Три дня без чародея

Рослая Звонка, постоянно бывавшая при батюшке и мужицкую повадку знавшая хорошо, быстро усвоила, что к чему. А Милочке велели изображать мальчишку лет двенадцати, не больше. Вот это у нее получилось на удивление славно, и княжна, подвесив к поясу полюбившуюся сечку, с грустью подумала, что из всех троих она выглядит наименее естественно.

Это было несправедливо и неожиданно обидно. Ей надлежит играть мужскую роль лучше всех — после того, что она прошла! Жаль, заклинание опять не сработает. Стоя перед зеркалом, она не то что без надежды, а даже без какой-то четкой мысли достала с трудами добытую сточку и пробежала глазами по строчкам.

Девушки как раз на что-то отвлеклись — вроде пририсовывали Милочке веснушки, решив, что мальчишкам они к лицу.

Ну конечно, не сработает! Хоть ты трижды его прочти, хоть задом наперед… За спиной послышался дружный вздох восхищения.

— Как ты это сделала? — удивилась Звонка. — Под плечи, что ли, чего напихала?

— Ой, как похоже-то… а личико — гляди, Звонушка, личико-то чистое как перекосило…

— Ничего не перекосило, — ответил ей голос, вроде бы и похожий, но другой, — Называйте меня Невдогадом.

Звонка только с завистью щелкнула языком, а внучка одесника, неожиданно оказавшись рядом, сдернула с Невдогада малахай. И отступила, сраженная пониманием.

— Сознавайся, подруга, — грозно потребовала Звонка.

Пришлось сознаться.

Никто из прохожих ничего не заподозрил даже поначалу, когда спутницы «зачарованного» парня, не пообвыкшись, глядели вокруг себя затравленно, ожидая разоблачения каждый миг. Потом опаска прошла, а с ней и напряженность. Идут себе двое юношей и мальчишка — и пускай один из них с оружием, что за беда? На Иноземном подворье чего только не увидишь. Малахай и тот не привлекал внимания — утро после дождя выдалось свежим.

И эти великолепные личины работали впустую. У вендов царило оживление, слуги сновали туда-сюда, выметали, вымывали, вычищали, подправляли, указывали друг другу, что и как делать, и сами, в свою очередь, получали нагоняи. К полудню роскошный посольский поезд выстроился у распахнутых ворот.

Первый гонец прибыл еще утром, теперь прискакал второй — знать, принц уже совсем близко. С холма спустились Думные бояре, дружинники, кого-то послали в кремль — и вскоре для встречи Лоуха выехал сам князь. Тронулись и венды — соединенный поезд, звеня веселыми рожками и голосами глашатаев, отправился к воротам города.

И за все это время ни единый посторонний человек — или орк, или навь, если уж на то пошло, — даже не приблизился к посольству, а Клемий Гракус и его ближние оставались на виду. Одна пара глаз могла бы ошибиться, но сразу три — нет.

— Видно, слишком важные дела вот-вот начнутся, и не до вендов теперь злоумышленникам подлым, — подумала вслух Милочка.

— А вендам, кроме принца, тоже сейчас ни до кого дела нет, — согласилась княжна.

— Верно, так, — кивнула Звонка. — Эй, гляньте, девки, кто торопится.

По улице, покачиваясь, брел боярин Непряд.

— Обратно пьяный или как?

— Ой, не знаю, Звонушка! Был он уже недавно пьяненьким — иных тверезых обскакал.

— Сейчас увидим, девоньки. Похоже, прямо к нам идет.

И точно, дошаркал Непряд да замер перед подругами.

Смотрел-смотрел, наконец, решился:

— А никак знаю я вас… Ну так и есть — Звонка и Милка. И, стало быть, Василиса?

Последнее утверждение прозвучало неуверенно. Если издали и можно было, хорошо зная княжниных подружек, признать их и, соответственно, заподозрить в Невдогаде саму княжну, то вблизи «Василиса» разочаровывала. Невдогад хмыкнул и спросил:

— Княжну, что ль, шукаешь?

Боярин отшатнулся.

— А где княжна? — оглядываясь по сторонам, спросил он.

— Тебе зачем? — произнесла Звонка хриплым голосом.

Непряд не был пьян, только разыгрывал, как и позавчера. Но сейчас лицо его и впрямь стало таким, будто он с утра не просыхал. Удачно у Звонки получилось с голосом.

— А… надо мне! Я — боярин Иноземного приказа, у меня дело до Василисы. Знаете ли, где она?

— Не-а, дядь боярин! — тоже пустив хрипотцы в голос и кривя нижнюю губу, подыграла Милочка. — А чо, она тута?

— Н-нет. Как тебя звать, малец? — беря себя в руки, спросил Непряд, уже забыв делать вид, будто он под хмельком.

— Неяка, — ответила Милочка, уперев руки в боки.

— А меня Задира, — хмуро сообщила Звонка.

— Ну а меня так Невдогад, — заключил парень, бывший княжною, и положил руку на сечку. — Что-то не припомню я тебя, боярин Иноземного приказа.

Непряд отступил на шаг, еще раз осмотрел «задиристых парней» и… окончательно уверился в ошибке.

— Не мне перед вами ответ держать, вам передо мной! — заносчиво заявил он. — Княжну Василису не видали с подружками?

Невдогад подался к нему, вроде как готовый обнажить клинок:

— Хочешь сказать, ты за баб нас принял? Да знаешь, что у нас за это?

— Не надо, не надо! — Звонка повисла у него на руке. — Мало тебе того раза, опять нарваться хочешь?

— Порешить за такое! — буйствовал Невдогад.

Боярин, сообразив, что, коли ошибся, слова и впрямь произнес обидные, побелел и попятился:

— Э-э, я не то хотел сказать. Вы не так поняли, молодые люди!

— Порешить! — рычал Невдогад.

Весело смеявшаяся Милочка подначивала:

— Верно, братка, покажи ему, кособрюхому, как девками обзываться!

— Молчи, возгря! — сурово, изображая рассудительного старшего, осадила ее Звонка. — За каждого дурака с языком без костей виры платить — батю разорим! Добро бы раз, ну два, а так-то?

Народ вокруг уже останавливался посмотреть, что выйдет. Кто-то предложил сбегать за стражниками, но кто-то (из иноземцев, из северных) сказал, что стражу звать нельзя: мол, негоже отнимать у мужчины право на месть. Он стал сбивчиво объяснять, что «у них за такое и не такое, у них за такое всякое»… Невдогад сделал вид, что заслушался, и тут выяснилось, что Непряда и след простыл. Невдогад оставил в покое сечку:

— Удрал! Жаль, я бы ему… Айда, братки!

Нырнув от любопытных глаз в ближайшую подворотню, они от души посмеялись.

— Здорово у тебя получается! Будто всю жизнь штаны носишь.

— Да, Василисушка, я и впрямь поверила, что ты убить готова.

— А что, девоньки, и готова была. Вернее сказать — был готов. Я же на самом деле мужчиной оборачиваюсь. И, знаете, как представил, что парню такое оскорбление бросили, — кровь прямо вскипела. Да, девоньки, не Василиса я сейчас, а Невдогад. Самый что ни на есть настоящий.

— Вот это да!.. — протянула Звонка. — И что, даже мысли, мужские?

Невдогад пристально посмотрел на нее и кивнул:

— Да, видимо, это они и есть.

— И… как оно?

— Все-то вы о глупостях, девочки… и мальчики. А ведь хорошо бы подумать о том…

— Нет, погоди. Милочка, мне любознатно. Ты скажи… Невдогад. Вот каково оно?

— Да сам не пойму. Но… если это то, о чем я думаю, когда на тебя смотрю, Звонка… То есть если оно — это и есть то самое, о чем ты думаешь, что я думаю…

— Ой, не выматывай душу, пропасть тебя побери, скажи просто!

— Ты красивая, — послушно завершил путаную речь Невдогад.

И, наверное, впервые в жизни Звонка, услышав о себе такое, не обиделась. Только покачала головой, по привычке недоверчиво, да призадумалась.

— Ну довольно же с вас глупостей, «братки»! — воскликнула Милочка. — Лучше бы сказали мне, недалекой, как это так: узнал нас боярин, мельком посмотрев, а обманулся, приглядевшись.

— Да из-за Василисы это… то есть из-за Невдогада.

— Э нет, Звонка, Милочка права, не так тут что-то. Я-то понятно, но ведь и вы хорошо держались. Ноги ставили широко, плечами поводили… С чего Непряду нас издалека узнать?

— И ведь народу, Звонушка, немало вокруг, — напомнила Милочка. — Дивнинцы до зрелищ-то охочи, всем же любопытно, как послы поедут. А боярин, хмельным прикинувшись, среди всех нас узнал…

— Верно, — кивнула Звонка, — Так, выходит, ведал, что мы — это мы?