Чистый огонь

– Понимаю, – сказала она. – Чтобы ты мог выходить отсюда, ничто не должно держать тебя здесь.

* * *

Замелькали синие дни и черные звездные ночи. Ди-и-ниль мчала своего седока по знакомому пути к академии, от города к городу, от канала к каналу, сокращая по ним свой путь, минуя сквозь них бескрайние океанские пространства. Далеко внизу проносились горы и реки, леса и равнины, но Эрвин почти не глядел туда, целыми днями упиваясь стремительным бегом по небу и близостью белой лары. А по вечерам, когда они спускались на ночлег, он собирал вокруг лучшие куски дерева и готовил ей чистый огонь.

По пути он набрал редких лечебных трав, чтобы продать их в городе и обзавестись новой одеждой. В одиночестве было все равно, как выглядеть, но для пребывания среди людей эту дань нужно было заплатить. Ди-и-ниль попросила его расчесывать ей гриву, и он выполнил ее просьбу, как можно тщательнее разбирая шелковистые волосы. Но как бы бережно он ни расправлял их, на гребне все-таки каждый раз оставалось несколько сверкающих белых волосков.

– Сохрани их, – посоветовала лара. – Когда их наберется достаточно, ты отдашь их мастеру, и он сплетет тебе кольчугу, которая защитит тебя от любого огня.

Они мчались по континентам, обгоняя слух о юноше-маге на белой ларе, внезапно появлявшимся в людских поселениях, чтобы тут же исчезнуть снова.

– Откуда он? – спрашивали пораженные обыватели. – Кто он?

– Не знаем, – отвечали им другие. – Никто. Скиталец.

Но обыватели не могли обходиться без домыслов, и про странного всадника стали появляться легенды, одна невероятнее другой. Если бы Эрвин услышал их, то рассмеялся, а может, и задумался бы, но он понятия не имел, какими слухами сопровождалось его появление. Чем ближе они подъезжали к академии, тем чаще он размышлял о ней и о своем решении вернуться туда. Как там его встретят?

Может, не стоило возвращаться? Может, незачем было подвергать себя риску повторного изгнания? Положа руку на сердце, он больше не нуждался в академии, он и без нее был уверен в себе. Изгнание больше не мешало ему быть магом.

Но было другое, что не давало ему порвать с академией. Она была его детством, его отцом и матерью, она была тем миром, откуда он вышел в жизнь. Поэтому он вернется к ней не беспомощным мальчуганом, который прожить не может без материнской юбки, а взрослым сыном, который нужен своей матери. И она простит и примет его, потому что нет матери, которая не простила бы своего сына.

Эта вера поддерживала его во время всего пути к академии. Но когда копыта Ди-и-ниль коснулись утоптанной почвы знакомого двора перед главным корпусом, уверенность вдруг покинула Эрвина. Он соскочил с лары и остановился рядом, чувствуя, что его ноги отказываются сделать хотя бы шаг вперед. Вокруг сбегались ученики, останавливались и глядели на него, и он не мог прочитать по лицам, узнают или не узнают его бывшие сокурсники.

Эрвин одернул себя – чего ему бояться! Ведь он уже был не тем наивным мальчишкой, который в прошлом году одиноко выходил из ворот академии, уверенный, что его никогда не впустят сюда снова. Теперь он лучше знал жизнь, и теперь он не был одинок – у него за пазухой сидела кикимора Дика, а рядом с ним стояла лара Ди-и-ниль.

– Где сейчас ректор? – спросил он собравшихся учеников.

– У себя в кабинете, – нестройным хором ответили они.

Эрвин собрался с духом и шагнул к парадному входу главного здания академии.

* * *

Зербинас сидел в кабинете за счетами поставок академии – рутинная работа, которую ему как ректору приходилось регулярно выполнять. Он услышал, как открылась входная дверь, но не стал отрываться от бумаг, а только уделил часть внимания вошедшему, ожидая его слов.

Но тот молчал. Почувствовав наконец, что молчание слишком затянулось, Зербинас поднял голову и взглянул на дверь.

Он не сразу узнал стоящего у двери мага. Глядя на это лицо, одновременно юное и взрослое, он никак не мог убедить себя, что оно принадлежало тому самому мальчишке, который в прошлом году стоял на этом же месте и выслушивал приказ об исключении. Но нет, не только это, поправил себя Зербинас, разглядывая вошедшего, того самого, который схватился со Скарпенцо и выручил Юстаса. Того самого, судьба которого укором совести грызла его сердце.

– Эрвин… – шевельнулись его губы. – Ты все-таки вернулся…

– Да. – Серые глаза Эрвина смело встретили испытующий взгляд архимагистра. – Я вернулся.