Слуги Темного Властелина

– Ты ответишь на мои вопросы, – приказал Келлхус ровным, бесстрастным тоном.

Нелюдь мрачно расхохотался.

– Но ведь это ты – вопрос, ты, Анасуримбор!

А потом прозвучало слово – слово, которое, будучи услышано, каким-то образом выворачивало разум наизнанку.

Яростная вспышка. Келлхуса отбросило назад, точно лепесток, сдутый с ладони. Он покатился по снегу и, оглушенный, с трудом поднялся на ноги. Он ошеломленно наблюдал, как нелюдя что-то поднимает и ставит на ноги, словно натянутые проволоки. Тусклый, бледный свет собрался в прозрачную сферу вокруг нелюдя. Холодные капли, падавшие на нее, шипели и пузырились. Позади нелюдя встало огромное дерево.

«Колдовство? Но как такое может быть?»

Келлхус бросился бежать, огибая мертвые здания, торчащие из-под снега. Он поскользнулся на льду и съехал с другой стороны склона, кувыркаясь посреди колючих ветвей. Воздух сотрясло нечто вроде удара грома, и из-за елей у него за спиной встал столп ослепительного пламени. Келлхуса обдало жаром, и он бросился бежать еще быстрее, не разбирая дороги.

– АНАСУРИМБОР! – окликнул нездешний голос, нарушая зимнее безмолвие. – БЕГИ, АНАСУРИМБОР! – прогремел он. – Я ТЕБЯ ЗАПОМНИЛ!

Следом прокатился хохот, подобный буре, и лес за спиной у Келлхуса озарился новыми огнями. Они разбивали в куски царящий в лесу мрак, и Келлхус видел перед собой свою собственную колеблющуюся тень.

Ледяной воздух терзал легкие, но он все бежал – куда быстрее, чем от шранков.

«Колдовство? Что, отец, это тоже один из уроков, которые мне надлежит постичь?»

Наступила холодная ночь. Где-то во тьме завыли волки. Казалось, волки выли о том, что Шайме далеко, слишком далеко.

ЧАСТЬ I Колдун

ГЛАВА 1 КАРИТУСАЛЬ

Середина зимы, 4110 год Бивня, Каритусаль

Все шпионы буквально помешаны на своих осведомителях. Это своего рода игра, которой они предаются перед сном или даже во время томительных пауз в разговоре. Посмотрит шпион на своего осведомителя, вот как сейчас Ахкеймион смотрел на Гешрунни, и невольно задастся вопросом: «Что именно ему известно?»

Как и многие кабачки, разбросанные по окраине Червя, огромных трущоб Каритусаля, «Святой прокаженный» одновременно поражал шиком и вопиющей бедностью. Керамическая плитка на полу сделала бы честь дворцу палатина-губернатора, при этом стены были сложены из крашеного кирпича-сырца и с такими низкими потолками, что рослым посетителям приходилось пригибаться, чтобы не задеть головой бронзовые светильники. Ахкеймион однажды слышал, как кабатчик хвастался, будто они – точная копия тех, что висят в храме Эксориетты. В «Прокаженном» вечно толпился народ: угрюмые, порой опасные люди, – однако вино и гашиш тут были достаточно дороги, чтобы те, кто не может себе позволить регулярно мыться, не сидели бок о бок с теми, кто может и моется.

До тех пор пока Ахкеймион не оказался в «Прокаженном», он всегда недолюбливал айнонов – особенно каритусальских. Как и большинство обитателей Трех Морей, он считал их тщеславными и изнеженными: слишком густо умащали они свои бороды, излишне много уделяли внимания иронии и косметике, были чересчур опрометчивы в сексуальных привычках. Но бесконечные часы, что Ахкеймион провел в этом кабачке в ожидании Гешрунни, заставили его переменить мнение. Он обнаружил, что тонкость вкусов и нравов, которая у других народов была свойственна лишь высшим кастам, для айнонов сделалась своего рода страстью, и ей были привержены все, вплоть до последних слуг и рабов. Он всегда считал обитателей Верхнего Айнона нацией распутников и мелких заговорщиков, и считал верно, но уж никак не подозревал, что благодаря всему этому они были ему родственными душами.

Быть может, именно поэтому он не сразу почуял опасность, когда Гешрунни сказал:

– Я тебя знаю.

Смуглый даже в свете ламп, Гешрунни опустил руки, которые держал сложенными поверх своей белой шелковой куртки, и подался вперед. Выглядел он внушительно: ястребиное лицо бывалого солдата, черная борода, заплетенная настолько туго, что ее косицы походили на узкие кожаные ремешки, и толстые руки, такие загорелые, что было почти не видно айнонских пиктограмм, вытатуированных от плеча до запястья.

Ахкеймион попытался небрежно усмехнуться.

– Меня и жены мои знают, – бросил он, опрокидывая очередную чашу вина. Потом крякнул и промокнул губы. Гешрунни всегда был ограниченным человеком – по крайней мере, Ахкеймион считал его таковым. Колеи, которыми катились его мысли и речи, были узки и накатаны. Это свойственно многим воинам, тем более воинам-рабам.

Однако это заявление говорило об обратном.

Гешрунни внимательно следил за Ахкеймионом. Подозрение в его глазах смешивалось с легким изумлением. Он с отвращением мотнул головой.

– Нет, мне следовало сказать: я знаю, кто ты такой.

И подался вперед с задумчивым видом, настолько чуждым солдатским манерам, что у Ахкеймиона мурашки поползли по спине от ужаса. Гудящий кабачок словно бы отдалился, сделался лишь фоном, состоящим из размытых силуэтов и золотистых точек светильников.

– Тогда запиши это, – ответил Ахкеймион скучающим тоном, – и отдай мне, когда я протрезвею.

Он огляделся по сторонам, как делают скучающие люди, и убедился, что путь к выходу свободен.

– Я знаю, что у тебя нет жен.

– Да ну? И что с того?

Ахкеймион бросил взгляд за спину собеседнику и увидел шлюху, которая, смеясь, приклеивала к своей потной груди блестящий серебряный энсолярий. Толпа пьяных мужиков вокруг нее взревела:

– Раз!

– У нее это довольно ловко получается. Знаешь, как она это делает? Медом мажется.

Но Гешрунни гнул свое.

– Таким, как ты, не дозволено иметь жен.

– Таким, как я, а? И кто же я, по-твоему?

– Ты – колдун. Адепт.

Ахкеймион расхохотался, уже понимая, что мгновенное замешательство выдало его. Однако продолжать этот спектакль все равно имело смысл. В худшем случае это позволит выиграть несколько лишних секунд. Достаточно, чтобы остаться в живых.

– Клянусь задницей Последнего Пророка, друг мой! – воскликнул Ахкеймион, вновь поглядывая в сторону выхода, – твои обвинения можно измерять чашами! Кем ты обозвал меня в прошлый раз, шлюхиным сыном?

Со всех сторон послышались смешки. Сзади взревели:

– Два!

Гешрунни скорчил какую-то гримасу – это Ахкеймиону ничего не дало: у его собеседника любое выражение лица смахивало на гримасу, особенно улыбка. Однако рука, что метнулась вперед и сдавила ему запястье, сказала Ахкеймиону все, что следовало знать.

«Я обречен. Им все известно».

Мало на свете вещей страшнее, чем «они», тем более в Каритусале. «Они» – это Багряные Шпили, самая могущественная из школ Трех Морей, тайные владыки Верхнего Айнона. Гешрунни был командиром джаврегов, воинов-рабов Багряных Шпилей – отчего, собственно, Ахкеймион и обхаживал его последние несколько недель. Это то, чем положено заниматься шпионам – переманивать рабов своих соперников.