Врата Птолемея

Китти мысленно повторила текст измененного заклятия вызова, потом — поскольку дальнейшее промедление привело бы только к новым страхам, — произнесла его вслух. Насколько она могла судить, всё было правильно: она использовала своё имя вместо имени демона и заменила все глаголы. В конце она трижды произнесла имя Бартимеуса.

Ну, все!

Она по-прежнему лежала в тихой комнате.

Шли секунды. Китти сдерживала нарастающее разочарование. Терпение, терпение! При обычных заклинаниях и то требуется время, чтобы слова дошли до Иного Места. Девушка вслушивалась, сама не зная, что она рассчитывает услышать. Глаза у неё были закрыты. Она не видела ничего, кроме тьмы и плавающих перед глазами цветных пятен, порожденных её собственным мозгом.

И по-прежнему ничего не происходило. Видимо, не сработало. Надежды Китти угасли, она почувствовала себя опустошенной, ей стало немного грустно. Она подумала было, не стоит ли встать, но в комнате было тепло, ей было уютно лежать на подушке, и после всех сегодняшних треволнений хотелось немного отдохнуть. Мысли текли своим чередом: Китти подумала о родителях, о том, что они сейчас делают, как отразятся на них нынешние события; как воспримет новости Якоб, который сейчас далеко, в Европе; остался ли Натаниэль цел после вспышки в зале. Она поймала себя на том, что от души надеется, что он жив.

Издалека до неё долетел звук: отчётливый звон колокола. Наверное, это демоны — а может, выжившие пытаются предупредить тех, кто в городе…

Натаниэль спас её от кинжала наёмника. Ей нравилось спорить с ним, вынуждать увидеть то, что есть на самом деле, развеивать его заблуждения. Прежде всего — относительно Бартимеуса. И Натаниэль принял это на удивление хорошо. А что касается Бартимеуса… Китти вспомнила, каким она увидела его в последний раз: несчастная, бесформенная кучка слизи, измученная пребыванием в мире. Правильно ли она делает, что преследует его? Джинну ведь тоже нужен покой, как и любому другому…

А колокол все звонил. Странный звук, если подумать: высокий и чистый, как будто стеклянный, а не низкий и гулкий, как у большинства городских колоколов. И к тому же это были не ритмичные удары, а один отчётливый, непрерывный звук, который всё время оставался на границе слышимости, так, что Китти пыталась — и не могла расслышать его как следует. Сперва он затухал, затем сделался громче — но, хотя этот звук и был манящим, распознать его природу никак не получалось. Он терялся где-то в пульсации крови, в собственном ровном дыхании, в тихом шуршании одежды на вздымающейся груди. Китти снова напряглась, пытаясь расслышать этот звук — ей стало вдруг интересно. Звон, казалось, доносился откуда-то сверху, из дальнего далека. Девушка прислушивалась изо всех сил, стремясь приблизиться к источнику звука. Она постаралась отрешиться от всех иных шумов. И её усилия увенчались успехом: звон становился все отчётливее, сперва мало-помалу, а потом он внезапно приблизился и зазвучал где-то рядом. Китти осталась наедине с этим звоном. Он звучал непрерывно, как будто это звенел драгоценный сосуд, который вот-вот лопнет. Китти чувствовала его совсем близко.

А может, он и виден тоже? Китти открыла глаза.

И увидела много вещей сразу. Замысловатую решётку каменной кладки со всех сторон вокруг себя, маленькие стены и перекрытия, уходящие вдаль во всех трёх измерениях, разделяющиеся, соединяющиеся, выгибающиеся, обрывающиеся. Среди всего этого виднелись лестницы, окна, распахнутые двери. Китти стремительно неслась сквозь них, они были одновременно совсем близко и почему-то очень далеко. Посмотрев вниз, она увидела вдали свернувшееся клубочком тело девушки — оно напомнило ей спящую кошку. В каменной решётке застыли и другие фигурки, похожие на кукол: группки людей, сбившихся в кучки, многие из них лежали ничком, точно спящие или мертвые. Среди них стояли странные размытые фигуры с неясными очертаниями — не люди и не совсем нелюди. Китти не могла определить их природу — каждая из них как будто замкнулась сама в себе. Ниже всего, в каком-то дальнем коридоре, Китти увидела юношу, застывшего на бегу, оглядывающегося через плечо, а вот другая фигурка, позади него, двигалась — человек с кинжалом медленно перебирал ногами в больших сапогах. И вокруг обоих мельтешили ещё какие-то фигурки, далекие и неотчётливые.

Китти всё это показалось довольно занятным, но по-настоящему стремилась она в другом направлении. Звенящий звук теперь сделался отчётливее прежнего, он был где-то совсем-совсем рядом. Девушка сосредоточилась ещё сильнее, и очаровательная узорчатая решеточка из камней и фигурок исказилась и расплылась, как будто растянутая во все четыре стороны, — что Китти несколько удивило. Вот только что решётка была видна вполне отчётливо и вдруг превратилась в размытые полосы, а потом и полосы исчезли.

Китти ощутила со всех сторон стремительное движение. Это не было физическое ощущение — своего тела она вообще не чувствовала, — оно было скорее умозрительным. Она смутно осознала, что повсюду вокруг неё — четыре барьера: они нависали сверху, уходили вниз, тянулись в бесконечность со всех четырёх сторон. Один был темен и плотен, он грозил раздавить её своей непомерной тяжестью; другой состоял из бурлящей жидкости, которая стремилась унести Китти прочь. Третий барьер подхватил её с незримой яростью урагана, четвертый же вставал безжалостной стеной неугасимого пламени. И все четыре коснулись её лишь на миг, а потом остались позади. Они нехотя отпустили девушку, и Китти прорвалась сквозь Врата на ту сторону.

Хорошо ещё, что Китти воспринимала все последующее с отстраненностью наблюдателя, а не как беспомощная жертва — в противном случае она бы тут же сошла с ума. А так недостаток физических ощущений делал всё, что творилось вокруг, похожим на сон. И любопытство взяло верх над всеми прочими чувствами Китти.

Она очутилась в… собственно, сказать, что она очутилась где-то, было бы довольно трудно — вернее будет сказать, что она ощутила себя частью бесконечного движения, не имеющего ни начала, ни конца, движения, в котором не было ничего определённого и устойчивого. Это был бескрайний океан света, цвета и структур, непрестанно формирующихся, мчащихся и вновь растворяющихся, хотя вещество, из которого все состояло, не было ни плотным и упругим, как жидкость, ни неощутимым и невидимым, как газ, — скорее уж, это была смесь того и другого, где беспрерывно сливались и разлетались бесформенные клочья сущности.

Здесь невозможно было определить ни масштабов, ни направления, и времени здесь тоже не было: поскольку ничто не пребывало неизменным и ни одна из форм не повторялась дважды, само понятие времени казалось пустым и бессмысленным. Для Китти всё это особого значения не имело, и только когда она попыталась найти здесь себя самое, как-то определиться со своим положением по отношению ко всему остальному, ей начало становиться не по себе. Она не была привязана к чему-то определённому, не имела ничего конкретного, что могла бы назвать своим; более того, часто ей казалось, что она находится в нескольких местах сразу и наблюдает клубящиеся потоки сразу с нескольких точек зрения. Это изрядно сбивало с толку.

Она пыталась сосредоточиться на одном из цветных пятен и следовать за ним, но обнаружила, что это не проще, чем наблюдать за движением одного-единственного листочка на далеком дереве, раскачиваемом ветром. Стоило какому-нибудь пятну сформироваться, как оно тут же распадалось, таяло, сливалось с другими, начисто отметая ответственность быть самим собой. Через некоторое время у Китти началось головокружение от попыток за ними уследить.

Что ещё хуже — она начала замечать кое-что ещё, что периодически возникало и исчезало посреди общего круговорота: случайные образы, настолько мимолетные, что она никак не могла их уловить, — словно фотографии, высвечиваемые мигающей лампочкой. Китти пыталась понять, что они такое, однако все двигалось слишком быстро. Это раздражало и сбивало с толку. Китти чувствовала, что они должны что-то для неё значить.