Аальхарнская трилогия. Трилогия (СИ)

Он говорил десять минут. Лекарники слушали его, затаив дыхание; Шани говорил о новом заболевании, цитировал полученные отчеты и описывал симптомы. Под конец лекарники помрачнели — перспективы открывались в самом деле страшные.

— Если вирус продолжит свое распространение, то по моим сугубо предварительным подсчетам население Аальхарна полностью вымрет за три месяца, — закончил Шани. Это перед Лушем он мог совершенно спокойно говорить, что ничего страшного не происходит и все в порядке да кормить сказками о ереси и колдунах, с этими же людьми необходимо было быть полностью искренним. — Сегодня я разговаривал с государем. Принято решение засекретить информацию обо всем, что происходит на строительстве храма, но при этом принять все возможные меры для того, чтобы остановить заболевание. Господа, родина нуждается в вашей помощи.

Воцарилось молчание. Лекарники обдумывали сказанное, и Шани отчего-то обреченно чувствовал, что никто из них не откликнется на его отчаянный призыв и не возьмется за составление вакцины.

— Судя по всему, ваша бдительность, это новое заболевание, неизвестное науке, — заговорил ректор лекарского академиума Прохор, дряхлый старик, повидавший Аланзонскую чуму и умудрившийся, несмотря на глубокие годы, сохранить ясность ума. — Я практиковал по всему Аальхарну, но ни разу не сталкивался с подобными симптомами. Говорите, все началось при рытье котлована?

— Да, — обреченно кивнул Шани.

— Возможно, на том месте когда-то был могильник, — сказал Прохор. — Чумные животные или братская могила.

— Невозможно, уважаемый Прохор, — произнес Влад, невероятно хитрый взяточник и пройдоха, едва не пробившийся во дворец и обожавший деньги, но при этом бывший потрясающим диагностом и знатоком всех аальхарнских болезней. — Сирые равнины — густонаселенный район, никто в здравом уме не стал бы устраивать там могильник. Вероятно, это действительно новое заболевание, ваша бдительность.

— Понимаю, — кивнул Шани. Чувство обреченности накатывало на него с неотвратимостью огромной морской волны, чтобы смять и выкинуть прочь. — Господа, кто из вас готов отправиться на строительство и создать вакцину? Инквизиция в моем лице полностью обеспечит вас финансово и предоставит всю нашу материальную базу для исследований.

Молодой лекарник Тикун, который недавно блестяще закончил академиум и уже подвизался при дворе, едва ли не облизнулся в открытую. Это только со стороны выглядело так, будто в инквизиции есть только клещи да дрова для костров: в действительности ведомство Шани издавна привлекало к сотрудничеству хороших врачей и даже алхимиков. Вот только никто из собравшихся не собирался воспользоваться этим предложением.

— Я слишком стар, ваша бдительность, — прервал молчание Прохор, — и уже давно не выезжаю дальше Западных ворот. Но мои знания к вашим услугам, и, если возможно будет доставить ряд образцов в академиум, то тогда я сделаю все, что смогу.

Шани устало качнул головой. Никуда ты не выезжаешь, старый черт — ну конечно, никуда, кроме своей роскошной резиденции на юге. Пять дней пути. Никуда, Гремучая Бездна тебя побери.

— Благодарю вас, уважаемый Прохор. Господин Влад, господин Тикун, я хотел бы услышать ваш ответ.

— Ваша бдительность, вы можете полностью на меня рассчитывать, — серьезно сказал Влад и добавил: — Но не в этом вопросе. У меня запланировано десять операций на две седмицы, боюсь, что когда я освобожусь, то может быть уже поздно.

— Понятно, — кивнул Шани. — Благодарю за искренность. Господин Тикун?

Тикун опустил глаза и пробормотал что-то о том, что его жена собирается рожать, и он не может ее покинуть в такой момент. Шани кивнул снова: по большому счету он не испытывал никаких иллюзий по поводу лекарников, но сейчас ощущение было таким, словно его ударили по голове. Врачи. Спасители жизней человеческих…

— Благодарю за понимание, господа, — произнес он и удивился, насколько мертво прозвучал его голос. — Не смею более отрывать вас от дел.

Лекарники очень тихо и быстро покинули зал заседаний. Шани немного посидел в одиночестве, чувствуя, как сильно окаменел лицом. Ну почему он всегда, во всем и со всеми должен быть сволочью, почему люди начинают шевелиться только под угрозой костра и плахи… Виски стиснул болезненный спазм; Шани и припомнить не мог, когда в последний раз был настолько разъярен и раздосадован. В кабинет заглянул ассистент; Шани махнул ему рукой — заходи, мол.

— Пишите, — ассистент раскрыл папку, проворно выхватил лист бумаги с гербом инквизиции — шипастой розой, оплетенной черной лентой — и приготовился записывать. Все-таки если ты не сволочь, то на тебя просто не реагируют, как должно, подумал Шани и принялся диктовать.

«Строго секретно. Государственная важность.

В связи с критической ситуацией на Сирых равнинах приказываю мобилизовать все силы и средства на борьбу с эпидемией. Для изучения заболевания и составления лекарства именем государя и Заступника повелеваю отправить на строительство оперативную лекарскую группу в составе Прохора Бау, Тикуна Статника и Влада Шу. Предписывается оказывать лекарской группе всяческое содействие, в том числе и материальное. В обязанности лекарников входит скорейшее составление вакцины и исцеление пострадавшего населения. Отчеты надлежит отправлять шеф-инквизитору лично, ежедневно, секретно».

— Готово, — ассистент щедро посыпал лист песком, подождал, пока чернила высохнут, и протянул на подпись. Вот вам дальняя дорога, вот вам операции и вот вам роды жены, злорадно подумал Шани, выводя свое имя под указом. Раз нельзя по-человечески, то будет так, как привыкли, так, как срабатывает. Попросил, называется, по-хорошему… а надо было, как в старые времена: треснуть кулаком по столу, обвинить в ереси и предложить выбор: либо ехать на равнины, либо на костер. И пинка еще добавить для пущей скорости, чтоб быстрей бежалось в нужном направлении.

Впервые за долгое-долгое время Шани захотелось напиться в умат. Так, чтобы валяться где-нибудь и ничего не помнить, напиться до кровавой рвоты и галлюцинаций…

В коридоре на него буквально налетела худенькая девчушка в небогатом платье и с мешочком в руках. Все в ней дышало решимостью — и тоненькие русые косички, завязанные алыми лентами, и рыжие конопушки, и нос пуговкой, и широко распахнутые голубые глаза.

— Ваша бдительность, — промолвила она, — позвольте поговорить с вами…

Шани остановился и устало посмотрел на нее.

— Слушаю тебя, дитя.

Дитя потерло щеку, на которой красовалось чернильное пятно, и затараторило:

— Простите меня, ваша бдительность, но я слышала, что говорили лекарники, когда выходили, они не хотят ехать на равнины, позвольте мне туда отправиться!

От неожиданности Шани даже кашлянул. Девчушка смотрела на него и ожидала решения.

— Дитя, — устало промолвил Шани и обвел ее кругом Заступника, — тебе сколько лет?

Девчушка энергично шмыгнула носом.

— Пятнадцать, — ответила она. — Меня Нита Блам зовут. Я на лекаринку училась. Они там умирают, да? А я бы могла им помогать… Пожалуйста, ваша бдительность! — она протянула руку и дотронулась было до запястья Шани, но тотчас же отдернула пальцы, словно испугавшись, что этот жест не понравится ее могущественному собеседнику.

— Там не место детям, Нита, — устало произнес Шани. — Я благодарен тебе за рвение, но не имею права тебя отпускать туда. Там слишком опасно.

Нита опустила голову и всхлипнула.

— Пожалуйста, — промолвила она едва слышно. — Они же там умирают. И им совсем-совсем никто не поможет…

Она действительно едва удерживала слезы. Шани закусил губу, чтобы не выматериться: ну что за гадость, что за отвратительный мир, в котором умные сильные люди трясутся от страха за свои шкуры, а дети кидаются на амбразуру, искренне веря, что смогут этим кого-то спасти. Образованные, ученые, мудрые, имеющие огромный опыт предпочитают спрятаться и не пачкать холеных рук, а ребенок рвется поить водой умирающих, таскать трупы и смешивать лекарства, которые заведомо никому не помогут — чтобы потом умирать на гнилой соломе…