Воздушный стрелок. Учитель

– Там еще письмо должно быть, – негромко проговорила дочка Брюхова, заглядывая в чемодан через мое плечо. Интересно, это кто же мне пишет?

Настасья шикнула и оттащила сестру в сторону, едва заметила, что я разворачиваю приложенное к рюгерам послание. О как… Владимир Демидович Пенко… Это кто ж такой-то?

Пробежав взглядом послание, я понимающе кивнул. Вот теперь ясно. Тот самый господин майор, что сначала запер меня в том чертовом кубике, а потом из него же и выпустил. Сожаление выражает, значит… Ла-адно. Встретимся как-нибудь, поговорим… о сожалениях. Я смял письмо и, сунув его в карман куртки, тряхнул головой. На фиг все это. Не время…

Маленький двухместный экраноплан, сверкающий, словно елочная игрушка, сошел с заснеженного речного русла и, скользнув по выкату, понесся прямо через поле в сторону теряющихся на фоне снежной белизны невысоких кряжистых стен древнего монастыря. В считаные минуты преодолев снежные заносы, дорогая машина замедлила ход и, мягко опустившись на снежный наст, замерла в каких-то метрах от широкого зева ворот, в тени древнего надвратного храма Симеона Столпника.

Хлопнула пассажирская дверь, вынырнувший из затемненной кабины экраноплана человек махнул рукой, и шустрая машинка, в тот же миг взвыв двигателем, лихо развернулась на месте и, обдав пассажира снежным облаком, умчалась, словно ее и не было.

Молодой человек посмотрел вслед удаляющемуся сверкающему зеркальным покрытием аппарату и, покачав головой, повернулся лицом к монастырю. Он как раз шагнул под своды широкого зева ворот, когда над землей пронесся глубокий и сильный колокольный звон…

– Ну надо же, словно самого государя встречают. Только процессии святых отцов не видно… Замешкались, очевидно, – бормотнул себе под нос молодой человек, шагая на вымощенный брусчаткой, чисто выметенный двор монастыря. И тут же ухмыльнулся, заслышав доносящиеся со стены шаги спешащего… послушника, что ли?

Вот он скатился по крутой лестнице и, выйдя во двор, тут же замедлил шаг, демонстрируя неспешность. Забыл, очевидно, как по деревянным ступеням сапогами грохотал.

Послушник, оказавшийся парнем едва ли на пять-шесть лет старше гостя, появившись рядом с ним, еле заметно откашлявшись, старательно пробасил приветствие и, выслушав ответ, поинтересовался, чего ищет путник в их обители в столь поздний час. Но ответить гость не успел. Вместо него это сделал неизвестно откуда появившийся сухонький старичок в грубой рясе.

– Не ко времени спрашиваешь, Илюша. – Вот и стало понятно, кого пытался изобразить покрасневший послушник. – Иди, иди. Исполняй послушание.

– Благослови, отче, – дождавшись, пока монах отведет острый взгляд от удаляющегося послушника, проговорил гость, склонив голову.

– Бог благословит. – Монах положил руку на плечо молодому человеку. – Идем, тебя уж заждались.

– Уверены, что меня, отче? – спросил тот.

– Уверен, Кирилла, уверен, – покивал с легкой усмешкой старик и махнул рукой в сторону появившихся из-за угла древнего храма монахов. Рослых таких детинушек… – Видишь, все глаза уж проглядели, все жданки прождали… Идем.

Молодой человек, услышав последние слова монаха, напрягся, но… коснувшись Эфира, тут же расслабился под понимающий хмык старика. И не стал нервничать, даже когда иноки в явственно потрескивающих на их телесах рясах как-то незаметно взяли гостя и сопровождающего его старика в коробочку и отконвоировали, иначе не скажешь, к длинному и приземистому строению с узкими и маленькими, глубоко утопленными в толстую каменную кладку окнами, больше похожими на бойницы. Поднявшись на второй этаж по крутой и узкой, жутко неудобной, зажатой в каменные тиски лестнице, «охранники» замерли в самом начале длинного коридора, да так и остались там стоять. А старый монах, по-прежнему не снимая ладони с плеча гостя, повел его к одной из низких и массивных, обитых железом дверей. Постучал свободной рукой по железному переплету и, отпустив плечо еще больше насторожившегося от такого «мирского» жеста молодого человека, вдруг улыбнулся.

– Не боись, Кирилла, ничего худого тебя здесь точно не ждет. Слышишь, зовет. Иди…

Из-за двери действительно послышался приглушенный голос.

Гостю пришлось изрядно наклониться, чтобы не удариться о низкий дверной косяк. Оказавшись в небольшой комнате, которой больше подошло бы слово «келья», он отвел взгляд от каменных плит пола и, распрямившись, огляделся вокруг. Да, подошло бы, если бы не обстановка. Добротная дубовая мебель, простая, но не лишенная известного изящества. Тяжелые дубовые же книжные шкафы, заставленные потемневшими от времени книгами, нередко с нечитаемой, облупившейся позолотой надписей… и видеопанель вычислителя, освещающая рабочий стол, затянутый зеленым сукном, за которым расположился высокий, кряжистый, как стены монастыря, мощный старик. Вскинув на вошедшего темно-серые, ничуть не поблекшие от старости глаза, умные и цепкие, хозяин кабинета, вопреки ожиданиям наряженный вовсе не в рясу, а в обычный, хоть и чуть старомодный серый костюм-тройку, огладил короткую седую бородку и, растянув губы в радостной, до боли знакомой улыбке, легко, словно молодой, поднялся навстречу гостю.

– Ну, здравствуй, Кирюша… Вымахал-то как, а! Совсем здоровый стал. Отцова стать, а? Похоже, похоже…

– Отцова, значит… – оправившись от удивления и вглядываясь в лицо хозяина кабинета, словно в собственное изрядно постаревшее отражение, протянул Кирилл. – Похоже, значит… Ла-адно. Где один, там и второй.

Кабинет был небольшим, так что молодому человеку хватило двух шагов, чтобы оказаться рядом с собеседником. Тот только брови удивленно вскинул, а в следующую секунду в скулу хозяина кабинета с молодецким хеканьем влепился немаленький кулак, отправивший того в короткий полет к стене.

– И тебе, не хворать, дедушка, – проговорил Кирилл, с мрачным удовлетворением поглядывая на мотающего головой и безуспешно пытающегося подняться с пола хозяина кабинета.

– Не… не в батьку. Точно. Моя кровь, – сфокусировав взгляд на госте, пробормотал тот и, вдруг хохотнув, гаркнул во всю силу легких: – Ефимий, старый клещ! Тащи бочонок и чарки! Ко мне внук приехал… знакомиться будем!

– Несу, Никита Силыч. Уже несу. – Протиснувшийся мимо Кирилла монах, что провожал его от ворот, грохнул на стол ведерный запыленный бочонок.

Тут же брякнулись рядом три серебряных, украшенных затейливой чеканкой чарки, и старик, не обращая никакого внимания на кое-как поднимающееся на ноги начальство, принялся метать на стол из холодильного шкафа, замаскированного под тумбочку в углу, тарелки с закуской.