Маленькая польза

Дейдра спрыгнула с насыпи камней, используя для передвижения руки, ноги и лезвия волос попеременно, она была похожа на какого-то огромного причудливого паука – и тут Саня поднял свой Калашников и начал стрелять в нее. Он тоже не использовал автоматический огонь “пали и молись”. Русский притормозил и быстро сделал несколько выстрелов. Первый ударил в скалу в дюйме слева от Дейдры, второй попал ей в бедро, а третий поднял облако искр от стальных лезвий ее волос совсем рядом с черепом. Она издала удивленный вопль боли и страха, и стремительно удрала боком в тень, как плотва убегает вглубь, когда до нее добирается солнечный свет.

По нам начали стрелять с двух сторон, пули были все еще слепые и случайные, но от этого не менее смертельные. Пули – дьявольские штучки, летящие рядом. Они не выглядят драматично. Они гудят, как большие жуки, что могло бы гудеть что-то очень быстрое в деревне жарким, душным летним днем. Они даже почти не пугают, пока действительно не попадут в цель, и тогда станет ясно, каковы они. Это отчасти удобно, в самом деле, тот момент разъединения между временем, когда чувства говорят тебе, что это смерть беспорядочно щелкает вокруг на расстоянии в несколько футов, и время, когда ум осознает, что передвигаться в этих условиях – ужасная идея. Это дает тебе время, чтобы что-то сделать прежде, чем ты испугаешься настолько, чтобы только найти укрытие и отсидеться там.

– Идем, идем! – призвал я, перезаряжая. Наш единственный шанс состоял в том, чтобы продолжать двигаться вперед, отпугивая по пути Никодимуса и компанию, и войти в единственное убежище на вершине.

– Убейте их! – взревел Никодимус разъяренным голосом, и вверху прошумел ветер. Он, должно быть, поднялся к небу, летя на своей тени, как на огромных крыльях летучей мыши.

Множество животных бросилось к Майклу, и оба Меча заработали снова, нанося удары, серебряный свет от их лезвий стал ярче. Саня издал боевой крик, и еще больше света затопило вершину, моя тень передо мной стала темнее, поскольку Эспераккиус вступил в бой, и множество звериных криков боли сотрясло воздух.

Передо мной Колючий Намшиэль выл в расстройстве и очевидном ужасе на каком-то языке, которого я не знал, и тут я увидел, что и Тесса и адская девушка Розанна исчезли. Намшиэль протягивал руки в направлении дальней стороны каменного трона, и кричал с отчаянием в голосе, “Вернитесь!”

Потом он повернулся ко мне, услышав мои шаги, хрустящие через влажный снег. Он все еще держал корону зеленой молнии в своей колючей руке, и когда его глаза сосредоточились на мне, он обнажил свои зубы в клубке горькой ненависти и швырнул в меня потрескивающий изумрудный электрический шар.

Мой защитный браслет был уже готов, и было достаточно ужаса и гнева, чтобы обеспечить мою обороноспособность. Я отклонил сферу под углом и дал ей безопасно отскочить в небо.

– Щенок, – прорычал Намшиэль , и начал собирать светло-зеленую власть на кончиках пальцев. Он сделал странный небольшой жест, щелкнул пальцами, и внезапно пять крошечных нитей зеленого света понеслись ко мне по пяти отдельным, спиральным траекториям.

Я снова подготовил свой щит, чтобы отбить новое нападение – и сообразил в последнюю секунду, что каждая отдельная нить энергии, летящая в меня, имела немного разную длину волны спектра волшебной энергии, и разные частоты, поэтому мой щит не мог сразу приспособиться, чтобы прикрыть меня. Не все в одно и то же время, и на том спасибо. Я отбил три из них и почти поймал четвертую, но она скользнула возле меня, и даже близко не коснулся пятой.

Что-то, что ощущалось как холодная, сальная фортепьянная струна, обернулась вокруг моего горла, и я почуствовал, что не могу дышать.

– Несносная, наглая мелкая обезьяна, – зашипел Намшиэль. – Играющая с огнями создания. Связывать с ними свою душу, как будто ты один из нас. Как ты осмелился сделать такое?. Как ты смел применить огонь души против меня! Да я лично наблюдал, как твой жалкий вид был слеплен из навоза.

Если б он не придушил меня почти до смерти, я мог бы возразить что-то, или хотя бы прервать этот страдающий манией величия монолог. Мне только было жаль, что я не понимал, о чем, черт возьми, он говорит. Конечно, я хорошенько поддал ему той серебряной рукой, но он воспринимал это как-то чертовски близко к сердцу.

Я потерял нить того, о чем думал. Моя голова кружилась. Горло было перехвачено. Колючий Намшиэль еще о чем-то разглагольствовал. И тут Амораккиус сверкнул серебряным огнем, и голова Колючего Намшиэля отскочила от его плеч, дважды перекувыркнулась, и упала в снег.

Внезапно я смог глубоко вздохнуть, и мир снова начал налаживаться.

Майкл вышел вперед, бросил один взгляд на тело Намшиэля, и отрубил кисть его правой руки. Потом он поднял ее и бросил в мешочек, висящий на поясе с ножнами. Тем временем, Саня подхватил его винтовку и поднял меня на ноги.

– Идем, – я задыхался, с трудом выталкивая слова через свое полусокрушенное горло. Я поднялся на ноги и замахал рукой, показывая Сане, что нужно двигаться вперед. – На маяк. Скорее.

Саня перевел взгляд с меня на башню, быстро вложил в ножны свой Меч и снова поднял винтовку. Большой русский взбежал к башне с Калашниковым у плеча, и точными выстрелами начал всаживать пули в головы животных, что были прикованы цепями к стенам внутри, чтобы мучить Иву, которая все еще плавала связанная в пределах большего круга.

Я последовал за Саней так быстро, как только мог, пропуская хрипящее дыхание через мою больную шею. К тому времени, когда Майкл и я вошли в убежище главным образом закрытого кольца камней башни, стрельба со всех сторон стала точнее, поскольку вечернее видение бандитов возвратилось. Крошечный удобный момент, который создала вспышка файрболов, кончался.

– Откуда ты знал? – спросил Майкл, тяжело дыша. – Откуда ты знал, что они сломаются, если атаковать их?

– Нельзя прожить две тысячи лет, занимаясь такими делами, и не приобрести рефлексов хищника, – ответил я. – А любые хищники в мире одинаково реагируют на громкий шум, яркие вспышки, и шумные неожиданные нападения. Они сматываются. Не могут реально постоять за себя. Привычка, приобретенная за пару тысячелетий, их сломала.

Саня спокойно выстрелил еще в одно животное.

Я пожал плечами.

– Никодимус и компания думали, что они знают, как пойдут дела, и когда дела пошли не так, как они ожидали, они занервничали. Поэтому Никелевые головы смылись. – Я наморщил губы. – Конечно, они собираются вернуться через минуту. И будут очень расстроены. Эй, там, Марконе!

– Дрезден, – сказал Марконе таким тоном, будто мы встретили друг друга у кафе. Он казался немного усталым, но спокойным. Все это можно, вероятно, служить индикатором того, насколько храбр преступный лорд. – Ты можешь помочь ребенку?

Черт возьми. Это – вещь, за которую я больше всего ненавижу Марконе. Время от времени он говорит или делает что-то, что мешает отмаркировать его “подонок, преступник” и аккуратно зарегистрировать его раз и навсегда где-нибудь в дальнем ящике. Я впился взглядом в него. Он возвратил взгляд, слабо, понимающе улыбаясь. Я пробормотал нечто и повернулся, чтобы изучить искусно сделанный круг, в то время как Саня приканчивал последних животных.

– Я никогда не видел ничего подобного, – сказал Майкл спокойно, рассматривая круг.

Я не стал возражать. Даже для профессионала этот круг был внушителен. Здесь было множество люминесцентных, пылающих линий и водоворотов, а это всегда выглядит фантастически, особенно ночью. Золотые и серебряные и драгоценные камни тоже впечатления не портили. Свет и музыка, издаваемые колокольчиками и кристаллами, добавляли удивительное и немного жуткое обрамление ко всему этому, особенно учитывая искусство гротеска, которое базировалось на волшебной науке о символах.

– Это – работа высшего класса, – сказал я спокойно. – Нужно столетие, а может, и два, прежде, чем я смогу приблизиться к этому уровню работы. Это тонко. Одна единственная неточность, и все это пойдет насмарку. Это сильно. Когда это соединяли, если б любая из нескольких дюжин потоков силы промахнулся хотя бы на момента, все это могло выдти из-под контроля и рвануть так, что вершину этого склона просто бы сдуло. Нужен был чертов гений, чтобы соединить все это, Майкл.