Грани судьбы

Главное, что никаких объяснений, кроме того что "Элистри помогла мне" от Наромарта так и не удалось добиться. Уже в долине Нижниченко обстоятельно поговорил на эту тему с Теоклом, а потом сообщил Балису, что по словам священника, предания гласят, будто бывали и прежде молитвенники высокой и праведной жизни, способные залечить и такие раны, вот только было это очень давно, да и раны они лечили не себе, а другим, что на самом деле очень важно. Дальше друзья полностью сошлись на том, что на праведника эльф не слишком походит, но факт остаётся фактом: вылечить себя он смог. Настолько хорошо, что на следующий день перенёс сначала поездку на лошади, а потом, после того как их обнаружили ведомые Скаем и Даком драконы — и длительный перелёт в когтях у ящеров.

— Конечно, Мирон Павлинович ему задачку за задачкой подкидывает, — усмехнулся Серёжка.

— У него и без нас дел хватает, — не согласился тёмный эльф. — Не забывай, Дак — самый главный в этой долине.

— Самый главный — Скай, — хмуро поправил Женька.

— Скай — номинальный вожак стаи, — поправил Наромарт. — А Дак… У него нет никакой формальной власти, но его слово очень много значит для всех. В том числе и для Ская. Он — хранитель духа стаи, а это больше, чем вожак.

Женька состроил ироничную гримасу, но ничего не сказал: во двор вышел Мирон Павлинович.

— Все в сборе? Наши прогульщики, наконец, вернулись?

— Между прочим, мы во двор раньше вас пришли, — ответил Серёжка и тут же потупил взгляд. Мирон внимательно посмотрел на мальчишку, подметил как из-под чёлки хитро поблескивают глаза и усмехнулся.

— Подтверждаю, вы пришли во двор раньше, чем я вышел в третий раз.

Серёжка только вздохнул: крыть было нечем.

— Хватит спорить, рассаживайтесь за стол, — не терпящим возражения тоном потребовала Рия.

Впрочем, возражать никто и не собирался. Отсутствием аппетита новые жители долины не страдали, к тому же готовила ящерка на редкость вкусно. Анна-Селена выучила два десятка замечательных рецептов и очень переживала, что нет чернил и бумаги, чтобы записать остальные. Пусть маленькая вампирочка сама не нуждалась в еде, но оставшийся от прошлой жизни интерес к искусству кулинарии и не думал никуда исчезать.

Прерываемое лишь стуком деревянных ложек молчание нарушил вдруг Сашкин голос:

— А на меня лишней тарелки не найдётся?

Серёжка поперхнулся и закашлялся. Женька от души съездил мальчишке кулаком промеж лопаток — на всякий случай. Рия выронила ложку и испуганно зашипела. Балис оторопело застыл на месте, держа ложку перед полуоткрытым ртом. Мирон внешне остался спокоен, но был поражен до глубины души. И только чёрный эльф сохранил самообладание.

— Саша, заявиться сюда таким способом было не самой лучшей идеей.

— Можно подумать, у меня выбор был, — проворчал казачонок, подходя к столу. — Переход внезапно открылся. Если бы я остался на Дороге, потом бы неизвестно сколько вас искал. Потому и нырнул без раздумий, и сразу сюда попал.

— Оно и видно, что без раздумий, — съехидничал Женька, но весь его сарказм пропал впустую: прокашлявшийся, наконец, Серёжка соскочил с лавки, одним рывком преодолел расстояние до Сашки и повис у него на шее. Казачонок пошатнулся, но на ногах всё же устоял.

— Хорошо, что пополам, — одними губами шепнул Мирон.

— Что пополам-то? — не понял Балис.

— Как что? — всё так же тихо пояснил Нижниченко. — Эм вэ квадрат, конечно, что же ещё.

Честно сказать, генеральский юмор до Гаяускаса так и не дошел. Но переспрашивать морпех не стал: друг мог пуститься в длительные обстоятельные объяснения, которые сейчас были абсолютно неуместны.

Сашка тем временем кое-как освободился от Серёжкиных объятий и обалдело уставился на малыша:

— Ты что, дурной что-ли на людей бросаться? — строго спросил он мальчишку.

Но Серёжкиного восторга такой мелочью было не перешибить.

— Сашка, ты живой?!

— Конечно живой, — сказал казачонок и чуть-чуть сморщился. — Мирон Павлинович, разве Вы им не рассказали?

— Рассказать-то я рассказал, да только поверить в это не так-то просто.

— Вы прямо как дети малые, — рассержено проворчал Сашка, и тут Женьку просто согнуло от смеха. Казачонок сверкнул на него глазами, но тот не унимался. Более того, смешинка перекинулась на Анну-Селену, да и Серёжка, похоже, сдерживался из самых последних сил.

— Сдурели вы что ли? Что я такого сказал? — глядя на вампирят возмутился Сашка, но получилось ещё хуже. Теперь смеялись уже все: и ребята, и взрослые, и даже Наромарт. Подросток даже и не подозревал, что тёмный эльф умеет так самозабвенно веселиться. Оставалось только махнуть рукой и сесть за стол: он и правда проголодался не на шутку. Пока все высмеются, как раз можно поужинать, а потом уже серьёзно говорить.

Рия тут же подвинула ему глубокую миску, полную тушеных овощей. Ящерка не смеялась, а во взгляде огромных золотистых глаз Сашка прочитал изумление и восхищение, смешанные с лёгким испугом. Впрочем, подросток понимал, что это могли быть только его фантазии: вейта — не человек, много ли по глазам поймёшь.

— Ладно, — произнес Нижниченко, почувствовав, что смех, во многом нервный, немного улёгся. — Посмеялись, а теперь к делу. Саша, ты расскажешь нам, как это, всё-таки, надо понимать.

— Расскажу, — пробормотал Сашка набитым ртом и на всякий случай дополнил слова согласным кивком. Проглотил варево, окинул взглядом исполненных внимания друзей, наконец, попытался объяснить ситуацию:

— Я ведь не просто так на Дороге живу. Меня убить нельзя, вообще. Мальчишкой был, мальчишкой навсегда и останусь.

— Счастливый, — Серёжка сказал это вроде про себя, но получилось громко, так, что услышали все, включая и Сашку. Казачонок ничего не сказал, просто бросил на мальчишку короткий взгляд, переполненный такой грустью, что Серёжке стало не по себе. Он виновато съёжился и инстинктивно прижался поближе к сидящему рядом Балису.

— Меня здесь убили — я проснулся уже там, у себя на Тропе. Помнил всё до самого последнего момента. Сразу побежал Адама искать.

— Какого Адама? — не понял Женька.

— Да есть там у нас один… Мирон Павлинович его знает.

— А он-то здесь при чём? — упорствовал маленький вампир.

— Это ты у Мирона Павлиновича спроси, — хитрым финтом ушел от ответа казачонок и продолжил рассказ: — До Адама я не дошел — встретил старого муфтия.

— Кого? — изумилась Анна-Селена. Конечно изумилась — такого слова в морритском языке не было.

— Да есть там у нас один старичок-священник, обычно где-то пропадает, но иногда на Тропу заходит. Вот он мне и сказал, что всё кончилось.

— Что — кончилось? — на сей раз вопрос задал Наромарт.

— Поход наш кончился. Мы сделали всё, что должны были сделать и теперь можем вернуться…

— В свой мир? — не выдержал Серёжка.

Сашка в ответ вяло махнул рукой.

— Не… Обратно на Дорогу. Проход откроется сегодня в полночь, я проведу. А насчёт возврата в свои миры он ничего не говорил. Да и куда мне возвращаться? Дома у меня давно нет. В Бутырку, что ли?

— У тебя нет, а у меня есть, — заявил Женька. — И Наромарт нас с Анной-Селеной хотел на наши Грани доставить, верно? Без всяких там муфтиев и этих… кадиев.

Полной уверенности, что муфтий и кадий являются персонажами одного места и времени у подростка не было, но уж больно хотелось Женьке блеснуть эрудицией. Впрочем, всё равно никто не оценил. Нижниченко, например, гораздо больше интересовали совсем другие проблемы:

— Скажи, Саша, а на этой твоей Тропе-Дороге есть вообще кто-нибудь, кто не в курсе нашей экспедиции?

Казачонок досадливо поморщился:

— Мирон Павлинович, я же объяснял Вам: Дорога это Дорога, а Тропа… она во многом особенная. Ну, это вот как…

Он замялся, подыскивая подходяще сравнение.

— Вот в штабы посторонние не попадают, правильно?

Гаяускас тихонько усмехнулся. Конечно, посторонних в штабах быть не должно, но… Всякое случается. Не говоря уж о том, что некоторых штабных офицеров по совести следовало записать в посторонние — чтобы к врагам не причислять. Не зря ходит шутка, что разница между своим и чужим штабом заключается в том, что чужие уничтожать можно, а свои, к сожалению — нельзя.