Битва королей. Огонь эльфов

— У него нет воспоминаний о тех временах. Так получается, когда ты рождаешься снова. Ты возвращаешься чистым листом. Свободным от груза прошлого.

— Но ты сказала, что чувствуешь его возвращение сердцем. Похоже, между вами существуют незримые узы. Не думаешь ли ты, что в нем тоже что-то тлеет? Что-то, что находится по ту сторону воспоминаний его разума? Может быть, сердце тоже может вспомнить?

Эмерелль вздохнула.

— Да ты поэт, Обилее. Воспоминания сердца… Что должно вспомнить сердце?

Воительница беспомощно пожала плечами.

— Твой аромат? Твою одежду, звук твоего голоса? То, что вы ели? Было ли блюдо, которое он особенно любил?

— Мы перешли к воспоминаниям желудка?

— Повелительница! — Вот она снова холодная, насмешливая Эмерелль. Наверняка именно эта черта не давала Олловейну возможности вспомнить их былую любовь.

Королева провела рукой по длинным волосам.

— Прости меня. — Она произнесла эти слова так тихо, что Обилее едва разобрала их. — Ты коснулась больного места. Я могу плести чудеснейшие заклинания, но не умею готовить. Фальрах хоть и ел это, но дразнил меня. Подкалывал. И я тоже могла смеяться над его шутками. Хотя его слова иногда звучали грубо, его улыбка смягчала все слова. — Она закрыла глаза. — Кое-что я помню настолько отчетливо, как будто это было вчера. Лукавые искорки в его глазах, когда он рассказывал, что полусырая заячья ножка с подгоревшим луком — его самое любимое блюдо из всего, что я готовлю.

— Так приготовь это для него еще раз, — ответила Обилее, но мысленно унеслась к фонтану перед тронным залом. Значит, таинственным возлюбленным Эмерелль был Фальрах. Интересно, она сознательно выдала свою тайну или так глубоко задумалась, что даже не заметила, что не имя Олловейна сорвалось с ее губ?

Эльфийская владычица по-прежнему задумчиво играла волосами.

— Я выставлю себя на посмешище перед кухонными кобольдами, если прогоню их от очагов, чтобы приготовить подгоревшую недопеченную пищу.

— Чего стоят эти насмешки, если тебе удастся снова разжечь искру любви?

Эмерелль вздохнула.

— И что насчет твоей одежды? Что ты носила?

Королева снова закрыла глаза.

— Охотничий костюм из светло-красной кожи. Это было практично, поскольку на нем были плохо заметны пятна крови. Я часто латала его. Кожа совсем истрепалась. Я выглядела в нем довольно лихо. На левом плече у меня была толстая полоска кожи. Там сидел Златоокий, мой сокол. Он оставался на своем месте, даже когда я неслась на лошади, низко пригнувшись к гриве. Ему это нравилось.

— Тогда надень этот охотничий костюм снова, повелительница.

Эмерелль взглянула на воительницу.

— Ах, Обилее. Он давно превратился в пыль, столько столетий повидал. На каждую ночь, что мы проводили вместе, приходились тысячи ночей без возлюбленного.

Она подошла к выступу, на котором стояли дюжины маленьких хрустальных флаконов. Играя, провела пальцами по бутылочкам. Открыла одну из них и нанесла немного духов на шею впереди и сзади. В нос молодой эльфийке ударил тяжелый абрикосовый аромат. Эмерелль взяла другой флакон, немного капнула на палец и провела им по срамному месту. К абрикосовому аромату примешался запах сандалового дерева.

— Повелительница, любая дама при дворе одевается в страстные ароматы и дорогие шелка. Отважься быть иной. Поищи Эмерелль с соколом на плече. Покажи Олловейну ту женщину, которую любил в ней Фальрах.

Флакон выскользнул из пальцев королевы и разбился о каменный пол.

— Ты… ты знаешь его имя!

— Повелительница, ты сама назвала его.

— Никогда. Я… — Эмерелль запнулась.

Аромат сандалового дерева висел в гардеробной. Никогда прежде Обилее не видела правительницу Альвенмарка настолько расстроенной. Королева быстро моргала, борясь со слезами.

Воительница нерешительно подошла, переступила через осколки и обняла Эмерелль. Та зарылась лицом в плечо Обилее. Спина королевы вздрагивала.

— Ты никому не должна говорить, слышишь? Никому! Они расскажут ему, чтобы ранить меня. Может быть, они даже убьют его, чтобы задеть этим меня.

— Но, госпожа, кто же может такое сделать?

Эмерелль высвободилась из объятий и неопределенно махнула рукой.

— Их так много там, снаружи, тех, кто хотел бы видеть мое падение. Так много! Даже эльфов. — Она опустилась на колени, собрала в ладонь осколки разбитого флакона. — Протяни мне левую руку, Обилее. Ту руку, которая идет от сердца.

Словно в трансе, молодая эльфийка повиновалась. Аромат сандалового дерева оглушал, а во взгляде королевы было что-то требовательное. Эмерелль схватила ладонь Обилее. Той рукой, в которой были осколки. Их пальцы сплелись. Воительница почувствовала короткую боль от укола. Несмотря на то что окна и двери были закрыты, юной эльфийки коснулся порыв ледяного ветра. Слишком холодно для летнего вечера. Может быть, там, в углу, притаилась тень?

— Поклянись мне своей кровью, что имя, которое ты узнала, никогда не сорвется с твоих губ.

— Клянусь в этом, — негромко прошептала воительница.

Королева осторожно ослабила хватку. Осколки впились в нежную кожу ладони Эмерелль. У Обилее тоже шла кровь.

— Ты знаешь, какую власть дает мне клятва на крови? — Голос правительницы был бесцветным. Она вынула из руки осколки.

— Тебе будет принадлежать моя душа, если нарушится печать моих уст. — Обилее все еще не могла поверить в то, что сделала Эмерелль.

— Если ты нарушишь клятву и твоя душа будет принадлежать мне, цикл смертей и рождений нарушится для тебя. Ты будешь отрезана от пути в лунный свет. Твоя судьба никогда не исполнится.

— Зачем, повелительница? Зачем ты делаешь это?

— Сейчас ты обладаешь большой властью надо мной, Обилее. Разве несправедливо, что и я получу власть над тобой?

— Но ведь ты могла бы просто довериться мне.

— И стать беспомощной? Нет, Обилее. Я живу слишком долго, чтобы доверять кому бы то ни было.

— Может быть, поэтому его родившаяся снова душа не находит тебя? — с горечью произнесла воительница. Она не осмеливалась назвать имя, поскольку в уголках рядом с полками для обуви по-прежнему гнездились тени.

— Наверное, такова моя судьба, — цинично произнесла Эмерелль.

Огоньки под платьями затрепетали. Снова стало теплее. Обилее поглядела на полки для обуви.

— Она ушла, — прошептала королева. Положила свою окровавленную руку на шею эльфийки и притянула Обилее к себе. — Мне жаль, что я забылась настолько, что выдала тебе его имя. Ты была близка моей душе. Было приятно говорить с тобой, хоть я еще и не знаю, приму ли твои советы. Мне пришлось бы распроститься с большей частью королевского достоинства, если бы я забралась в кухню и приготовила плохую стряпню. А достоинство — важная часть моего правления. Достоинство внушает другим уважение. Мне будут повиноваться только в том случае, если будут уважать. Но как бы то ни было, я тоже хочу дать тебе совет. Он довольно щекотливый, зато идет от чистого сердца. Я знаю, что ты чувствуешь к Нурамону. Не смотри на меня с таким удивлением, Обилее. Ты выдала себя в ту зиму, когда к нам вернулись Нурамон, Фародин и Мандред. У тебя на лице была написана любовь. Поговори с Нурамоном о своих чувствах.

Обилее стояла как громом пораженная. Она так старалась, чтобы другие ничего не заметили! Эта любовь — настоящее проклятие! Эльфийка знала, что не имеет права надеяться на ответное чувство Нурамона. Любить его было предательством. Он подарил свое сердце Нороэлль, которая когда-то приняла к себе в ученицы Обилее. Нороэлль была ей как старшая сестра. Никому девушка не доверяла так, как волшебнице. А потом королева изгнала Нороэлль, потому что та подарила жизнь ребенку демона и отказалась сказать Эмерелль, куда отнесла сына. Наказание было жестоким. Волшебница находилась в месте, о котором знала только королева. Никто не мог надеяться когда-либо найти Нороэлль. Но Нурамон не сдался. Он искал ее вместе со своими товарищами Фародином и Мандредом. Эти трое были единственной надеждой изгнанницы.