Роза из клана коршуна

Нлуй повернулся и не нашёл слов, видя, как невзрачная девица с видом профессионала перекладывает его скромный букет по веточке, подслеповато в темноте проверяя на качество каждый листик. Опытный политик и талантливый придворный почти испугался: он просто не сталкивался в обнаруженной информации с указаниями на просвещённость наследницы потерянного клана в области трав. Каринка с заметным усилием вспомнила детский ужас (книгу домоводства) и без сомнений отсортировала странный и явно не пригодный в пищу состав лекарственных травок.

- Что же привело сюда Вас? - въедливые красные глаза слегка засветились в ночи.

- Если говорить о конкретно этом месте, - девушка старательно отводила взгляд, чтобы не поддаться панике и сохранить остатки самообладания, - то скорее принесло. Мне, разумеется, из лучших намерений предложили без возможности отказа прекрасный вариант самосовершенствования посредством целительной медитации. Считаю необходимым поделиться этим секретом именно с Вами: глубокий транс до полного замерзании бренного тела возвышает душу и помогает бороться с многими низменными чувствами. Месть, наушничество там.... Ну, как? Посоветуете мне такой рецепт, несмотря на то, что преображение моего чистого духа может повлечь неудобные последствия в виде массового просвещения оставшихся?

На последнем предложении девушка резко повернулась к подозрительному вурлоку, в тайне надеясь, что её глаза сейчас так же сверкают как его. Мужчина не успел ответить: его безукоризненные реакции, ничуть не замутнённые почтительным возрастом и привычкой к размеренной и вальяжной жизни аристократа, сработали раньше, чем до Каринки донеслись звуки шагов. Вурлок уже растворился в тощих, но поразительно удобных (как показала практика Нлуя) зарослях тонких прибрежных кустов.

"Просто не место для расправы, а проходной двор!" - с определённой долей раздражения подумалось девушке, уже почти представившей себе достаточно живописную картину собственной смерти в одиночестве и жадном холоде молчаливой осенней ночи.

Сначала проступила внушительная мужская фигура, немного нелепо бредущая без ориентиров с маленьким блёклым факелом, после в пятне света стал различим гроллинский походный костюм и тяжёлые ножны. Человек шагал в глубоком одиночестве, но более глубоком волнении.

- Рин! - фамильярно вскрикнул осунувшийся и словно посеревший Ларсарец, и в его голосе звучало столько радости и переживания, что приходилось прощать всю непочтительность обращения. - Как ты здесь оказалась в таком виде!?! Что произошло? На тебя напали?

Мужчина не слишком ожидал ответов на те многочисленные вопросы, что сплошной скороговоркой сыпались из него от волнения и удивления, пока снимал озябшую, связанную девушку с огромного камня, укутывал в собственный плащ и очень внимательно осматривал на предмет ранений. Растерявшаяся от такого внимания Каринаррия могла только тихо отвечать что-то невразумительное, краснеть от нахлынувшего смущения и с непривычным благоговением принимать изящную и очень проникновенную заботу о себе.

- Я больше с тебя глаз не спущу, - пообещал враз посерьёзневший Наследник, беря стройную девушку на руки. - Ты только не бойся, малышка.

Каринка неловко кивнула в ответ, стеснительно улыбнулась и приобняла своего телохранителя за шею, чтобы облегчить ношу. Странное и почти пугающее тепло проклюнулось в её маленьком ещё неопытном сердце.

Хрупкий испуганный комочек, слегка пульсирующий в такт большому горячему сердцу заботливого мужчины, очень походил на почти остывший и уже значительно менее страстный за десять лет разлуки сгусток чувств к внимательному и надёжному отцу, что умудрялся любить своё болезненное чадо и заботиться о нём при полном равнодушии к супруге. Схожесть переживаний не тревожила и не смущала неопытную в сердечных делах девушку, её просто не волновало всё происходящее дальше сияющего и тёплого чувства. Каринка не обратила внимание на то, что лагерь был почти целиком поднят на ноги в такую глубокую ночь, что лица мужчин все без исключения выражали радость от её возвращения и заметное облегчение, что Феррбена мастерски изображала глубокую обеспокоенность её судьбой, что Рокирх выглядел очень уставшим и, снимая с неё колдовские оковы, едва не убил резким взглядом коварную красавицу, что Ерош был заплаканным, а Владомир даже не сонным. Она вообще лишилась возможности, реагировать как-либо на происходящее. Девушка сидела, сжавшись испуганным котёнком, куталась в такой мягкий и тёплый плащ Ларсареца и рассматривала посиневшие полоски на лодыжках. Она была, наверное, счастлива. Милая, смущённая и очень неловкая улыбка едва касалась её бледных губ, а румянец почти не касался щёк, зато сердце трепетало и воздух стремительно заканчивался в груди. Всё, кроме этого почти физического чувства, вмиг лишилось смысла, всё перестало быть важным и волнующим. Сновали люди, приносили дополнительные одеяла, растирали замёрзшие руки, давали тёплый настой, а рядом сидел Ларсарец и придерживал её за плечи...

Всю ночь Каринаррия боролась со сном, что самым бессовестным образом пытался прервать поток странных несвязанных представлений, вызывающих у воспитанной девицы смущение, томление и восторг. Перед глазами всплывал, то образ благородного воина, как вместилища всех известных (а Каринаррия была очень эрудированной девушкой) благодетелей, то золотистого осеннего сада, в котором можно так неспешно прогуливаться, держась за руки и глядя друг другу в глаза, то тёмных туннелей, сквозь которые её будет бесстрашно вести её защитник, закрывая собой от всех опасностей. И всё чудилось ей невероятно притягательным и прекрасным, словно сошедшим со страниц героических баллад, где воспевалось столько возвышенных и самоотверженных поступков. Во всём были тайные глубинные подтексты, вплетающиеся во всевозрастающую теплоту. Уже и лицо Наследника обретало аристократичную утонченность с благородной резкостью, и стан молодого человека становился безукоризненным и притягательным. Неужели, она ранее могла не замечать всего этого?! Как она могла быть такой бесчувственной.... Сейчас же сердце щемило и исподволь казалось, что не может быть ничего прекраснее того, чтобы за спиной осторожно посапывал не Ерош...

Каринаррия Корсач отказывалась понимать происходящие в душе изменения, но находила их сладостно приятными и почти порочно будоражащими. Смущение заставляло бежать от образов и вызывать нейтральные картины балов, уединённых прудов, городских улиц и бескрайних горных уступом, где неизменно за спиной возникал Он с огромными крыльями, что заслоняли собой свет и могли укрыть от всей жестокости окружающего мира.

Было тепло и уютно, пока коварный сон не проник глубже, вплетясь в картинку сказочного бала с кружащимися парами и безукоризненно галантным партнёром. Сон дальше перешёл к прогулкам по дикому саду и трепетным признаниям, поэтому просыпалась девушка с заметной неохотой, хоть и прибывала с чудеснейшем и самом благостном расположении духа. Воздушные крылья всё ещё трепетали за её спиной, готовые укрыть иль вознести к облаками, что предавало уверенности и лёгкости её движениям, щедрости милейшим улыбкам и живости разом похорошевшему личику.

Зелёный и невзрачный бутон на тонкой ножке наливался красками жизни, становился чудесным и невообразимо прекрасным своей редкостью цветком дикой розы, пахнущей корицей. Бутон был ещё совсем слаб, но обещал обратиться роскошным цветком.

Каринка сама, словно чувствовала перемены и старалась ничем не замутнить удивительных чувств внутри себя, поэтому просто постаралась игнорировать не к месту оживившегося Владомира.

- У меня больше ничего нет, - открыто и мягко ответила она колдуну за завтраком, после замечания по поводу ужасного состояния видавшего виды платья, и просто отстраненно улыбнулась.

- А сундук ты заставляешь волочь из врождённой мизантропии? - бывший офицер придвинулся ближе, предлагая девушке пригоршню подмёрзшей, но от того не менее спелой клюквы.