Дорога Короля

— Пфа! — презрительно фыркнул Кельвин и одним движением швырнул Джиллета на пол. — Меня наконец просто оскорбляют угрозы этого жалкого пьянчуги! — И он снова повернулся к вдове: — Как же, по-твоему, мне следует с ним поступить? Ведь все это из-за тебя!

Несмотря на собственные несчастья, вдова Гюшетт еще не утратила способности жалеть таких дураков, как Джиллет. И голосок ее не дрогнул, хоть и прозвучал еще тише и слабее, когда она промолвила:

— Отпусти его. Пусть расскажет о том, что видел, хоть всем судьям на свете. Кто ж ему поверит? Кто станет слушать заверения какого-то работяги, если против него выступает сам Кельвин Дивестулата? И, думается мне, он просто постыдится рассказать кому бы то ни было о том, что с ним случилось.

— А что, если он пересилит свой стыд? — тут же возразил ей Кельвин. — Что, если судьи все же выслушают его и поверят в рассказанное им настолько, что захотят допросить тебя? Что ты тогда им скажешь?

Вдова глаз не подняла. Не было у нее желания смотреть на своего «мужа».

— Тогда я им скажу, что благодаря твоим злобным проискам стала твоей узницей, игрушкой в твоих жестоких и похотливых руках и что я была бы благодарна Господу, если бы Он в милости своей позволил мне умереть.

— Вот-вот. Именно поэтому я и не позволю ему уйти! — со странным удовлетворением в голосе заявил Кельвин, словно получив подтверждение неким своим неясным предчувствиям. — Пожалуй, отныне за его жизнь будешь отвечать ты. А я с удовольствием посмотрю, как вы с ним будете кувыркаться. Учти, если выполнишь это мое желание и развлечешь меня, я, может быть, позволю ему остаться в живых.

Джиллет не слышал, что ответила Убивцу вдова. Он, видимо, ничего уже толком не слышал. Слова негодяя и ответы его «жены» вызвали в душе Джиллета жгучий стыд, а боль в плече стала поистине нестерпимой. Ему казалось, что голова у него вот-вот лопнет, и он уже не столько слушал этих двоих, сколько проклинал себя за то, что вовремя не призвал на помощь волшебные силы. Возможно, тогда бы он лучше понимал то, что здесь происходит. Да, он вел себя как последний дурак, в какую-то минуту решив, что может сам добиться победы, тогда как в подобной ситуации могло победить только волшебство!

Собрав последние силы, он поднялся с пола и встал между Кельвином и вдовой. Прижимая руку к искалеченному плечу и задыхаясь от боли, он с трудом прохрипел:

— Это невыносимо!.. Мой родич, Рив Справедливый, просто в ярость придет, когда узнает, что ты со мной сделал!

Как вы уже поняли, Кельвин Дивестулата и вдова Гюшетт были людьми очень разными, однако же реакция их на слова Джиллета оказалась совершенно одинаковой: оба застыли как изваяния, едва услышав волшебные слова «Рив Справедливый».

— Да-да, моя родня такого не прощает! — продолжал между тем Джиллет, которого стыд и боль заставили вспомнить о силе воображения. — Всем на свете это известно. А уж сам Рив совершенно не терпит несправедливости и ненавидит, когда тиранят и обижают беспомощных и беззащитных. И если его вывести из себя, так он все на своем пути сметет. — Джиллет — может быть, именно потому, что был человеком недалеким, — говорил на редкость убежденно и страстно. Будь он поумнее, он бы уже сообразил, что и так сказал слишком много, но он продолжал: — С твоей стороны, господин мой, было бы куда разумнее пойти вместе со мною в суд и самому признаться в том зле, которое ты причинил этой несчастной женщине. Во всяком случае, судьи обойдутся с тобой куда добрее, чем Рив Справедливый.

Все еще объединенные колдовским воздействием этого имени, вдова и Кельвин воскликнули в один голос:

— Ах ты, дурак! Ты же сам себя приговорил!

А вдова прибавила:

— Теперь он наверняка убьет тебя.

Но Дивестулата возразил:

— Нет, теперь я наверняка оставлю его в живых!

И этими словами совершенно сбил Джиллета с толку: тому почудилось, что своими храбрыми речами он уже спас и себя, и бедняжку вдову; что он одержал верх над Убивцем. Но тут Дивестулата одним ударом сбил его с ног, и счастливым заблуждениям Джиллета пришел конец.

Когда он очнулся — бесконечно страдая от мучительной головной боли, мечтая о глотке воды и чувствуя, что все тело его превратилось в кисель, — то обнаружил, что рядом никого нет. Комната, в которой он находился, была потайной, и сюда никто, кроме самого Дивестулаты и его личных слуг, никогда не входил. Когда-то в родительском доме у Кельвина была точно такая же комната, и он хорошо знал ей цену. Так что вскоре после того, как он прибрал к рукам усадьбу Рудольфа, он устроил эту темницу в подвальном этаже дома, вырубив ее прямо в цельной скале, служившей дому фундаментом. Никто в Предмостье не знал о существовании темницы. Вынутую землю и камень тут же использовали в строительстве других помещений, так что никто ничего и заметить не успевал. Кстати сказать, использовали их в основном для постройки огромных собачьих будок, в которых Дивестулата держал своих мастиффов. Этих страшных псов он очень любил и разводил для охоты — на зверей и на людей. А строителей темницы он затем отправил в далекие края — чтобы теперь служили ему подальше от Предмостья. В общем, придя в себя, Джиллет сразу понял, что здесь кричи не кричи, а никто твоих воплей не услышит, и никто никогда тебя здесь не найдет.

Впрочем, он был слишком слаб, чтобы кричать и звать на помощь. Последний удар Убивца чуть не раскроил ему череп, а к стене он был прикован под таким странным углом, что оковы прямо-таки выворачивали плечи из суставов. Его совсем не удивило, что в темнице горит свет — правда, это была одна-единственная свеча, прилепленная к скамье в нескольких шагах от него. Общее потрясение оказалось настолько сильным, а телесные страдания — настолько мучительными, что такой роскоши, как удивление по поводу присутствия или отсутствия света в темнице, он просто не мог себе позволить.

Тем более что на скамье рядом с горящей свечой сидел, нахохлившись и напоминая в полутьме чернокрылого демона, сам Кельвин Дивестулата.

— Ага, — негромко промолвил Кельвин, — мы открыли глазки! Мы подняли голову! Значит, начинается боль! А ну-ка, расскажи мне о своем родстве с Ривом Справедливым.

Мы уже говорили, что Джиллет особым умом не отличался. Алхимия его подвела, а сила воображения казалась ему сущей ерундой в сравнении с могучими кулаками Дивестулаты. По правде говоря, Джиллет всю свою жизнь только и делал, что плыл по течению, по большей части поступая согласно желаниям, потребностям или даже прихотям других людей. Так что вряд ли он годился для поединка с таким человеком, как Кельвин Убивец.

Тем не менее Джиллета все в Предмостье любили. И главным образом благодаря его природному добродушию или, точнее, благодаря его доброте и открытости. Он не стал отвечать на вопрос Кельвина, а сурово заметил, превозмогая боль:

— Неправильно это! Она такого не заслуживает.

— Она? Кто это «она»? Ты что, имеешь в виду мою жену? — Кельвин как будто даже удивился. — Но сейчас речь совсем не о ней. Мы говорили о твоем родиче, Риве Справедливом.

— Она — всего лишь слабая женщина, а ты вон как силен! — стоял на своем Джиллет. — Неправильно это — так ее мучить только потому, что она тебе сдачи дать не может! Ты же свою душу проклянешь, если и впредь так поступать будешь. Хотя не думаю, чтобы тебя это особенно беспокоило. — Вот тут Джиллет действительно проявил необычайную прозорливость. — Но даже если на душу свою тебе наплевать, все равно тебе должно быть стыдно так подло использовать свою силу против бедной одинокой женщины!

А Кельвин, словно не слыша слов Джиллета, продолжал как ни в чем не бывало:

— Этот Рив — известный любитель совать нос в чужие дела! Все так говорят. По-моему, было бы очень неплохо положить этому конец. И пусть даже это всего лишь сплетни, но и подобные сплетни мне неприятны. Так что я непременно с ними покончу.

— И ничего удивительного, — дудел в свою дуду Джиллет, хотя голос у него уже начинал дрожать от сдерживаемых слез, — что эта женщина не желает выходить за тебя! Скорее уж можно удивляться тому, что она до сих пор себя не убила, предпочтя смерть твоим гнусным ласкам.