Иной мир

Невысокий, широкоплечий мужчина, выглядел сейчас словно нашкодивший школьник. И именно таковым, он сейчас себя и чувствовал. Под гнев аббата боялись попасть все, от самых матёрых охотников, до простого конюха. Аббат обладал невероятной харизмой, острым умом и удивительной злопамятностью. Вам достаточно было всего один раз перейти ему дорогу, и можно было спокойно вешаться. Люций вас всё равно достанет и сделает вашу жизнь, невыносимой.

— И куда же он тогда делся? — саркастически спросил аббат.

— Полагаю, он дополз до воды…а потом утонул.

— Значит, по-вашему, он утонул? — переспросил аббат.

Гудереймус кивнул.

— Вы тело нашли?

— Ваше святейшество, там очень глубоко и я думаю, что акулы съели его.

Люций остановился возле окна и задумчиво посмотрел на море. Всё шло не так, как он хотел.

— Думаете — задумчиво спокойно сказал аббат — Хорошо, что вы хоть иногда думаете…Если бы вы ещё думали тогда, когда это нужно, было бы вообще замечательно.

Наступила пауза. Гудереймус не решался её прервать, что бы не вызвать ещё большего недовольства аббата. Он уже который раз корил себя за то, что не оставил на острове, хотя бы пару человек, что бы проследить за драконом. Но на тот момент он был уверен, что дракон ни куда не денется. Когда они уходили, эта тварь уже отдавала богу душу, а ядом, которым они его накормили, можно было убить стадо слонов, не то, что одного дракона.

— Вы должны ЗНАТЬ, что дракона больше нет в живых, а не догадываться об этом.

Новая волна гнева обрушилась на голову Гудереймуса. Он аж присел, стараясь казаться меньше и неприметнее, но Люций внезапно снова остыл и дальше заговорил спокойно:

— Обыщите окрестности и расспросите рыбаков, возможно, им в сети попадалось что-то необычное…Ищите мёртвых акул. Они должны были отравиться его мясом.

Люций жестом отпустил Гудереймуса. Пропажа дракона не была столь существенной, как пропажа "Золотой Лисицы". В конце концов, яд, который они использовали, не имел антидота и был смертелен. Так что дракон, скорее всего, мёртв и его останки покоятся сейчас на дне Тирренского моря…Как и останки "Золотой Лисицы".

— Все концы уходят в воду — задумчиво, сам себе сказал Люций.

Он подошёл к столу и, взяв колокольчик, позвонил. Тут же вошёл его секретарь.

— Есть информация о "Золотой Лисице"? — спросил он.

— Нашли только обломки. Судя по всему, корабль горел. По размеру и характеру обломков, можно предположить, что взорвался пороховой погреб. Живых нет, тел тоже не нашли — отрапортовал секретарь.

По какой причине взорвался корабль? Этот вопрос не давал Люцию покоя. Из клетки, так просто не сбежишь. Во всяком случае, пока это ни кому не удавалось. А кандалы, которыми они пользовались, делали любого демона не сильнее обычного человека. Снять их было невозможно. Металл, разработанный самим Люцием, после окончательной его обработки, не брал ни один инструмент, а магические руны блокировали не только демонические способности, но и любую внешнюю попытку снять их при помощи подобных сил. Но, Варен оказался слишком умён, хитёр и изворотлив. От него можно было ожидать любого сюрприза. Самое обидное было то, что кандалы блокировали и возможность отследить пойманного демона.

— Прошерстите всех контрабандистов и пиратов. Выясните, не подбирал ли кто из них, людей в море — приказал Люций — Ещё раз обыщите все прибрежные деревни, опросите рыбаков и капитанов всех кораблей, проходивших в эти дни по Тирренскому морю.

Секретарь кивнул и удалился отдавать распоряжения.

Порт и вокзал Рима, люди Люция, взяли под контроль сразу же, как только он узнал о гибели "Золотой Лисицы". Слишком важного пленника вёз Жан. Море было самое уязвимое место. Если Варена подобрал идущий мимо корабль, одному богу известно, где он мог быть сейчас. При всей своей власти, Люций не мог контролировать всё побережье и все суда проходящие по морю.

Но, бегства Варена, Люций не ожидал. Казалось, он предусмотрел всё. Отправил на его поимку самого лучшего и опытного охотника на демонов. Сделал лучшие кандалы, которые должны были блокировать любую его силу, а клетка, сделанная по специальному заказу, должна была лишить его даже мизерного шанса сбежать. Теперь оставалось только два вопроса, куда делся Варен и жив ли он?

Пожилой человек, под охраной троих дюжих послушников, вышел из собора. Что бы дойти до его личной кареты, нужно было спуститься по ступенькам и пройти с десяток метров. Иаким, старался выглядеть смиренным и скромным, насколько это позволял ему его сан, но и в простых житейских удобствах, отказывать себе не хотел. Сказывался возраст. Он был уже не молод, но и на покой уходить было ещё рано. Иаким определял расстояние от собора до кареты, как каждодневную епитимию, накладываемую на себя добровольно. Некий акт самобичевания и смирения. Пусть прихожане видят, что и он простой смертный, и не чурается пройтись пешком. Бывало, он устраивал для себя особые дни, когда весь путь до дома, шёл пешком. На самом деле идти было не далеко, но для него это было сродни восхождению Христа на Голгофу. Как правило, это случалось тогда, когда он очередной раз поддавался соблазну лукавого и совершал небольшой, по его личному мнению, грех. Иаким был грешен, как и все. И он знал, что грешит и не мог не грешить. Самого себя он оправдывал очень просто:

— Когда я окажусь в чистилище, мне же нужно будет в чём-то покаяться богу.

Свой грех он не считал серьёзным. Такое, милостивый бог, с лёгкостью простит своему покорному и преданному рабу. Дав обет безбрачия, он никогда не прикасался к женщине… ну…почти ни когда. Во всяком случае, никогда, как муж к своей жене. Для Иакима, это было не приемлемо, а вот то, что он делал, было вроде, как и не совсем грехом. Иаким любил исповедовать и наказывать блудниц…лично. Своими руками. Был у него для этого и целый обряд. Найти страждущую покаяться и замолить своё грехопадение, было не сложно. Но Иаким был привередлив. Абы кто ему не нравился. Но вот когда к нему на исповедь приходила молодая, красивая грешница, устоять он не мог. Он раскрывал перед ней, всю глубину её падения. Словно бог, разверзал Иаким своими устами, у её ног гиену огненную. Животрепещуще описывал вечные муки её души, так, чтобы она уже сейчас поняла, что нет у неё иного спасения, чем через полное и искреннее покаяние. И только он, Иаким, может провести её этим путём и вернуть в руки божьи.

И когда запуганная до смерти молодая женщина, вверяла себя ему, он убеждал её, что весь обряд они должны совершить только вдвоём и только в его личной молельне. Дабы ни кто не мешал ему, спасать её душу. А когда они оказывались наедине, он начинал своё действие. Заставляя облачиться в тонкую рубашку, он убеждал её, что восхождение вверх, должно начаться с самого низу, от греха. Что она снова, сама, должна пережить всю свою похоть и желание. Дать ей выход, ибо это говорит в ней дьявол, а он Иаким, будет его, из неё, изгонять. Он брал небольшую плёточку, сделанную под заказ, и начинал хлестать грешницу, распевая псалмы. Тонкая рубашка рвалась, обнажая женскую плоть, и Иаким знал, что это сам дьявол его искушает, но не поддавался его соблазну. Постепенно, блудница проникалась духовным и успокаивалась, а Иаким чувствовал возвышенное возбуждение от того, что не поддался соблазну и спас очередную душу.

В чём же, по мнению Иакима, здесь был грех? А грех был в том, что частенько он испытывал совсем не христианское желание, которое, бывало, заканчивалось совершенно греховным, но приятным маленьким конфузом в его штанах. Вот за это, он себя корил и накладывал на себя епитимию.

Вчера как раз был такой день, когда он спасал очередную, грешную душу. Но дьявол в блуднице был столь силён, а она столь прекрасна, что Иаким согрешил дважды. И даже сейчас, вспоминая её прелести, которые так нескромно, она ему демонстрировала. Её стенания, наполненные похотью и то, как он её хлестал, Иаким почувствовал предательское возбуждение.