Каждый выбирает по себе (СИ)

    - Как думаешь, достойно одарит нас князь? - хитро улыбнувшись в усы, спросил Твердята. - Он ведь не только до сражений, он и до баб шибко охоч. Старшой наш о том, как никто иной ведает, сам дочку недавно в услужении отдал.

    - Если довезем, - хмуро отозвался Малух, представив, как тяжела неволя, пусть и в княжьих хоромах.

    - Марья, Марьюшка...

    ...пламенными мотыльками вспыхивают рунные росчерки, меняя привычный узор мира. Но как предательски дрожит рука от напряжения, как лихорадочно бьется сердце...

    - Ты меня слышишь?

    ... пред глазами темный провал, в который страшно шагнуть, оставив позади прошлую жизнь. Может, не надо, оставить эту затею? Сделать шаг назад и забыть всё, как дурной сон... Но меркнет свет окрест, точно изначальная тьма стремится выскользнуть из сдерживающих её оков. Вскрикивает Тиса, отшатываясь. Щупальца мрака выстреливают из провала, впиваются в ставшее вдруг непослушным тело и тащат, тащат, тащат за собой...

    - Да оставь ты её! - резкий грубый окрик врывается в сознание, прерывая череду воспоминаний. - Она все равно не откликнется. Да и не марья она, такие марьями не бывают.

    - Разве не помнишь про царь-девицу? Марью Моревну? Равных ей ни в красоте, ни в бою не было... Сам посмотри на неё. Видать, не врали сказители, правду баяли, коль она сама из своего царства девичьего спустилась. А зачем да отчего, то нам знать не положено. Может, билась с кем-то? Малух говорил, вся израненная была, а пока везли, раны по дороге-то сами собой и затянулись. Опамятуется, сама решит, говорить нам о беде своей али нет.

    Сливаются голоса в журчащий поток, отдаляются, оставляя смутное ощущение падения.

    ...обламываются ногти, скользя по осыпающейся волглой земле, сплошь перевитой оборванными корнями. Всего-то и надо, что выбраться из ямины, подняться к тому синему свету, что манящим отблеском мелькает высоко над головой. Со стоном разочарования соскальзывает вниз, не удержавшись... И снова упрямо карабкается вверх, цепляясь за малейшие щербины в земле, за торчащие древесные обрывки, за редкие камешки...

    Опять вернулись голоса. Назойливыми мошками вьются над головой, лезут в уши, путая и без того туманные воспоминания.

    - Видать, шибко сильный супротивник попался Марье Моревне, что осталась она одна, без своего войска. Знамо дело, коли такая богатырка сама едва жива осталась... Ой, гляди, Власыч! Очнулась!

    - Да что ты?

    Склоняются оба над ней. Глаза горят любопытством - серо-голубые, как небо перед грозой, девчачьи и тускло-зеленые, как затянутый ряской пруд, стариковские, едва различимые на сплошь заросшем пегими волосами лице. Тиса торопливо отводит взгляд. Какие безобразные лица... Совсем не такие, как представлялись ей в Ариане. Но чего уж теперь жалеть...

    - Иииии, - радостно визжит девица с крысиной мордочкой, - опамятовалась наша богатырка...

    Дробный топот спешащих на крик людей вторит её истошному воплю, от которого сводит скулы и хочется умереть. На этот раз по-настоящему.

    - Кто ты? - вопрошает старик, пытливо ловя ускользающий взгляд арийки.

    - Марья... - Ни к чему им знать о благодатном крае. Нечего им там делать. - Марья Моревна...

*****

    - То-то я гляжу, изменилась ты безмерно... - протянул Родослав, разглядывая арийку.

    Косая щель горькой ухмылки прорезалась на грубом, изрезанном трещинами-морщинами лице Морены:

    - Изменили... Всего-то и вина моя в том, что не вовремя дала напиться воды Кащею... А потом и вовсе ушла за ним...

    - А чего тебе от меня надобно? - услышав ненавистное имя, враждебно спросила Людмила, торопливо обойдя Морену и встав рядом с братом. Баюн, издали наблюдавший за развитием событий, решил, что гроза миновала, подобрался поближе. - Зачем пришла? Не лясы же точить, на жизнь нелегкую жалобиться... С каких пор Властительница смерти у смертных сочувствия ищет?

    - С тех пор, как сама смерти возжелала.

    Огорошенная ответом чародейка не нашлась, что и сказать в ответ. Зато котофей промолчать не смог:

    - Так чего проще, иди и утопись. - Антон пихнул его ногой (с некоторых пор это вошло у него в привычку, слишком часто кот стал нарываться на неприятности, а точнее, навлекать их на других). - А что? - тихо возмутился Баюн. - Других губить можно, а самой никак? Один Птах чего стоит! - И уже громче добавил: - Чего тогда отбивалась?

    Морена точно и не услышала страстную отповедь кота, объяснялась только с Хранительницей, хотя Людмила и не желала вникать в чужие злоключения:

    - Ваши нападки для меня не страшнее комариных укусов, а лишние мучения мне не к чему. Калинов мост мне так и так не перейти. Я навеки привязана к Яви, но смогу уйти, если ты откроешь для меня Пути.

    Невысказанных эмоций, отразившихся на лицах соратников чародейки, Морена даже не могла себе представить. Антона так просто перекосило от наглости твари.

    - Так я ведь и заплатить могу... Жизнью... - Она легонько потянула поводок. Чернава дернулась, захрипела и зашлась сухим кашлем, мгновением позже обмякла и опять понуро замерла, мелко дрожа всем телом.

    Родослав успел схватить вскинувшегося Антона, шепнул: - 'Не сейчас, пусть говорит... Потом разом ударим, не верю я в её бессмертие'.

    - Нет.

    - Что 'нет'? - переспросила чародейку Властительница смерти.

    - Я не торгуюсь. Пути не для того созданы, что по ним шастал кто ни попадя. Сначала тебя в Навь пропусти, а потом ты обратно с навьим полчищем прорвешься...

    - А она? - кивнула Морена на Чернаву. - Ты же добросердечная, тебе не жаль её?

    - Ни капли.

    - А вот брату твоему? Ишь, как жаром пышет, точно печка... Чувствует веревочку, точно на его шее затягивается.

    - Ты... - прошипел Антон, но устоял на месте, понимая, что наскоки пока бесполезны. Его трясло от собственного бессилия, от невозможности что-то изменить. Капли пота щекотали затылок, скользя под волосами, сливались в леденящий спину ручеек. - Чужими жизнями легко расплачиваться, привычно.

    - Что б ты понимал, щенок! - взъярилась Морена. Людмила и Родослав разом напряглись, готовясь отразить нападение. - Нити жизней только там рвутся, где тонки, а многие ещё за избавление от оков земных и благодарны остаются, потому что ничего ладного в их жалком существовании не было. Ну, - запнулась вдруг она, - без оплошностей не обходилось, но и каждый из вас не один промах сделали. Тоже мне, устроили судилище. Не вам меня порицать. Ты, Хранительница, мне не соперница! По-хорошему не пропустишь, сама пройду. Только вы этого уже не увидите...