Магия отступника

Казалось, прошли недели, а то и месяцы с той поры, когда я парил над этим ручьем бестелесной сущностью, а Эпини сорвала и попробовала на вкус пару алых ягод. На самом деле минуло всего несколько дней, и плодоносящий куст все еще предлагал мне обильное угощение. Утолив жажду, я уселся рядом с ним и принялся тщательно собирать урожай. Эти ягоды мощно питали магию, и, поглощая их, я чувствовал, как восполняются запасы, сожженные мною, чтобы бежать из тюрьмы, а также те, что отняло у меня дерево Лисаны. Раны на ладонях закрылись, боль в запястьях утихала, пока не угасла вовсе, кожа на животе натянулась вновь. Я наполнил себя магией гораздо в большей степени, чем едой.

Каким бы грузным и громоздким я ни был, магия наделила меня ловкостью, и я передвигался по лесу с тяжеловесным изяществом медведя или лося. У меня над головой невидимое солнце клонилось к западу, и лесной сумрак сгустился до кромешной темноты. Я не чувствовал усталости, хотя не мог припомнить, когда в последний раз мне удалось проспать целую ночь в уютной постели. Меня переполняли магия и целеустремленность. Точно грузная тень, я скользил по лесу к концу дороги.

Я добрался до него, когда рабочие заканчивали трудиться. Взрыв, устроенный Эпини, принес определенные плоды. Сегодня они не срубили ни одного дерева и не убрали уже поваленные. Вместо этого они целый день чинили фургоны и инструменты и восстанавливали разрушенные канавы, чтобы снова сделать дорогу проезжей. Я стоял в сумрачном укрытии леса и наблюдал за их суетой. Заключенные выполняли всю тяжелую работу — надрывались с лопатами, топорами и пилами в руках. За ними следили надсмотрщики, а тех в свою очередь проверяли солдаты. Сейчас, когда день подошел к концу, последняя группа оборванных, взмокших каторжан тащилась к поджидавшим их повозкам. Некоторые, в ножных кандалах, были скованы вместе по нескольку человек. Другие наслаждались относительной свободой в наручниках. Человек со скованными руками способен удержать топор или лопату. Цепи на рабочих громко звенели, пока они неловко карабкались в тяжелые фургоны, которые отвезут их на ночь в камеры в Геттисе.

Прежде чем сдвинуться с места, я дождался наступления ночи. Я незаметно прогулялся под прикрытием деревьев, оценивая сегодняшнюю работу, и с неудовольствием отметил, что они выставили стражу. Вероятно, их встревожил взрыв. Под одним из уцелевших навесов для инструментов горел свет. Я подкрался поближе и обнаружил там четверых охранников. Они мрачно расселись в круг, поставив фонарь посередине и передавая друг другу бутыль рома. Я им не завидовал. Высвободив свое восприятие, я ощущал настойчивое покалывание страха, тревожное чувство того, что зло наблюдает за ними из темноты и ждет лишь случая, чтобы схватить их одного за другим. У каждого под рукой ждало заряженное ружье. Я нахмурился. Пьяные и напуганные люди не замедлят схватиться за оружие. Магия может очень быстро меня исцелять, но не сумеет защитить от мгновенной смерти.

Я твердо решил не давать им повода всполошиться. Пока.

Я глубоко вдохнул ночь и удержал ее внутри. Затем отвел взгляд от желтого света фонаря и медленно выдохнул пойманный мрак. Чернота ночи окутала меня, словно облако. Завернувшись в нее, я тихо двинулся вперед. Глубокий мох приглушал мои шаги, пока я удалялся от сторожей. Ветви деревьев раздвигались в стороны, кусты безмолвно уступали мне дорогу, чтобы даже шорохом не выдать меня. При мне не было света, но я в нем не нуждался. Я стал частью окружавшего меня леса и чувствовал его всем своим существом.

На краткий миг это поглотило меня. Я чувствовал ковер жизни, тянущийся во все стороны от меня. Сам я был мошкой в его переплетающейся паутине. Жизнь уходила глубоко мне под ноги, в пышную почву, где торили свой путь древесные корни, ползали черви и шмыгали жуки. Деревья окружали меня и тянулись к небу высоко над моей головой. Зайцы, олени и лисы двигались в темноте, как и я сам, а где-то наверху сидели на ветвях спящие или бодрствующие птицы.

Но едва начав постигать эту взаимосвязанность, я вдруг испытал острую боль. Я сжал зубы и обхватил живот, почти ожидая нащупать там смертельную рану. Но я был невредим. Болело не мое тело; от этой раны страдал огромный организм, в котором я существовал и сквозь который двигался.

Дорога была раной, глубокой и гниющей, какую лес не в силах исцелить сам. Строители располосовали зеленую живую плоть леса и забили порез щебнем, песком и камнями. Всякий раз, когда лес пытался укрыть его целительной листвой, люди снова вспарывали ее. Они не походили на личинок, копошащихся в ране, потому что личинки пожирают лишь мертвую плоть. Захватчики оберегали мертвенную полосу, которую проделали в лесу, и пресекали все его попытки исцелиться. Они должны уйти. Пока они не уйдут, лес не сможет залечить раны.

Для меня эта ночь стала ночью пробуждения. Я увидел лес как живое существо, почти равное богу в своем величии. Я понял, что, чтобы он выжил, захватчиков необходимо прогнать. Тракт уже глубоко врезался в его плоть, и чем дальше он продвинется, тем больше успеет навредить. Лесу известно, что, если дорога доберется до гор, он обречен.

Однако я все еще не понимал, чего хочет от меня магия.

Я вернулся обратно, в самого себя, голова слегка кружилась от новых ощущений. Было непросто отыскать свой крошечный человеческий разум и еще труднее приложить его к решению задачи, которую магия поставила передо мной. В нетерпении я решил, что у меня нет времени ждать, когда она сама обнаружит выход и сообщит о нем мне. Магия так естественно, так тесно переплетена с самой трудностью, что не сможет найти простое решение. Однако я был уверен, что именно оно нам и требуется. Нечто неожиданное и прямолинейное, как удар молота. Я предположил, что магия сама не видит выхода и именно поэтому выбрала меня. Очень старый стратегический принцип: лучший способ выявить слабости врага — это самому стать врагом. Лесная магия шагнула дальше — она превратила одного из своих врагов в союзника, вероятно, именно за этим. Молот гернийской логики и познаний в инженерном деле обретет мощь, данную мне магией.

Я попытался отыскать внутри спокойствие, почувствовать, согласна ли магия с моими предположениями, но ничего не заметил. Однако мои выводы казались мне столь неоспоримыми, что я отбросил сомнения. Именно за этим магия создала меня. Во мне ее сила объединится с гернийской логикой. Время уловок прошло, настала пора действовать.

Я передвигался, словно сам мрак, легко перетекая и нигде не встречая преград. Я не обратил ни малейшего внимания на сторожей, они не имели для меня значения. Я видел то, чего не осознавала магия. Страх, не имеющий под собой оснований, не способен сильно поколебать людей. Я дам их страхам основание.

ГЛАВА 4

РАБОТА МАГА

На краю дороги я замешкался, затем оставил жизнь позади и ступил в тишину бездушного тракта. Я ощущал, как обрываю тем самым собственные корни. С каждым шагом мое чувство связанности с жизнью леса натягивалось и лопалось. К тому времени, как я встал на середине дороги, я уже ощущал себя маленьким и беззащитным. Над головой больше не было дружественного полога листвы и ветвей, лишь жуткий разрез, открывающий бездонное ночное небо. Мое спекское «я» отступило, выпустив на поверхность Невара. Я заморгал, словно просыпаясь, и огляделся по сторонам, оценивая то, что должен был сделать за одну ночь. Потом глубоко вздохнул и приступил к работе.

Я чувствовал себя командиром на холме, оглядывающим войско перед началом атаки, когда потянулся внутрь себя в поисках магии. Это оказалось непросто. Я пытался нащупать то, что не мог ощутить или увидеть обычным образом. А когда мне это удастся, я должен буду отыскать в себе не волю и не разум, а чувства, чтобы воспользоваться ею.

Это далось мне куда труднее, чем я ожидал. Как выяснилось, я устал чувствовать. Я испытал достаточно боли, познал предательство и отчаяние. Мне совсем не хотелось открывать свое сердце чувствам настолько сильным, чтобы заставить магию влиться в мою кровь. Но я обещал. Я на миг зажмурился, а затем снова открыл глаза ночи. Дневные краски угасли, кроме тех, что выжимал из окружающего мира бледный свет луны. Дорога вокруг меня казалась плоской серой полосой пустыни… Нет, не пустыни. Какой бы бесплодной ни казалась пустыня, в ней есть и жизнь, и связи. В дороге их нет. Сухая, лишенная собственной жизни и разрывающая связи между всем живым, что она разделяет. Когда я трудился на кладбище, я полагал, что имею дело со смертью. А в действительности там я был частью круговорота сменяющих друг друга жизни, смерти и снова жизни. Настоящая смерть притаилась здесь, где жизнь обрывалась.