Изгнанник вечности (полная версия) (СИ)

— Вашей старшей дочери двадцать три года, не так ли? — спросил он, строя свой вопрос на основании обследования.

— Двадцать два, — отозвалась женщина, недоуменно разглядывая Паскома.

Конечно, ее удивляло, что здесь хозяйничает южанин. Но злости и отторжения в ней не было: ее муж был ори, и национализмом она не страдала.

— Очень хорошо. Вы разрешитесь через два с половиной часа. Мальчика приму я.

Туна-Мин кивнула. У нее и в мыслях не появилось спросить, откуда же такая точность: уж о долгожителе Паскоме в ее народе, равно как и в народе ори не знал только младенец.

Случилось так, как сказал кулаптр.

Когда женщина увидела новорожденного сына, то тяжело вздохнула. В нем не было ничего от северянина. Типичный ори, как и его отец. Черноволосый, темноглазый младенец. Тяжело ему придется в Аст-Гару…

Паском тоже вздохнул, но про себя и по другому поводу. Ибо шесть лет назад на противоположном континенте с такими же нерадостными думами смотрела на своего сына другая мать — южанка, роскошная брюнетка, дальняя родственница Туны-Мин. Мальчик ее, получивший имя Тессетен, родился светленьким, да еще и настолько безобразным, что женщине было неприятно прикладывать его к своей груди. Да что там: временами она испытывала необъяснимый страх перед родным сыном!

Но кому, как не Паскому, было знать, что все это внешнее безобразие Сетена — не более чем иллюзия: ведь это он был акушером при рождении мальчика, его позвал такой знакомый «куарт» мятежного тринадцатого ученика, не показывавшегося на этом плане бытия уже много лет. Но увидел он тогда совсем не того Ала, какого ожидал увидеть, привыкший к неизменному облику, диктуемому душой.

Кулаптр первым заглянул в ярко-голубые глаза красивого, как сама Природа, младенца — ни прежде, ни потом ему не доведется увидеть таких безупречно прекрасных новорожденных — и угадал в этих глазах бездну боли. Это были глаза существа, знавшего свою страшную судьбу. И первый же взгляд, брошенный на Сетена ассистенткой кулаптра, предрешил его Путь. «Проклятый северянин! — горело в антрацитовых зрачках женщины, и эта ненависть способна была испепелить. — Они преследуют, они убивают ори, а я должна помогать рождаться таким, как он!»

Паском вздрогнул тогда, посмотрел на нее, но тут лицо озлобленной ори прояснилось, исчезли злые складки вокруг скорбных губ, черные глаза засияли.

А мать, едва увидев сына, едва не вскрикнула от горя и омерзения. И кулаптр догадался, что узрела она в облике того, кто родился совершенством, а в мановение злого ока стал…

Случилось бы такое еще пятьсот лет назад? Да никто и помыслить не мог, что подобное может произойти! Смешанные браки даже приветствовались. Дети, рожденные такими парами, были умнее, сильнее, выносливее своих сверстников-«чистокровок». Они были цветом, гордостью, но не какой-то отдельной нации, а всего человечества — тот же Ал и его синеглазая попутчица Танрэй. Оба они кровно являлись детьми того и другого народа, ори и аринорцев. А ныне… Эх, что и говорить — Раскол…

Закончив помогать матери новорожденного Ала, Паском вернулся в реальность из событий шестилетней давности. Смесь двух рас… Этот, нынешний, Ал по меркам ори будет красавцем-брюнетом, но… лишь по меркам ори. Только атмереро избирает свою оболочку и влияет на ее формирование. Здесь и крылась трагедия ученика.

Паском замер. В этот раз дело обстоит еще хуже. Гораздо хуже. И он понял это сейчас, когда заглянул в черные глаза плачущего, еще помятого, отечного и некрасивого младенца.

— Как я должна назвать сына? — спросила Туна-Мин.

— «Куарт» твоего сына — Ал… — медленно проговорил Паском, уже твердо зная, что это не совсем так.

— Ал?! Тот самый Ал из Эйсетти? У меня?

— Да, Туна-Мин, у тебя.

У ребенка не было души. Совсем.

Даже Паском не знал, что такое возможно. Понять атмереро трудно. Иногда она выбирает такие пути, что даже Учитель не способен сразу распознать ее намерения… Вот и теперь. Был это результат неуправляемого дробления некогда единого «куарт» или же волеизъявление самой атмереро — пока неясно. Понятно другое: кулаптр искал не там. Точнее, не совсем там. Природа снова напомнила о былом проклятии тринадцатого ученика…

— Подробнее я смогу сказать тебе только через десять-семнадцать дней. За какое там время у волчат открываются глаза?..

— Что? — не поняла последней его фразы родильница.

— Не обращайте внимания, это я не вам.

— Мне подождать с именем? — Туна-Мин приложила ребенка к груди, и тот, ведомый инстинктом, тут же замолчал и приник маленьким ротиком к темному соску, хотя в груди ее еще ничего не было.

— Почему? — промывая и собирая в коробку свои инструменты, немного удивился Паском. — Называйте Алом. Не волчонка же так называть, в самом деле…

Она встревожилась:

— Какого волчонка? О чем вы говорите, господин Паском?

— Я говорю о волчонке, родившемся сейчас неподалеку отсюда. Минута в минуту с вашим сыном — иначе и быть не могло. Вам придется взять его себе. И вообще я расскажу, как вам с мужем поступить дальше. Но не ранее, чем в интервале между десятым и семнадцатым днем.

— Кулаптр… понимаете, мы очень ждали этого мальчика… — заговорила женщина. — Нам совсем не безразличен его удел… И если вы знаете, какова его дальнейшая судьба, то скажите мне. Вы ведь явились, чтобы уберечь его, я правильно вас поняла?

— Туна-Мин, я сказал всё, что нужно было сказать и что я имею право говорить. Да будет твой «куарт» един.

— Пусть твоему «куарт» всегда желают только хорошего…

В древней формуле обмена «приветствием — прощанием — благодарностью» принято употреблять архаичное «ты», независимо от возраста и социального положения собеседников.

Кулаптр шел по длинному белому коридору.

Душа радуется, когда играет зверь, сердце замирает в восхищении. Кто не знает этого? Только зверя невозможно подкупить. Только зверь не предает — ни себя, ни тех, кого любит. Только зверь таков, каков он есть, — везде и всюду!

Кажется, умозаключения верны… И еще. Значит, война будет. Случится это очень скоро.

Происходит расстановка фигур для этой большой игры. Шесть лет назад родился первый. Это был Тессетен. Только что появились на свет еще двое — человек, Ал, и… странный человек. Мир еще не знал того, кто просидел бы в утробе десять лунных циклов, не имея души, и оказался живым после рождения. Значит, странный человек — хранитель, звать его будут не Алом и вообще не человеческим именем. Тогда это хотя бы как-то объяснимо. А он думал, что хранитель будет всего один — девочка, которую родит в Эйсетти через три месяца одинокая южанка. Об этой нелюдимой женщине ходят упорные слухи, будто она читает будущее, как обычную книгу, и видит смерти всех, кто является к ней узнавать судьбу. Ее дочь будет наречена Ормоной. И наконец последняя — златовласая девочка-попутчица по имени Танрэй — появится в семье эмигрантов-северян, в Эйсетти, но произойдет это еще через шесть лет.

Должен пройти весь двенадцатилетний цикл — что на небесах, то и под ногами, как говорят в их народе.

И начнется Игра. А если это будет Игра, однажды порожденная сознанием Ала и его попутчицы Танрэй, то скучать не придется никому…

— Да, атмереро, любишь ты пошутить! — проговорил Паском, взглядывая на часы.

Пожалуй, поздновато для визита, но его не избежать. Иначе может быть поздно, и ученик погибнет, хотя родился вопреки всем законам природы живым.

Кулаптр вышел на улицу. Его дыхание слегка осеклось от порыва леденящего ветра. Вьюги на Ариноре и на Оритане стали жестокими. А ведь Паском помнил времена, когда в некоторых поясах этих земель росли тропические деревья и жили разноцветные птицы, а солнце по вечерам ныряло за горизонт, будто веселый дельфин. Ныне и там, и там теплокровные способны выжить лишь в случае, если они защищены густым мехом или толстым слоем жира. Видимо, поэтому у северян появилась традиция приручать волков — хищников, способных, не замерзая, спать на снегу в лютые морозы.