Имеющие Право (СИ)

— Все, кого я встречала в жизни, делились на две группы. Одни ставили слово "свобода" настолько высоко, что путали с ним все возможные ценности в жизни. А у вторых было так много других ценностей, зачастую в прямом смысле слова, что места для свободы не оставалось. Как понимаете, вторых было большинство. Почти все.

— Госпожа Ливингстон считает, что народу свобода не нужна, — пояснил Харри в ответ на недоуменный взгляд Ила.

— Вы истолковали мою глубокую философскую мысль слишком примитивно.

Ощущение абсурда нахлынуло на Эстер с новой силой, но она постепенно начала испытывать некое смутное удовольствие.

— Вы хотите, чтобы из мира исчезли Бессмертные лишающие нас свободы? А вам не кажется, что те из нас, кому свобода действительно нужна, могут ее ощущать только благодаря существующему порядку вещей? Что по-настоящему свободны могут быть только смертные, кого притесняют и ограничивают? И что свобода может быть только тайной, и потому Бессмертным она недоступна?

— Чтоб меня трижды…, - Ил проглотил кусок фразы, вовремя сообразив, что желать себе столь извращенного времяпрепровождения рискованно, — если я что-то понял!

— Я старалась, — произнесла Эстер со скромной улыбкой. Зато Харри вдруг перестал широко ухмыляться и внимательно ее разглядывал, сведя брови и забыв вытряхнуть трубку:

— Тогда вы должны бояться потерять свою свободу, госпожа Ливингстон, Всего через несколько лет вы присоединитесь к Бессмертным, пусть и не добровольно. Разве вам не хочется это изменить?

— При помощи убийства?

— Фейзель за семьсот лет жизни приказал убить многих!

— Вот именно, так что нам с вами его все равно не превзойти.

— Я предупреждала, что она откажется, — неожиданно произнесла Алька из своего угла, не поворачиваясь. — Все это бесполезно.

— Какая-то польза от нее все равно может быть, — с этого момента собеседники на некоторое время словно забыли о присутствии Эстер и повели о ней разговор в третьем лице. — Она знает, где дом Фейзеля.

— И что нам это даст? У него есть собственная армия.

— Любые сведения могут пригодиться.

— Не думаю, что Фейзель отпустил ее просто так гулять с такими знаниями. Ее наверняка закодировали на молчание.

— В свое время мы немало таких кодов сломали.

— Вместе с их носителями, Ил, не забывай.

— Раз нет другого выхода…

— А вы что молчите, госпожа Ливингстон? — Харри внезапно вновь адресовался к Эстер. — Мы ведь решаем вашу судьбу, между прочим.

— Я оценила твердость ваших намерений, но невысокого мнения о вашей скромности, — Эстер фыркнула и наконец решила откинуться назад, скрестив руки на груди и справедливо рассудив, что безупречный внешний вид может ей в скором времени не понадобиться. — Уверена, что к моей судьбе вы имеете незначительное отношение. По крайней мере, решения принимаете точно не вы.

— Интересно, — протянул Харри, — я встречал за свою жизнь довольно много безрассудных людей, которым нравилось показывать свою смелость. В большинстве случаев это было вызвано или фанатизмом, или разными химическими препаратами, и лишь у немногих это было врожденным качеством. Но вы не относитесь ни к тем, ни к другим, ни к третьим. Где источник вашего презрения к опасности, я понять пока не могу.

— Слушай, если она нужна Фейзелю, давай по крайней мере возьмем ее в заложницы, — вмешался Ил, которого человеческая психология не увлекала совершенно. — Потребуем прекратить расследование, которое начали по следам покушения на Аргацци.

— Фейзелю все нужны до известного предела, не более. И этот предел он устанавливает сам.

— Так зачем он тебя позвал? Хотя бы это ты можешь нам сказать?

— После того, как вы сделали все возможное, чтобы я прониклась к вам безграничным доверием?

Эстер резко поднялась. От дыма из трубки Харри и от ощущения, что последнее время они топчутся по кругу, у нее начинала кружится голова.

— Пойду я, пожалуй, — сказала она, отряхиваясь от пыли несколько демонстративно, — вам теперь надолго хватит пищи для размышлений.

— А кто тебя, тудыть, отпускал?

— Госпожа Ливингстон, — церемонно сказал Харри, наклоняя голову, — мы является убежденными сторонниками насилия исключительно по отношению к Высшим Бессмертным. Поэтому можете быть спокойны — никакого физического вреда мы вам не причиним. Если, конечно, будете вести себя благоразумно.

— И чего вы надеетесь добиться? — мрачно спросила Эстер сквозь зубы, на мгновение останавливаясь возле лифтов.

— Иди, иди, — молодой человек в непроницаемо темных очках уверенно обнимал ее за плечи. За ними по пятам, весело хихикая, следовал второй, держа в руках бутылку за горлышко. Оба принадлежали к той замечательной породе мужчин, что гораздо выигрышнее выглядят в раздетом виде, и потому были отобраны в спутники Эстер — чтобы ни у кого не возникло сомнения, что Имеющая Право с удовольствием пользуется своими неограниченными возможностями поразвлечься ночью. Вместе с тем оба мальчика были, очевидно, орудиями убийства, а не удовольствия — невольно прижатая к боку одного из них, Эстер прекрасно ощущала железные мышцы, натянутые до предела.

Она повторила одними губами то изощренное древнее ругательство, что твердила про себя в такси всю обратную дорогу до отеля. Освобождение не заняло бы и двух секунд — один сигнал охране Гирда Фейзеля по хэнди-передатчику. Ее атлетические спутники даже не успели бы понять, когда она это сделала, но вместе с тем каждую секунду были подспудно к этому готовы. Они оба были смертниками, и оба крайне ей несимпатичны, но послать их на смерть Эстер не могла.

— Может, отклеишься от меня? — прошипела она, дергая плечом. — Никто уже на тебя не смотрит.

— Нет уж, киска, только за дверью твоего номера. Мало ли, на кого натолкнемся в коридоре.

И они-таки натолкнулись. Эстер давно привыкла к тому, что ее жизнь — это череда совпадений, а не свободное существование независимой личности, но произошедшее в следующее мгновение показалось чрезмерным даже ей.

В вызывающе белом и неприлично щегольском пальто, на фоне которого темные волнистые волосы смотрелись еще более потрясающе, чуть откинув назад голову и сощурившись, так что между бровями возникала привычная вертикальная складка, им навстречу двигался человек, чей длинный профиль и рисунок изогнутых, словно в постоянной ухмылке губ, она постоянно носила перед глазами, стоило их закрыть. Вэл Гарайский, известный дипломат и малоизвестный сочинитель сорока шести лет, выглядящий от силы на двадцать шесть, спокойно шел куда-то по своим делам, или, скорее всего, судя по тому, что под потрясающим пальто угадывался не менее потрясающий смокинг, возвращался с вечернего приема и не особенно предполагал обнаружить под своей дверью столь сомнительный сюрприз.

Все десять или одиннадцать выражений, сменивших друг друга на его лице при виде растрепанной Эстер, были весьма красноречивы. Как все люди нервного склада, Вэл очень плохо владел собой, что для дипломата было совершенно нежелательным качеством. Поэтому за многие годы он научился сублимировать резкие перепады настроения — лицо у него менялось теперь каждую секунду, но для невнимательного взгляда почти незаметно. Зато Эстер, изучившая его черты до тонкостей, могла не отрываясь за ним следить, и ей не надоедало. Сейчас она также вдруг поймала себя на том, что замерла и широко распахнула глаза — хорошо еще, что не рот.

Впрочем, словами и интонацией Вэл владел превосходно, в этом равных ему не было.

— С приездом в Нью-Йорк, госпожа Ливингстон, — произнес он с идеальной вежливостью, наклонив голову. — Желаю вам приятно провести вечер.

— Да, я тут развлекаюсь изо всех сил, — хрипло сказала Эстер, дернув к себе горлышко бутылки, которое продолжал стискивать ее второй спутник. Но, видимо, что-то в ее лице настораживало, или Вэл ее слишком хорошо знал? В любом случае, он продолжал стоять, не двигаясь, невольно преграждая им дорогу.