Воин мрака

Отправляться в путь Середин не торопился. Тело по-прежнему болело каждой косточкой, желудок чуть не прилип к спине от голода, во рту давно пересохло. Да и лыжи смерч куда-то унес – а как обойтись без них, Олег еще не придумал. Наверное, придется плести из подручных веток широкие «снегоступы». Или попытаться приспособить на ноги обломки от полозьев нарт.

– Какие чудесные запахи разносятся по лесу от сего места! – со стороны горы мерно заскрипел снег, над краем укрытия появился дряхлый старик, седобородый и сгорбившийся, с бледным лицом и бесцветными глазами, одетый в коричневые лохмотья. Правда, ветхого тряпья было много, толстый неровный слой обнимал все тело – рубище свое старик носил в зимнем, утепленном варианте. На голове гостя сидела поеденная молью лисья шапка, руками он опирался на высокий посох из жилистого соснового корня.  – Дозволь, мил человек, у костра погреться?

Крестик на запястье ведуна моментально нагрелся, пламя костра слегка присело, словно в испуге, окрест затих ветер. Однако Олег, чуть пожав плечами, кивнул:

– Садись, сделай милость. Места в достатке. Коли время есть, так и ужином угощу. Вода сейчас закипит, мяса наварим.

Старик, обойдя укрытие, оперся на дно ямы посохом, неуклюже спустился вниз. Середин длинным косарем вырубил в стене несколько кубиков, отбросил наружу, указал гостю на получившуюся ступеньку:

– Садись сюда с размаху. Снег примнется, сиденье как раз по телу получится.

– Благодарствую, мил человек, – старик последовал совету, зажал посох между коленями, протянул ладони к огню.

– Коли голоден, отец, могу зайчатины настрогать, – предложил Олег.  – Чтобы не ждать, пока сварится.

– Мне не к спеху, сын мой, – сказал гость. – Коли не погонишь, так и подожду…

Крест отчаянно пульсировал теплом, аккуратные лохмотья, ровные и чистые, розовели от света костра, бледные глаза незнакомца немигающе смотрели в пламя. По всем признакам – нежить. Но нежить – она холоднокровная, зимой спит.

Тогда кто?

– Хорошее здесь место, отец… – ведун поворошил палкой дрова в костре.  – Тихое, спокойное. До ближайшего жилья верст этак двести будет. Ни стежек, ни дорожек никем не протоптано, а уж в чаще живой души и вовсе не сыскать. Уютные края, нетронутые. Приятно встретить здесь случайного прохожего, с коим можно словом перемолвиться длинными зимними сумерками. Тебя как звать-то, отец? О чем беседу завести желаешь?

– Стало быть, каликой перехожим мне назваться не получится? – криво усмехнулся старик.

– Ты бы хоть охотником здешним прикинулся, что ли, – посоветовал Середин.  – А то в путника случайного здесь поверить как-то трудно. Да еще чтоб без котомки за спиной…

– Странно… – старик встал, стащил с головы шапку и зашвырнул в лес. – Раньше все всегда верили.

Шапка, сделав по снегу несколько кувырков, развернулась и помчалась в чащу, заметая следы пушистым рыжим хвостом. Гость сел обратно в снежное кресло – но уже развернув широкие плечи. Лохмотья обернулись курткой, украшенной тремя рядами горностаевых и соболиных хвостов, и пухлыми кожаными штанами, заправленными в вышитые валенки. Ладони старика стали мясистыми и широкими, розоватыми. Прежними остались только посох, словно слепленный из коротких костей с суставами, седая борода да белая кожа на лице.

– Зачем же морок на людей напускать? Может, проще сразу имя истинное назвать?

– Когда сказываешь смертным, что к ним Карачун пришел, – густым низким басом ответил гость, – они на сие зело странно реагируют.

– У смертных даже есть про тебя особая присказка, – улыбнулся Середин.  – Так ты разделишь со мной трапезу али тебя в чертогах личных пир богатый ждет?

– Отчего не разделить? – пожал плечами Карачун.  – Некогда мне ныне по чертогам прохлаждаться. Хлопот много.

– Вот и славно. Одному тоже скучно. Недолго и одичать, – ведун еще раз помешал угли, подбросил в огонь сучьев.

– Что ты морщишься так, мил человек? – поинтересовался гость.

– Да кости чего-то разболелись… – скривился Олег.

– Странно, что вообще ходишь, ведун…

Старик полез за пазуху, достал маленький замшевый мешочек, отпустил узелок, протянул руку и высыпал все содержимое в котелок, в котором как раз начала закипать вода.

– Что это? – настороженно поинтересовался молодой человек.

– Трава бессмертия.

– Омела?

– Омела, черная соль, рог индрика, панты первогодка, чешуя гадюки, слюна жабы и заговор исцеления, сотворенный пречистой Даной в утро весеннего равноденствия на руках Макоши и Велеса, – Карачун спрятал мешочек обратно.  – Не знаю, к чему нужны слюна с чешуей, но трава и соль делают любое угощение зело чище, а сотворенный богами заговор исцеляет любые раны.

– Так это приправа или лекарство?

– Коли цел, то первое. А коли поломан весь, то второе. Тебе сейчас что интереснее?

– Мне интересно, кто меня так на Печоре приветил, – Олег, примерившись, порубил заячью тушку на четыре куска, один за другим отправил их в котелок.  – Первый раз в жизни встречаю смерч среди зимы. Да еще таковой, что именно меня дождался, сгреб, поломал да в неведомые леса забросил. Насколько я помню, зима – это время Карачуна, черного бога мрака, смерти и холода?

– Со смертью мои возможности сильно преувеличены, смертный, – Карачун задумчиво пристукнул посохом о землю. – Нашлась богиня, что под себя всю силу сию подгрести сумела. Однако же с зимой ты прав, вся она суть моя вотчина.

– Значит, смерч был приветом именно от тебя? – поднял глаза на черного бога ведун.

– Ветра не смерть, ими повелевают многие, – пожал плечами бог.  – Ветер и Похвист поднять способен, и Стрибог, и Немиза, и Перун, и сам Сварог. Даже Догода беспечный, несмотря на юность, чуток этой силы себе урвал! И из них из всех токмо Похвисту веселому ты симпатичен. Он за тебя заступался.

– С Похвистом мы подружились, было дело, – признал ведун.  – Чем же я всех прочих разгневал так, Карачун?

Гость громко хмыкнул:

– Видано ли дело, чтобы букашка смертная, однодневка-мотылек равной богам себя возомнила, на любовь древней властительницы покусилась! Ты захотел сделать богиню смерти своей женой, словно простую женщину. Полагаешь, равные ей вседержители не сочтут себя оскорбленными?

– Что им за дело? – повел плечом Олег.  – Разве это не только ее выбор?

– Ты так наивен или смеешься надо мной, смертный? – прищурился на него старик, пригладив седую бороду. – Разве среди вас, смертных, невеста на выданье не спрашивает разрешения родителей? Разве не беспокоятся за нее братья? Разве не пытаются помешать, коли сочтут выбор ошибкой, разве не прогонят нищего приблуду, что покусится на честь и достоинство родственницы?

– Небесно-восхитительная Мара, Карачун, уже давно не глупая девочка, чтобы искать чужого разрешения для своих поступков.

– «Небесно-восхитительная», – расплылся в широкой ухмылке властитель мрака.  – Я понимаю, отчего госпожа так любит слушать твои молитвы. Обычно ее проклинают и отпугивают, величают свирепой и неумолимой, мрачной и ледяной. Мыслю, ты стал ее первой отдушиной за много, много веков. Чтобы слушать тебя и дальше, она способна совершить глупость…

– Что ты называешь глупостью, Карачун?! – ведун скрипнул зубами и опустил ладонь на рукоять сабли.

Гость ухмыльнулся, подул на его оружие и предложил:

– Достань!

Середин рванул рукоять – но она не сдвинулась ни на волосок. Клинок намертво вмерз в ножны.

– Ты затеял войну с богами, жалкий смертный, – покачал головой старик.  – Неужели ты надеешься победить?

– Я не привык сдаваться, Карачун!

– Знаю, знаю, храбрец, – брезгливо поморщился властелин мрака.  – Но ведь сказывали, ты еще и умен?

– Ты пришел меня запугать?

– А если подумать еще?

В этот раз Середин торопиться с ответом не стал, в задумчивости перевел взгляд на костер, на котел над ним, уже начавший пахнуть мясом и едкой Карачуновой приправой.

А ведь бог зимы и мрака принес ему лекарство! Почему?..