Операция "Бешеные лошади" (СИ)

Чтобы вернуть вложенные в ученика средства, надо было жесточайшим образом доить его целых десять лет. Не три, не пять, как первоначально они все думали, а все десять, что с неопровержимыми цифрами на руках доказала им с Бурусым сегодня днём, злая как мегера Маша.

Ну а в то, что их будущие выучившиеся ученики будут безропотно вкалывать на них все десять долгих лет, отрабатывая долги, ни он, ни Маша, ни сам Бурусый не верили ни на грошь.

Город мог бы заставить своих учеников отработать такой долг, они — нет.

И именно по этому поводу, Сидор сейчас пребывал в жесточайшей хандре и жутком раздражении. Денег не было. Свободных денег, которые можно было бы вот так, безвозвратно выбросить на благотворительность, не было и даже не намечалось. Ни сейчас, ни в ближайшей перспективе. Что безжалостно в очередной раз подтвердила и жестоко выбранившая его Машка, от которой он только что вернулся. И что делать, как выбраться из создавшегося тупика никто из них не знал. И для того, чтобы сорвать на ком-нибудь своё паршивое, мерзкое настроение, ему не хватало буквально самой малости.

— Профессор! — шлёпая мокрыми босыми ногами по чистым половицам гостиной, Сидор неожиданно радостно заорал, заметив усыпанную рыбьей чешуёй столешницу и поняв, что счас он на ком-то отыграется: и за мерзкую погоду, и за грязное месиво на улицах, и за своё отвратительнейшее, паскудное настроение. — Сколько это будет продолжаться? Опять Васятка рыбу в гостиной на обеденном столе чистил? Убью паршивца, — раздражённо выговорил Сидор, лихорадочно шаря по углам взглядом и выискивая веник, чтобы выдернуть из него достойную задницы Васятки хворостину.

— Вот так всегда, — раздался из другой комнаты возмущённый вопль упомянутого Васятки.

Настороженно высунув свою лохматую, нечёсаную голову из соседней комнаты, он мгновенно понял нависшую над ним нешуточную угрозу и немедленно предпринял превентивные меры.

— Вот так всегда, — снова возопил он, уже гораздо спокойнее и внимательно оценивая текущую обстановку. — Как что, так сразу Васятка, Нет, чтобы разобрался. Может, это и не рыбья чешуя.

— А что это, по-твоему? — даже не возмутился, а скорее удивился Сидор подобной наглости пацана, тут же ткнув пальцем в заваленный рыбьей чешуёй стол.

— Броня, — нагло ухмыльнулся пацан, насмешливо прищуря свой ярко синий глаз. — Мне не веришь, так сам посмотри. Разуй глаза свои то. А не поверишь своим глазам, спроси у профессора.

— Точно, — подтвердил ухмыляющийся профессор, вошедший вслед за втащенным им в комнату пацаном, опасливо косящимся на хворостину в руке Сидора, которую тот успел таки вытащить из тощего, раздёрганного на подобные нужды веника, одиноко стоявшего в углу. — Ты глянь на неё, глянь. Как говорит, Васятка, разуй глаза.

— Вы чего, издеваетесь, что ли? — удивлённо посмотрел на них Сидор, даже не возмущённый, а скорее озадаченный.

Тем не менее, подходя к столу и внимательно присмотревшись к тому, что там лежало, он задумчиво проговорил:

— Чешуя, — задумчиво почесал он кончик своего носа, внимательно рассматривая то, что там лежало, а затем тихо добавил. — Только, вот, не рыбья, — медленно проговорил он, беря в руки маленькие, тонкие, практически невесомые пластинки, внешне точно большие боковые чешуйки зеркального карпа. — Стеклянная, что ли? — удивлённо посмотрел он на профессора. — Вы что, собрались игрушки ёлочные клеить, что ли?

— Ну ты, Сидор, и тупой! — аж задохнулся от возмущения Васятка. — Сказано же тебе было, что это броня! Ты что? Не видишь, что тут дырки вверху каждой чешуйки? Ими, они друг к дружке крепятся, специальными такими скобками. Потом накладываются друг на друга и крепятся к основе. И так ряд за рядом. В итоге получается панцирь, внешне, совсем как рыбья чешуя.

— Ничем не пробьёшь, — довольно улыбнулся профессор. — Молотом по ним лупили. И им хоть бы что. Даже не треснули.

— Так вы что? — Сидор удивлённо посмотрел на профессора с Васяткой. — И доспех собрать успели?

— А то! — гордо заметил Васятка, подбоченясь и выступая вперёд профессора. — Если бы не я, то никакого доспеха бы не было. Кто придумал, что надо делать чешую, — торжествующе посмотрел он на Сидора. — Я! — ткнул он себя в середину груди пальцем. — Кто придумал способ крепления? Я! — снова ткнул он себя пальцем в грудь.

— Кто сейчас по жопе получит? — ухмыльнулся Сидор, беря в руки отложенную было хворостину. — Ты! — значительно посмотрев на смутившегося пацана, пояснил ему он. — Во-первых за хамство старшим, то есть мне, а во-вторых, за хвастовство и самоуверенность. До тебя такой доспех делали сотни лет. И здесь, и на Земле, и во всех прочих разных местах. А ты всё себе приписываешь. Тебе не стыдно? — возмущённо посмотрел он на Васятку. — Нет, — демонстративно тяжело вздохнув, проговорил он, — ему, не стыдно.

— Вообще-то он действительно сильно помог, — усмехнулся профессор, проводив взглядом шмыгнувшего в другую комнату пацана. — Светлая у него голова. Жаль только дурню досталась, — сожалеючи поцокав языком, покачал он головой. — Башка у мальца постоянно забита каким-то мусором. И из сотен идей, что, как в котле, бурлят в этом незаурядном мозгу, только одна, две, хотя бы относительно безопасны для окружающих.

Довольный профессор, насмешливо глядя на Сидора, с удобством устроился в своём любимом кресле за столом и, вдохновлённый зажёгшимися от интереса глазами Сидора, начал очередную свою лекцию.

— Вот ты Сидор, что думаешь, что броня обязательно должна быть металлической? Ха! Ха! Ха! — трижды коротко хохотнул профессор прямо в лицо Сидора. — А вот и нет, — продолжил он, не дождавшись от него каких-либо слов.

— Входите, — неожиданно крикнул он в сторону входной двери, от которой донеслись звуки неуверенного постукивания. — Да входи же, — уже совсем раздражённо заорал профессор, недовольный тем, что его перебили, а за дверью никто так и не откликнулся.

— Да кто там такой глухой, — теперь уже недовольно рявкнул Сидор, когда и после третьего раза, дверь не открылась.

Остановив направившегося было к входной двери профессора, Сидор не спеша, достал отложенный на угол стола свой арбалет и, спокойным, ясным голосом, в котором не осталось ни капли усталости, медленно, тщательно выделяя каждое слово, выговорил:

— Входи, или буду стрелять. И если думаешь, что с такого расстояния, я не прошибу насквозь эту хлипкую дверцу, то кто бы ты там ни был, ты ошибаешься. Считаю до трёх. Раз, — начал он отсчёт…

— Не надо, — раздался голос из-за двери. — Это мы с Головой, — раздался из-за приоткрывшейся двери неуверенный голос Старосты. — Хоть дверка у вас и не чета прежней, — уважительно глянул он на дубовую створку двери, толщиной не менее шестидесяти миллиметров, — но для твоей любимой стрелялки, Сидор, это так, на раз плюнуть. Наслышаны-с.

В медленно распахнувшуюся дубовую дверь протиснулось щуплое тельце необычно тихого Старосты с видневшимся за его спиной Городским Головой. Осторожно просочившись в широко распахнутую дверь, они оба застыли у порога, как два памятника самим себе. Настороженно окинув быстрым взором помещение, они, тем не менее, не двинулись с места, пока не дождались реакции от присутствующих на своё неожиданное появление.

Немного ошарашенные не сколько поздним появлением, как самим фактом неожиданного появления столь нежданных в данном месте лиц, первым прореагировал на них Сидор:

— С каких это пор ты стал таким вежливым, — с удивлением глядя на необычное поведение Старосты, поинтересовался он у него, откладывая в сторону и разряжая арбалет. — В последнюю нашу встречу здесь, в этой же самой землянке, ты вёл себя совершенно по-другому.

— Всё течёт, — облегчённо переводя дух, заметил Староста, неторопливо проходя в комнату и устраиваясь за столом, — всё изменяется, — медленно проговорил он, уставившись на чешуйки, в хаотичном порядке разбросанные по столу, каким-то задумчивым и заинтересованным взглядом.

— Ты бы хоть сапоги снял, — недовольно заметил ему профессор, посмотрев на лужу, натёкшую с его грязных сапог на пол. — У нас прислуги нет и убираться самим приходится.