Дети выживших (СИ)

На утёсе, на фоне чистого синего неба, темнела знакомая фигура человека, которого невозможно было не узнать. Пластинчатые доспехи так ярко горели на солнце, что Аммар невольно зажмурился.

Отряд, скакавший позади, тоже стал резко тормозить, на дороге возникли шум и толчея.

Когда Аммар снова взглянул на вершину утёса, на ней никого не было. Но, приглядевшись, Аммар заметил на утёсе сидящего орла-могильника — тёмное оперенье с белыми разводами и желтовато-белая седая голова. Орел сидел неподвижно, как изваяние, — и внезапно взмыл в воздух, распластав свои гигантские крылья.

Аммар снова сморгнул.

— Проклятье… — пробормотал он с побелевшим лицом.

Мёртвые не воскресают. Могильники не залетают в горы.

И тем не менее орёл неподвижно висел в ослепительном небе, словно сопровождая войско. А может быть, так оно и было.

По крайней мере какая-то птица висела над ними до самого вечера, и воины, тоже заметившие её, качали головами, цокали языками. В хуссарабских степях считается, что орлы-могильники — вестники несчастья: их встречают на мазарах, древних могилах, где они сторожат души умерших.

Ночь оказалась душной — словно собиралась гроза.

Привал устраивали уже почти в полной тьме, наспех — Аммар приказал тронуться в путь с самого рассвета. Следопыты-разведчики, еще днём высланные вперёд, ночью вернулись с хорошими известиями: они нашли околевшую лошадь, забросанную камнями неподалёку от дороги. Значит, одной лошади беглецы лишились, загнав её. Значит, и остальные лошади на пределе сил.

Аммар растянулся в своем шатре, приказав ординарцу разбудить его до рассвета.

От несвежей воды его мутило, и странная тоска сжимала сердце.

Аммар долго ворочался, закрывал глаза — и видел парящего над головой могильника. Могильник открывал клюв и странно тявкал по-собачьи.

Лагерь давно уже уснул, только часовой прохаживался между палаток, что-то мурлыча себе под нос, разгоняя песней сон. Костры погасли, и тьма вползла в шатер, плотная и вязкая. Казалось, она вытеснила воздух, и Аммар задыхался и обливался потом.

В конце концов он незаметно задремал.

Его разбудило шуршанье. Он пошевелился, открыл глаза. В шатер заглядывал ординарец, что-то шептал и качал головой.

— Зажги огонь. Дай воды! — приказал Аммар.

Когда огонь вспыхнул, ординарец охнул: весь пол в шатре был покрыт крысами — дохлыми черными крысами; у многих зияли кровавые раны на животе, у некоторых глаза были выклеваны; глубокие раны были и на спинах.

Аммар в ужасе привскочил. У его ног, нахохлившись, сидел орел-могильник. Он смотрел на Аммара всё понимающим мудрым глазом, — смотрел строго и неотрывно. Его светлая голова действительно была седа, и перо на крыльях тоже подёрнулось сединой.

— Ты видишь его? — прошептал Аммар, не в силах отвести взгляда от птицы. — Убей!

— Эй-бой! Сейчас возьму аркан, а то перо у этой птицы из стали, саблей не возьмешь. Надо выволочь наружу, позвать лучников…

— Нет, — сказал Аммар. — Никого не зови. Ты видишь крыс? Это он растерзал их. Они хотели сожрать меня.

Ординарец молчал.

— Крысы, крысы… — наконец вздохнул он. — Несчастья, которые ты преодолел. Так толкуют старики, умеющие разгадывать сны…

Аммар сказал:

— Это не сон.

И потянулся за саблей.

Орел повернул голову, быстро и точно ударил клювом: ординарец вскрикнул, выронил светильник и упал наружу, закрывая руками глаза.

— Проклятье… — непослушными губами прошептал Аммар. — Снишься ты мне или нет?

— И да, и нет, — ответил могильник голосом Сейра. — А ты как думаешь?

— Я… — Аммар потянулся за саблей, — Я думаю, это сон.

Орёл глянул на него острым глазом.

— Ошибаешься.

Крысы зашевелились. Искалеченные, они поползли к выходу, с неистовым писком, по головам друг друга.

Внезапно с оглушительным треском лопнуло небо и вся палатка осветилась на миг вспышкой молнии.

— Сотник!! — рявкнул Аммар, дотянувшись, наконец, до сабли.

Снова треснуло и загрохотало, сверкнула молния. И Аммар вдруг увидел, что он в шатре один. Исчез орел, исчезли крысы. А в приоткрытый полог сунулся человек и испуганно спросил:

— Слушаю, повелитель!

— Где крысы?

— Какие крысы?..

— Крысы! Здесь были крысы, и ещё — степная птица, что сторожит сусликов на курганах.

Ординарец помолчал, озираясь. Запалил сальную плошку — но ветер почти сразу же задул огонь. Но и краткого мига хватило, чтобы увидеть, что в палатке, кроме Аммара, никого нет.

Аммар со стоном откинулся на кошмы.

Ординарец снова и снова разжигал светильник, загораживая его полой отороченного мехом кафтана.

Доложил:

— Здесь никого нет, господин! Видно, плохой сон тебе приснился. Да и то сказать — такая гроза начинается…

Его слова потонули в неистовом вое ветра.

Где-то раздался треск: плохо укрепленные шатры снесло ветром. Послышались тревожные голоса.

Аммар закрыл глаза. Но и сквозь веки видел, как мгновенно вырастают из неба кроной вниз ослепительные белые молнии.

Потом, наконец, рухнул ливень. Стало шумно и холодно, и голоса отдалились, стали глуше и спокойней.

— Что там? — крикнул Аммар.

— Дождь, господин, — мгновенно ответил ординарец; он сидел у самого входа, и тут же заглянул в шатёр. — Сорвало ветром палатку десятника Цоора. Они уже починили её. Всё спокойно, господин.

— Хорошо… — Аммар снова закрыл глаза.

— Закрыть полог, господин?

— Да. Закрой.

Гром грохотал теперь в отдалении, молнии сверкали всё реже и дальше. Шум дождя навевал покой и сон.

Потом и дождь стал стихать.

— Хабарлас! — позвал кто-то негромко.

Аммар открыл глаза, привстал.

— Хабарлас! — повторил голос за стеной у входа в шатёр.

Это означало приблизительно: Эй, хозяин, выходи — на испорченном языке южных хуссарабских племён, на котором разговаривали чужестранцы, служившие в войсках каана.

Аммар поднялся, с трудом развязал намокший ремень полога, выглянул.

Кругом царила тьма — мокрая, холодная, и опасная. Капал редкий дождь; далеко, на границе лагеря, в зыбком круге костра, маячили тени часовых. Аммар никого не увидел, но потом расслышал чавкающие звуки: кто-то переступал с ноги на ногу.

— Сотник? — тихо позвал Аммар.

— Нет, это не сотник. Выходи, Аммар. Пора тебе взглянуть на лестницу богов — снизу, из глубины земли, потому что в небо тебе не подняться.

Аммар плохо понял сказанное, но всё же насторожился:

— Кто ты? Еще один посланец Аххумана?

Раздался внезапный смех, от которого Аммара прошиб холодный пот, и стало зябко и неуютно.

— Нет, — прошептала тьма ему в самое ухо. — Я не посланец. Я — сам Аххуман.

Тяжелая рука схватила Аммара за шиворот и легко, как ребёнка, выволокла из шатра.

Поднимаясь из скользкой грязи, Аммар сказал дрожащим голосом:

— Я позову сотника…

Тьма ответила:

— Зови.

И тут же Аммар разглядел: сотник лежал неподалёку от входа, сложив руки на груди. Приглядевшись, Аммар похолодел: в груди его торчал арбалетный болт, вбитый по самое оперение нечеловеческой рукой.

— Вставай и иди, — приказал голос.

Аммар поднялся, поскальзываясь босыми ступнями на размытой глине, двинулся туда, куда его повела тьма.

Он шел довольно долго. Дождь снова начался, Аммар вымок до последней нитки, но если и дрожал, — то не от холода.

Ноги разъезжались, он несколько раз чуть не падал, но сильная рука каждый раз подхватывала его под локоть.

Наконец, задыхаясь, Аммар спросил непослушными губами:

— Куда мы идём?

Во тьме чавкнули шаги невидимого существа. Потом тьма ответила:

— Не спрашивай.

Аммар остановился.

— Но я хочу знать! И еще я хочу знать — кто ты?

— Тот, кого ты предал.

Аммар наконец-то ухватил логику происходящего и разогнул плечи.