «Мать роз» для лечения эмоциональных расстройств, наркозависимости, а также просто для восстановления и медицинской реабилитации. А вот матушку Алекса заперли на малолюдном девятом этаже, в охраняемой зоне, отведенной для буйных. Среди них были и убийцы, которых суд признал невменяемыми. За те годы, что провела здесь мать Алекса, произошло несколько нападений на других пациентов и даже сотрудников. Из-за этого ему все время было не по себе — как бы с ней чего-нибудь не случилось!

Он обшарил взглядом шеренгу матовых, практически непроницаемых стекол, хотя никогда не видел за ними ничего, кроме расплывчатых теней.

В стальной двери заднего входа было небольшое квадратное оконце с армированным стеклом. Алекс потянул ручку на себя, и в нос ударил больничный запах, от которого всегда перехватывало дыхание.

Дежурный охранник узнал его и скупо кивнул. Алекс выдавливал деревянную улыбку, пока выворачивал карманы, складывая ключи, перочинный ножик, монетки и сотовый телефон в пластиковый лоток, лежавший на столе возле металлодетектора. Успешно пройдя через рамку, он остановился и взял из рук пожилого неулыбчивого охранника свой мобильник и денежную мелочь. Связка ключей и ножик останутся на вахте вплоть до окончания визита — бывали случаи, когда у посетителей воровали ключи и потом использовали как оружие.

Алекс прошел чуть вперед, склонился над стальным регистрационным столом и взял в руку дешевенькую синюю шариковую ручку, грязной тесемкой привязанную к планшету с зажимом для бумаг. Эта веревочка представляла собой самое слабое звено в охранной системе здания. Женщина по имени Дорин, сидевшая за столом, знала Алекса в лицо. Прижав телефонную трубку к уху плечом, она ворошила страницы гроссбуха, отвечая на вопросы о доставке какого-то стираного белья. Она улыбнулась Алексу, когда тот писал свое имя на регистрационном бланке. Дорин всегда относилась к нему по-матерински, явно сочувствуя семейному горю.

Алекс зашел в единственный лифт, доезжавший до девятого этажа. Стены кабинки были до голого металла исцарапаны горизонтальными полосками от тележек и каталок. Внутри пахло затхлостью. Алекс наизусть знал мелодию натужных поскрипываний и постукиваний, которую производил поднимающийся лифт, и помнил, в какие моменты следует ожидать толчков.

Лифт насилу дотянул до девятого этажа и наконец распахнул двери, открыв взгляду дежурный пост. Женское и мужское отделения помещались в разных крылах здания и отделялись от лифтового холла вечно запертыми дверями. Алекс расписался в очередной карточке и добавил время прихода: три часа дня. За посетителями велся строгий контроль. На выходе придется расписываться вновь и опять-таки указывать время. Дверь в лифт не открывали до тех пор, пока не будут закончены все эти формальности: мера предосторожности на тот случай, если какой-нибудь хитроумный пациент вздумает прошмыгнуть мимо доверчивого сотрудника-новичка.

Санитар в широкой куртке и белых штанах вышел из кабинета позади дежурного поста, на ходу вытягивая тонкий стальной тросик с ключами, прикрепленный к подпружиненной катушке на поясном ремне. Санитар, крупный, но вечно сутулившийся мужчина, тоже знал Алекса в лицо. Да что говорить, молодого человека знали практически все, кто работал в «Матери роз».