Прозрачный старик и слепая девушка

— Ну... — Он чуть замялся. — Вот же я, весь перед тобой!

— Чего ты хочешь? — допытывалась она.

— Любить тебя, — сказал он не задумываясь. — Ну, потом, когда у меня вырастет большая борода, я буду заплетать ее в косу, чтобы маленьким эльфийкам было удобнее по ней лазить... Ведь вы, эльфы, рождаетесь маленькими такими козявками, которые летают над цветочками и разносят пыльцу... по крайней мере, первую тысячу лет своей бесконечной жизни... Я ничего не путаю?

Ринхвивар хотела оттаскать его за уши, но он опередил ее, схватил за обе руки и опрокинул на траву.

— Ну, — осведомился Гион, победоносно улыбаясь, — что ты скажешь теперь? Будешь разносить пыльцу?

Ринхвивар обхватила его руками за шею, и снова он почувствовал, что силы оставляют его.

— Это нечестно... — проворчал он.

Ринхвивар сказала:

— Посмотри вокруг. Разве ты не видишь, что все изменилось?

Обнявшись, они сели рядком и стали смотреть вокруг — выглядывать перемены в окружающем мире. И вдруг Гион понял: его подруга права! Теперь, когда он смотрел на мир ее глазами, изменения были заметны повсюду. Вот на кустах выросли листья, чуть крупнее, и вырезаны немного по-другому. Там сломана молодая ветка. Под землей изменили свой ход грибницы, и круги, свидетельствующие об их присутствии, потянутся к северу, в то время как прежде они уклонялись к югу. Небо сделалось почти фиолетовым, а лист, бесконечно плававший между медными стволами, исчез, как будто его поглотила густая, темная синева.

Гион втянул ноздрями насыщенный грибным запахом воздух, и голова у него закружилась. Птичий хор обрушился на его истонченный слух и почти мгновенно истерзал его.

И в то же время Гион знал, что это не колдовство. Он покрепче обнял подругу, с наслаждением ощущая прохладу ее смуглой кожи. Ринхвивар жевала травинку и поглядывала на него искоса.

— У тебя будет дитя, — сказал Гион. — Я понял!

Она засмеялась, снова опрокидываясь на траву. Вместо пропавшего листа между деревьями повисло белое облако. Солнце пропитывало его сладким золотом, и казалось странным, что оно не изливает на влюбленных с вышины излишки небесной позолоты.

— Это твое дитя, — проговорила Ринхвивар, распуская розы по всему телу. Одна расцвела прямо у нее на пятке, маленькая, плотная, очень красная — как будто сердитая. Гион тотчас куснул ее, и Ринхвивар недовольно дернула ногой.

— Мое дитя! — сказал Гион. — Оно ведь теперь повсюду, не так ли?

— Только для тебя и для меня, — предупредила эльфийка. — Больше никто о нем даже не догадывается, Особенно — твой брат.

Гион удивился:

— При чем тут мой брат?

— Мэлгвин — король, — сказала Ринхвивар. — И у него нет наследника. А у тебя скоро будет.

— Боюсь, наследовать ему нечего, — вздохнул Гион. Я ведь... никто.

Тут он вспомнил, как подруга спрашивала его: «Кто ты?»

«Действительно, — подумал Гион, — кто же я?» Ответа на этот вопрос пока не находилось. Младший брат короля — это почти никто. У Гиона не было даже собственных владений. Ничто в Королевстве еще не было устроено как следует.

— Я должен просить твоей руки, — сказал вдруг Гион.

Это сделалось ему очевидно — как будто кто-то пришел и сказал ему об этом.

И тут он наконец встретился с Ринхвивар глазами. Она смотрела на него грустно.

— Видишь камни? — Она показала рукой на несколько диких валунов, которые выглядывали из травы, похожие на лягушачьи глаза. — Иди так, как они показывают... — Она помолчала немного, как будто ей было не по себе.

Гион обнял ее, прижал к себе, как будто она нуждалась в утешении.

— Что с тобой, Ринхвивар? О чем ты хочешь сказать, но никак не можешь?

Она потерлась головой о его голое плечо, и он ощутил мягкое, шелковистое прикосновение ее волос и смешного, нечеловеческого уха.

— Я не знаю, Гион, как ты пройдешь к нам, — призналась она наконец. — Я прихожу сюда совсем по-другому. Я просто появляюсь здесь, если возникает охота. Я вижу тебя издалека, слышу твой голос, я могу ходить за тобой, повторяя каждый твой шаг — и все-таки оставаясь в своем мире. Ты даже не замечаешь, как я передразниваю тебя…

— Ну, спасибо. — Гион обиделся. — Стало быть, где-то там, за хрустальной невидимой гранью, кривляются обезьянки, а я этого не вижу...

Теперь надулась Ринхвивар.

— Кого ты называешь обезьянками?

Он удовлетворенно хмыкнул и снова притиснул ее к себе.

— Известно, кого...

Ринхвивар снова стала серьезной.

— Человек проходит этот путь совсем по-другому. Ему мешает смертность. Ему мешает власть времени.

— Я знаю, как обмануть время, — сказал Гион. — Нужно пустить по реке кораблик. Понимаешь? Река — это и есть время, текущее в пространстве, через всю землю, через весь мир. Человек всегда может вернуться к истоку и найти свой бумажный кораблик.

— Если ты сумеешь, — медленно проговорила Ринхвивар, — то мы встретимся.

— Разве ты покинешь меня навсегда? Прямо сейчас? — Гион не выглядел даже огорченным — так он удивился. — Так принято?

Она замотала головой.

— Нет, нет! Но если ты хочешь... если ты на самом деле хочешь просить моей руки, ты должен сделать это в доме моих родителей. Следуй за камнями. Ничего не бойся.

— Чего мне бояться, ведь ты, как оказалось, следишь за каждым моим шагом! — заметил Гион, злопамятный.

— Нет, — сказала Ринхвивар. — Там, где ты окажешься по дороге к моим родителям, ты будешь один. Я никогда не видела этого мира и даже не знаю, как он выглядит.

— Куда ты отправляешься? — спросил старший брат младшего.

Гион видел: Мэлгвин спрашивает лишь потому, что сделал над собой усилие, припомнил какой-то разговор — что-то вроде «вам необходимо больше внимания уделять своему брату, ваше величество, поскольку принц Гион уже не ребенок», — и теперь вот «уделяет внимание».

Тем не менее Гион любил своего брата, почитал в нем короля и владыку и потому ответил очень почтительно:

— На охоту, государь.

— Охота? — Мэлгвин чуть приподнял брови. — Вы подолгу пропадаете на охоте, братец, но что-то до сих пор наши кладовые не ломятся от набитой вами дичи!

А Гион и сам не знал прежде, что от частых встреч с эльфийской девой у него обострился слух, и теперь он различал в голосе короля сразу несколько чужих голосов. И сейчас его устами говорил еще один советник, куда более подозрительный, нежели сам Мэлгвин. Только Гион, редко бывавший при дворе, не знал — какой именно.

Гион улыбнулся простодушно и ответил королю — а вместе с ним и подозрительному советнику — так:

— Это оттого, брат, что я не столько убиваю дичь, сколько просто брожу по лесу, а все, что добуду, там же и съем.

— Говорят, у вас там и охотничий домик завелся, — добавил король.

Гион кивнул в знак подтверждения.

— Нынче у нас переговоры с баронами Коммарши, — сказал Мэлгвин, отводя взгляд в сторону, — и я желал бы видеть вас на этой встрече.

— Почему? — удивился Гион.

— Потому, что с годами, возможно, Коммарши станет... вашим владением. У вас, моего ближайшего родственника, моего... наследника... у вас должно быть собственное баронство.

Голос Мэлгвина сорвался, потому что король говорил неправду, и сердце у Гиона сжалось: слишком долго отсутствовал он, слишком глубоко ушел в свое счастье — и старший брат заблудился без младшего, оказался среди неверных дорог, по которым ходят ложь и пустота.

А король все говорил и говорил мертвым голосом:

— Я предполагаю изменить многие союзы, соединить несколько мелких владений в гораздо меньшее количество крупных, частично предложить моим военачальникам вступить в брачные союзы с дочерьми местных баронов, частично попросту сместить прежних владельцев и предложить им взамен должности при дворе.

Гион сказал «хорошо» и ушел. Он не явился на важную встречу, и Мэлгвин только раз поинтересовался — где его высочество принц, да и то весьма вялым тоном, а потом и вовсе забыл о его существовании.