Я - хищная. Пророчица (СИ)

Переживу. Она у меня есть, и это главное.

– Ты уже придумала имя? – спросил Кирилл, присаживаясь рядом.

– Да. Есть один человек, благодаря которому она появилась на свет – назову девочку в его честь. – Я посмотрела на лекаря атли. – Как тебе имя Кира?

Он покраснел и отвел взгляд.

– Я – атли, и должен помогать тебе, Полина, – произнес смущенно.

– Пусть так. Я не росла среди хищных и привыкла ценить добро.

Через неделю я вернулась домой. Переступать порог ставшего вмиг негостеприимным помещения оказалось труднее, чем я думала. Атли встречали нас в гостиной: плачущая от умиления Рита, улыбающийся Филипп, хмурая Лара и хлопочущие и суетящиеся вокруг меня Оля с Линой.

Заметно не хватало Глеба – именно в тот день остро, до помешательства. Возникло желание вернуться в Липецк – сесть в такси и рвануть на Достоевского, но я подавила его. Понимала, что верить Владу нельзя, но интуиция подсказывала: Глеб вернется. Скоро – нужно подождать. День, два, неделю... Неважно. Я ждала так долго, что эти крохи ничего не изменят.

Сославшись на усталость, с помощью Кирилла поднялась наверх. Он уложил спящую Киру в кроватку с балдахином, которую, наверное, купила Рита за то время, пока мы были в больнице. Посоветовал выспаться, так как неизвестно, когда еще мне это удастся, и вышел.

Я осмотрелась.

Комната преобразилась, превратившись из моей в нашу – наполнилась ощущением младенчества, а также всякими его атрибутами – рюшами, плюшевыми мишками и погремушками. Игрушки были везде – на кровати, на полу, в кресле. Даже совятам на подоконнике пришлось потесниться и уступить место мишке Тедди с заплаткой на лбу.

Жесть какая! Половину уберу сразу же, как приду в себя.

Если не съеду.

Накатило дикое желание плакать. Я не успела подумать, как уже рыдала в подушку, как можно тише, закусив кулак, чтобы не разбудить дочь. Хотелось кричать от безысходности, крушить все вокруг, бить посуду.

Его дом...

Как я не осознавала этого раньше? Жила здесь, словно ничего не произошло, избегая лишь одной двери – там, где оставила последние крохи собственной наивности.

А сейчас словно кто-то открыл ее, и весь дом пропитался фальшью, ложью и предательством, отчего воздух сделался затхлым, тяжелым и поглощаться легкими решительно не хотел.

Кира проснулась и потребовала кушать. Вытерев слезы и приказав себе не раскисать, я достала из сумки термобутылочку и взяла малышку на руки. Молоко у меня сразу пропало, да и не было его почти. Кирилл сказал, из-за стресса, а я чувствовала собственную ущербность, невозможность дать малышке элементарного природного питания. И поняла, насколько изломана внутри, истерзана недоверием ко всему, мрачными мыслями, призраками прошлого.

И сказала себе: я все изменю. Стану сильной – такой, что никто больше не посмеет сделать больно. Буду дышать всем назло, жить ради дочери. Я справлюсь. И больше никогда не буду плакать.

На следующий день собрала вещи. Их было все так же немного, как и в день, когда я переехала сюда – наполненная страхами побольше, чем сегодня. Сейчас я хотя бы знаю, чего ждать. Опыт – всегда оружие, а мой опыт – вообще танк.

Поняла: как только Влад вернется, я съеду. Буду напирать, выдержу тяжелый взгляд, выиграю словесную битву. У меня в атли есть союзники, один из них – сильный воин.

Ночами подолгу смотрела, как спит черноволосое существо. Как маленький носик раздувается, как смешно подрагивают в треморе ручки, морщится лобик. В такие моменты грудь распирало от странного, непонятного чувства – смеси единства, принадлежности и любви. Словно я вся обросла невидимой, но твердой скорлупой – не пробьешь. А внутри притаилось мягкое, уязвимое существо, зародыш новой меня.

Каким человеком станет этот зародыш – неизвестно. Но ясно было одно: старую себя я похоронила у жертвенного камня, излила кровью и кеном и открестилась.

Хватит!

Со временем я привыкла: к бессонным ночам, к кормлению по расписанию, к радости выходного дня увидеть зеркало, когда меня сменяла Рита – на полчаса, не больше. Больше я не могла себе позволить не видеть дочь. Настолько вросла в нее, вжилась, втиснулась, что буквально ощущала нас единым целым – неразлучным и неделимым. Иногда старалась дышать в унисон с Кирой, представляя, как стук наших сердец сливается в один ритмичный звук.

Привыкла к дому, от которого после возвращения воротило. К испытывающим взглядам защитницы, словно она затаила злобу на меня за малышку. К странному поведению Филиппа, который всячески набивался ко мне в друзья, старательно ухаживал и напрашивался помочь. К их ссорам с Ритой, которые нехотя ассоциировались с нелицеприятной сценой в кабинете атли.

А потом я плюнула на них – пусть сами разбираются. У меня впереди проблемы посерьезнее, о них нужно думать. Впрочем, спустя месяц, эти проблемы нагнали меня сами.

Кирилл осторожно постучал и, когда я впустила его, осведомился, как себя чувствую. После заверений, что все в порядке, посмотрел серьезно:

– Завтра.

Мне не нужны были объяснения. Сердце забилось быстрее, в голове зашумело. Я покосилась на стоящую в углу сумку – я не распаковывала ее, пользуясь минимумом одежды. Сидела, как на пороховой бочке, ожидая дня, когда придется уйти.

И вот рвануло.

– Хорошо.

– Не передумала?

Я замотала головой.

– Нет.

– Я поддержу тебя на совете. – Кирилл сжал мою руку, и я благодарно улыбнулась.

– Спасибо. Надеюсь, созывать совет не придется.

Эту ночь я не спала вовсе – сидела у колыбели и смотрела в одну точку. Превратилась в пучок напряженных нервов, казалось, взорвусь от любого звука или прикосновения.

Вторую половину ночи Кира спала беспокойно, и я качала ее, пересекая пространство комнаты и напевая мотивы давно забытых колыбельных. Прижимая к себе дочь, терялась в страхах и догадках, строя всевозможные варианты исхода завтрашнего дня.

И ни один из них не оказался верным.

Они вернулись вдвоем – Влад и Глеб. Вошли в дом атли, молчаливые, заметно потрепанные, испачканные. Сразу видно: дрались. Я даже удивилась, хотя, по сути, должна была предположить, что они могут попытаться поубивать друг друга. Во всяком случае, Глеб. Хорошо, что не думала об этом – извелась бы вся.

У Глеба была свезена щека и безнадежно испорчена куртка. Влад коснулся рассеченной губы и поморщился. Я даже позлорадствовала при виде запекшейся крови на его лице.

Но не могла не признать, что обрадовалась.

Он все же вернул Глеба в племя – аура друга была чистой, цельной, и не скажешь, что отрекался. Хотя защитника он, скорее всего не сохранил, но снова был с нами – а это уже немало.

Филипп, понурившись, стоял у окна. Нелегко, наверное, отдавать то, что уже посчитал навеки твоим, но в тот момент мне было плевать. Совсем другие мысли метались в голове, сменяя друг друга.

Влад посмотрел на меня пронзительно, и тут же захотелось спрятаться. Дыхание сбилось, щеки полыхнули, но взгляд я не отвела – выдержала. Глеб поравнялся со мной, но в глаза не посмотрел. Буркнул только:

– Нужно поговорить.

– Глеб! – окликнул его Влад. Друг замер, и на лице застыла маска – полу-страх, полу-отчаяние.

Отчего-то стало жутко. И в тот момент я поняла: ничего не будет хорошо. Вспомнился приятный незнакомец из сна, и его слова – непонятные и пугающие.

Там не было страшно. Но Влад вернулся, а с ним возвратился и ужас.

– Помню. Ни слова, – процедил Глеб и взял меня за руку. Крепко сжал – я чуть не вскрикнула – и потащил в свою комнату.

В голове пронеслась мысль, что Рита где-то там, внизу с моей дочерью. Вместе со всеми атли. Рядом с Владом.

От этой мысли по коже пополз озноб. Глеб втащил меня внутрь и захлопнул дверь с такой силой, что я даже испугалась. Рванула было к выходу, но он преградил путь.

– Мне нужно забрать оттуда дочь! – резко сказала я.

– Ничего с ней не случится. Там все наши, расслабься.

– Что происходит? – настороженно спросила я, не сводя испуганного взгляда с друга.