Лунное сердце

Произнося имя барда, Ха-кан-та испытующе посмотрела на Киерана, но тот только улыбнулся.

– Я отказался от всех своих претензий к вашему драгоценному барду, – сказал он. – Вверяю его умелым рукам Сары.

Услышав про Сару, Ха-кан-та задумалась.

– Интересно… – произнесла она наконец.

– Что?

– Понимаешь, сколько я помню, Талиесин всегда был печальный. Как-то я спросила у моего отца, почему это. Талиесин был с отцом очень дружен, больше даже, чем с моим дедом; отец сказал, что Талиесин всегда грустный, потому что ждет какую-то возлюбленную тень, а ее все нет. «Сам я ее не видел, – сказал отец, – а твои дед с бабкой провели с ней один день и одну ночь». Она появилась у них в Ночь, Когда Духи Охотятся. Он сказал, что ее звали Куничкой, я поэтому считала, что она из нашего племени. Но теперь я уже не знаю.

– Скорей всего, это была Сара, – кивнул Киеран. – Если она попала в то время, когда жил Талиесин, наверное, она показалась ему тенью, духом.

– У меня самой не хватало храбрости спросить о ней Талиесина. К старости он все больше уходил в себя. Когда отец был молодой, они с Талиесином вместе прочесывали леса, и бард был такой же неутомимый, как мой отец. А потом, хоть он, прожив не один десяток лет, долго выглядел молодым, ближе к смерти быстро состарился. «Годы обрушились на него, как зимний снег на лесной пень» – так говорил мой отец. Печально, правда? – спросила Ха-кан-та. – Все эти годы он ждал ее, а она так и не вернулась. Хотела бы я знать почему.

– Может, они еще и встретятся, – сказал Киеран. – Хотя я ни в чем теперь не уверен. Эти путешествия из одного времени в другое меня совсем сбивают с толку. Nom de tout! Просто ум за разум заходит, когда я об этом думаю.

Ха-кан-та кивнула, настроение у нее вдруг переменилось.

– Нам с тобой надо поговорить о Мал-ек-е, – неожиданно заявила она.

– Но ведь ворон сказал, что это… не наша охота?

– И все же квин-он-а направили нас за ним.

– Не знаю, я этого не понял, – возразил Киеран. – По-моему, они совсем не ждут, что мы чего-то с этим Мал-ек-ой добьемся. Наверное, они даже не ждут, что мы его найдем, а уж о том, что мы с ним разделаемся, они и не думают. Просто квин-он-а почему-то хотят от нас отделаться. А вот почему? Вот до этого нам надо доискаться.

Ха-кан-та вздохнула:

– Теперь уже у меня ум за разум заходит. Если они на самом деле хотели от нас избавиться, могли придумать что-нибудь попроще.

– Ну, другие ведь не спешили схватиться с Мал-ек-ой. А мы же сами рвались в бой, помнишь?

Ха-кан-та долго молчала. А когда заговорила, голос ее был едва слышен.

– Я и сейчас рвусь.

– Но как же?..

– Знаю, – прервала она его, так что он не успел договорить. – Я помню, что сказал мой тотем. Но Мал-ек-а причинил мне столько горя, что я не могу забыть об этом. Ведь моего отца, Киеран, убила трагг-а Мал-ек-и. Как я встречусь с отцом в Краю Дремлющего Грома? Я должна отомстить за него.

Киеран крепко сжал ее руку.

– Это ничего не решит, – сказал он, сам понимая, как неубедительно звучат его слова.

– Вместе мы смогли бы победить Ужас-Бродящий-Без-Имени! – сказала Ха-кан-та. – Мы смогли бы даже убить его.

– А вдруг наши тотемы лишат нас сил в наказание за то, что мы их ослушались? Что тогда? – Киеран почувствовал, как между ними нарастает напряжение, и поспешил добавить: – Я же не отказываюсь, Канта. Просто мне кажется, что это будет… неправильно.

– Тогда как ты предлагаешь поступить? – спросила Ха-кан-та, и Киерану показалось, что голос ее стал холодным.

– Вернемся к квин-он-а, поговорим с ними.

– Но тогда недовольны будут они! Они же сказали, что нам делать.

– Если выбирать между тем, кого рассердить – квин-он-а или моего тотема, – я бы предпочел первых.

– Они могут быть и опасными.

– Но ты же сама сказала – раз мы вместе, мы сильны! Помнишь?

– Наверное, ты прав, – кивнула Ха-кан-та. – Я тоже скорей решилась бы рассердить квин-он-а, чем моего тотема. – И глаза ее сразу потеплели. – Прости, что я тебя заподозрила. Я подумала… Но это неважно, что я подумала. Это были дурные мысли. Кажется, мы с тобой так близки, но на самом деле знаем друг друга еще совсем мало.

– Вот и надо этим заняться.

Ха-кан-та улыбнулась:

– Думаю, «заниматься этим» я буду с радостью, только сначала…

– Сначала надо сходить к квин-он-а, – закончил он за нее.

– Я вызову Ак-ис-хюра, может, он перенесет нас к ним.

Ха-кан-та закрыла глаза и, нахмурившись, стала мысленно призывать большого лося. Киеран откинулся назад, глядя на нее и радуясь, что неловкость, возникшая было между ними, так быстро исчезла. Ведь на самом-то деле, захоти только Ха-кан-та, и он пренебрег бы указаниями тотема. Удивительно, как эта индианка его покорила! Подняв руку, он потрогал косички, которые она заплела по обе стороны его лба. Но, Господи Иисусе, как приятно быть влюбленным!

В горах над селением квин-он-а взад и вперед ходили среди сосен Синс-амин – Дочь Медведицы, глава племени, и Военачальник Теп-фюл-ин.

– Надо мне было раньше в этом разобраться, – тихо сказала Синс-амин. – Время ведь странное существо, ума у него не больше, чем у черепахи. Его ход никак не остановишь, так же как ни за что не разобьешь черепаший панцирь.

– Предсказания всегда вызывают вопросы, – пожал плечами Теп-фюл-ин. – Чего удивляться, что нам это кажется непонятным?

– Потому что это для нас важно!

Синс-амин вздохнула. Само загадочное предсказание они не повторяли, но оно занимало их мысли. Предсказание гласило: «Когда дочь Оленя обретет рожки, к квин-он-а вернутся их прежние леса».

Когда-то народ, живущий в Дальнем Мире, одарял квин-он-а табаком и окружал их всяческими почестями. В те времена леса Дальнего Мира были так же хорошо знакомы квин-он-а, как их собственные – в Ином Мире. Но потом явились европейцы, эти круглоголовые белые хироки – лживые и требовательные, они захватили земли, на которые мог претендовать только Китче Маниту [92], вот и пришлось квин-он-а убраться в Иной Мир.

И они отступили, как раньше отступали их двойники в Европе. Первыми ушли квин-он-а, за ними потянулись остальные – маниту, маленькие чудесники, хоночен-о-ке, и в конце концов в лесах Дальнего Мира почти перестало ощущаться влияние Бабушки Жабы. Без верящих в нее племен ее магия ослабла. Наступит время, и даже леса Иного Мира опустеют.

– Стареем, Красное Копье! – вздохнула Синс-амин. Она помолчала и взяла Теп-фюл-ина за руку. – Это мы-то, никогда не знавшие своего возраста! Мы просто перестанем существовать, если племя, верившее в нас, начнет забывать свою веру. Скоро нас совсем не станет. Большинство того народа забыло даже путь в Иной Мир. Год от года барабанщиков, веривших в нас, становится все меньше. Надо, чтобы они вернулись к старым обычаям, тогда их вера будет нас поддерживать. А без ученицы Талиесина Рыжеволосого, которая откроет нам путь, рассчитывать не на что.

– Когда Па-тейн-хо произнес это предсказание, он был очень стар, – ответил Теп-фюл-ин. – Кто знает, может, это изрек вовсе не его тотем, а он сам – ворчливый старик, уже негодный для своей должности. Кто может поклясться, что он имел в виду Талиесина Рыжеволосого, а не кого-то другого? Хот-анс похожа на оленя. Может, это про ее дочку говорилось в предсказании? Кто решится это оспорить?

– Иной раз я не могу понять, почему ты всегда споришь, – проговорила Синс-амин. – Хочешь доказать свое или тебе просто нравится слушать собственный голос? У Хот-анс нет никакой дочери. В нашем стойбище не рождалось детей с той зимы, как умер Ко-хан-то. Это значит, прошло тридцать три зимы, если считать так, как ведет счет времени наше племя. – Она выпустила руку Военачальника и посмотрела на чистые воды Пинта-ва. – Скажи, Красное Копье, почему ты всегда считаешь нужным спорить?

– Ты ждешь, пока сбудется предсказание, – ответил он, – а я хотел бы сам помериться силами с врагом.