Сумеречный клинок

— Ремт, друг мой. — Он отрубил кинжалом брусок сыра и потянулся за хлебом. — А как у вас с передвижением по воде?

— Это вы, граф, на ее проточность намекаете? — ухмыльнулся в ответ маршал. — Так я же не нечистая сила, милейший, не бес какой-нибудь паршивый, прости господи, не демон или нежить, на меня эти глупости не действуют.

— И серебро? — Ада взялась разливать пиво, но, заинтересовавшись темой разговора, вернула на место затычку и повернулась к мужчинам.

— Не отвлекайтесь, баронесса! — Ухмылка Ремта стала еще шире. — И серебро, и чеснок, и освященная вода. Ни-че-го.

— Значит, сможешь ночью сходить к Тине?

— Всенепременно!

— Ну, и хорошо. — Виктор взял-таки ломоть хлеба, а Адель тем временем вернулась к бочонку и кружкам.

— Хорошо-то хорошо, — покачал головой маршал. — Да ничего хорошего. Мне тоже наливайте, а то вопросы могут возникнуть, а оно нам надо?

— Тогда и сыра возьми, — пожал плечами Виктор.

— Возьму… — задумчиво протянул маршал, взгляд которого неожиданно стал рассеянным. — А вот скажите-ка, люди добрые, что там не так с князем Чеана? И вообще, кто нынче на престоле в Норнане, как давно и чем знаменит?

— Теодор эй’Вендес, — не задумываясь, ответил Виктор, но тут же сообразил, что его осведомленность устарела почти на три года. — Или уже нет? Он ведь, помнится, серьезно недужил, не умер ли случаем?

— Да нет, жив пока, красавчик, — передала ему большую деревянную кружку Адель. — Так что все по-прежнему, граф, на Сапфировом троне сидит князь Теодор, вернее, больше лежит, чем сидит, да и не Теодор он вовсе, а как изволят выражаться в герцогстве Решт, Мем Теодоро.

— Так это что, Красавчик Теодоро? — поднял в удивлении брови маршал.

— Все так, — вынужден был согласиться Виктор. — «Тео Красавчик» — Теодор эй’Вендес собственной персоной.

— Но он же болван, прости господи! — всплеснул руками маршал.

— Болван, — согласилась Ада, передавая ему полупустую кружку. — Но он Гарраган по матери и двоюродный брат Ги Тораха. После смерти Карлы и их с Ги Торахом сына Ставка вручила княжескую корону Теодору, так что у власти теперь он. Во всяком случае, формально. У него с возрастом подагра развилась, и еще куча других болезней в придачу. Так что давно уже не красавчик, и да, правит Ставка, а Теодор болеет, но все-таки жив.

— Чудны дела твои, Господи! — покрутил головой маршал. — Мне тут шепнули знающие люди, что Ставка то ли своего кандидата продвигает, то ли Вернов на слабину пробует.

— Если так, то слабаки нынешние Верны, иначе и не скажешь, но факт: мне тоже намекнули, что не в Тине дело. — Ада выбрала колбаску по вкусу, но ко рту поднести не успела, ее опередил Виктор с вопросом.

— А без тайн никак нельзя? — спросил он в раздражении, ему трудно было оставаться спокойным.

— Никто не идеален, — пожала плечами Ада и откусила кусок колбасы, намекая на то, что, пока у нее полон рот, говорить с ней бесполезно.

— Ладно, — согласился Виктор с очевидным. Если он хотел «разговорить» других, следовало показать пример. — Начнем с меня.

— А может, не надо? — возвел глаза к невидимому небу маршал.

— А куда ты денешься? — Виктору было не до смеха, но он все-таки улыбнулся. — Баронесса вон ради дела догола раздевалась!

Фраза получилась точь-в-точь в стиле Ремта Сюртука, и Виктор мысленно себе поаплодировал. Кажется, прежние способности возвращались к нему гораздо быстрее, чем он ожидал.

— Да я и не возражаю! — отмахнулся маршал. — Куда мне деваться! Все равно баронесса видела меня в деле. Так что давай, Гвидо, обнажайся!

Страха не было, и это удивляло больше всего. По идее, ей следовало бояться, но Тина была скорее озабочена, чем испугана. Она недоумевала, а не опасалась, вот в чем дело.

«Я точно сплю, — подумала она в тот момент, когда солдаты речной стражи сомкнулись вокруг нее, — или в полусне…»

Не сон, не явь, но стоило Виктору войти в ее личное пространство, как она словно бы очнулась. Его слова не удивили Тину, нечто в этом роде подразумевалось стилем его поведения, всей его сущностью, как ощущала ее Тина. За неординарной ученостью Виктора в конечном счете угадывался рыцарь. Во всяком случае, именно таким Тина видела его, и началось это едва ли не с первой встречи, когда она решила обращаться к проводнику на «вы» и называть «господином ди Креем».

«Граф ди Рёйтер…» — мысленно произнесла Тина, но имя ничего не значило в отрыве от содержания.

«Виктор ди Крей…» Однако и это имя исчезало, словно снег под лучами солнца.

В ее мыслях, во снах и фантазиях, в ее чувствах, наконец, возникал из небытия совершенно новый человек. Мужчина.

«Больше, чем имя…»

Так и было, ведь Виктор ди Крей или Гвидо ди Рёйтер ее мужчина, что и само по себе требовало осмысления, не говоря уже обо всем прочем.

Между тем отзвучали слова и прервался прощальный поцелуй. Вои речной стражи обнажили мечи, опустили алебарды.

«Чего они боятся?» Получалось что страх, не коснувшийся Тины, поселился в сердцах чеанцев.

«Они знают?» — спросила она себя и вскоре получила однозначный ответ: чеанцы знали о ней даже больше, чем она сама знала о себе.

Едва Тина взошла на борт галеры и скрылась от посторонних глаз в кормовой надстройке, как на нее тотчас надели оковы. Впрочем, цепи были тонкими, выкованными из лучшей оружейной стали. И кандальные браслеты оказались почти изящными и необычайно легкими, но зато на шею ей надели серебряный ошейник, испещренный рунами старой речи. Нельзя сказать, что ее не возмутило такое к ней отношение, но оно же Тину и озадачило. Сама она лишь недавно поняла, что, скорее всего, — если, разумеется, доверять самоощущению и косвенным признакам, — она оборотень, но, как и Сандер Керст, не знала даже, каков ее истинный облик. Она никогда не оборачивалась и не умела этого делать, не представляла даже того, с чего следует начинать. Откуда же об этом узнали чеанцы?

Вопрос не праздный, ведь такие ошейники, как и «горькая пыль», прерывают трансформацию.

Три способа, пресекающих «оборот», — сказал мягкий голос в далеком прошлом. — Опасное оружие в руках твоего врага. Оборотень не переносит «горькой пыли», серебряных оков со «знаками судьбы» и «трехгласого стона» — звуков, извлекаемых из флейты карсогов…

— Как вы смеете! — сказала Тина таким голосом, что стражники вздрогнули и попятились. — Я требую снять оковы!

— Вы в своем праве, госпожа, но оковы останутся на вас для вашего же блага. — Голос, прозвучавший за спиной Тины, был ей знаком.

— Вы?! — выдохнула она, обернувшись, но сразу же взяла себя в руки и более такой слабости себе не позволяла. — Мило, — усмехнулась она, с почти оскорбительной тщательностью осматривая возникшую в проеме двери Вильму Хурн аф Омине — давешнюю случайную знакомку из Савоя. — Снова пригласите прогуляться по лавкам и мастерским? Сходим в мыльню, пообедаем в трактире или заглянем к ювелиру? Какие у вас планы на сегодняшний день, уважаемая?

— Думаю, госпожа моя, на сегодня с вас уже хватит приключений, — чуть поклонившись, ответила женщина, тон Тины и ее язвительная ирония не оказали на Вильму ровным счетом никакого действия. — Через полчаса мы отплываем и пойдем на веслах против течения. Мы будем идти день и ночь и через трое суток, если так будет угодно Господу, достигнем Савоя. Оттуда до Норнана не близкий путь, но мы поплывем не по Фраю, а по каналам и речным притокам — Ломму, Сайшеру и Кане — и, меняя гребцов так часто, как удастся, достигнем столицы за семь дней. Таковы наши планы на ближайшие дни, и все это время, госпожа моя, вам придется провести взаперти. Мне не хотелось бы, чтобы кто-то еще увидел ваши оковы. Однако должна заметить, что я приложила максимум усилий, чтобы путешествие не показалось вам слишком долгим и утомительным. Прошу вас, госпожа! — С этими словами Вильма обернулась, открыла дверь, через которую прежде вошла, и, шагнув внутрь нового помещения, жестом предложила Тине следовать за ней.