Весенние заморозки (СИ)

-Этот человек утверждает, что был комендантом замка Риммор после того, как мы утопили барона Валендинга, - стратег Стикра указал на меня. Сноровистые подручные стикрейца тем временем пытались поставить меня на колени, чему я из последних сил сопротивлялся. В конце концов меня ткнули под коленку, после чего я натуральным образом простерся ниц перед этими большими дядями. Впрочем, лежать таким образом мне нравилось не больше, чем стоять на коленях; я изловчился и перевернулся на спину. Зевнул.

От удара сапогом под ребра меня спас все тот же стратег Стикра, которому, очевидно, надоела эта возня. Меня поставили обратно на ноги и оставили в покое.

-Комендант? - деланно удивился маленького роста и квадратной комплекции стратег Баариса, узнававшийся по значку в форме виноградной грозди на его стальном нагруднике. - Чем докажет? Не может ли быть так, что он кого-то прикрывает? Эти ардены на все способны...

-Какой же он арден, стратег? - возразил ему стикреец. - Этот человек - нашего рода. Посмотрите внимательно - он нербериец.

Стратег Баариса прищурился, разглядывая меня.

-И правда - наш. Глаза мои уже не те, что в молодости. Жаль. С арденом был бы разговор другой. Тебе-то чего надо было в этих краях, нербериец? За кого ты тут дрался?

-За деньги, понятное дело, - фыркнул кто-то за спинами стратегов. Стратег Эсталы, до того молчавший, недовольно воздел руку:

-Тихо! Допрос надо вести по правилам. Имя?

-Мальтори из Эсталы.

Может, это и было моей роковой ошибкой. Привычка бахвалиться и корчить из себя крутого не покинула меня даже в этот критический момент. Однако можно сказать и так: 'Мудрый Мальтори предпочел сразу выяснить, кто ему друг, а кто - враг, и решительно выложил карты на стол'. Мотивы легко подогнать под поступки. Вот поступать наоборот у меня почему-то не получается.

-В каком качестве находился в замке Риммор назвавшийся Мальтори?

Конечно же, пробел в памяти Лагрели сразу же заполнился, едва я назвался и назвал его. Но вот выражение лица бывшего 'берегового адмирала' мне не понравилось.

-В качестве командира эйторийских... в смысле, нерберийских наемников в составе гарнизона замка Риммор, после гибели барона Мара Валендинга - в качестве коменданта замка до момента его падения.

Моя нарочитая оговорка насчет 'эйторийских' им явно пришлась не по вкусу; присутствовавшие в шатре скисли. Но не все.

-Так это ты так отчаянно отбивался? - не поверил герцог Кайльский. Удивление было неподдельным, он не стал его скрывать - в таком случае оно было вполне резонным. Я пожал плечами, насколько это было возможным в моем связанном положении:

-В гарнизоне замка было много храбрых бойцов. Я не могу присваивать их подвиги себе.

Я видел, как стратеги трех городов начинали тихо закипать. Но это был еще не конец представления.

-Наш парламентер предложил гарнизону замка Риммор сдачу в обмен на жизнь и свободу. Почему вы отказались?

Я пристально посмотрел в глаза Лагрели. Он явно ожидал от меня чего-то. Какого-то такого ответа, который окончательно определит его мнение обо мне. Этот ответ будет для меня либо ступенькой к спасению, либо шагом в пропасть. Я, конечно, мог дать ему правильный ответ.

Я мог привести те рассуждения, которыми в свое время склонил на свою сторону нерберийских наемников после визита Алагли. Мог сказать о чести солдата удачи, подписавшего контракт. О славе. О доблести. О лаврах. О деньгах. Это бы он понял. Это было нормально. Типично. Это были простительные слабости, на которых можно играть. Я был бы наказан, но принят обратно, в лоно большой нерберийской семьи.

Но я видел эту самую семью при штурме замка Риммор. Раз угнездившись в моей голове, образ непримиримых фанатиков, алчущих крови, упорно не шел прочь. Я узрел истинное лицо своих сородичей, какими они стали ныне, и даже сегодняшние слова Алагли не добавили к нему ничего нового. Я не собирался поворачиваться к ним своим лицом. Я еще не сошел с ума, и возвращаться в мир, который избрал путь безумия, не хотел. Если у меня и не было своей гордости, то были, по крайней мере, четкие представления о том, какие пределы должны быть у человека в потере того человеческого, что ему присуще.

Еще я был упрям, как стадо баранов. И, если угодно, настолько же глуп.

-Я не пожелал сражаться за бредни вашего нового бога, - медленно, с расстановкой произнес я в лицо Лагрели. - Я не считал и не считаю арденов врагами и убийцами наших предков. Я не пожелал сдаваться в плен обезумевшей толпе настоящих убийц, которые затеяли войну только для того, чтобы вырезать мирное население страны, почему-то ставшее им ненавистным. Я считаю, что нерберийцы, которые в этой части света являются чуть ли не самым цивилизованным народом, хотя бы в силу этого не должны опускаться ниже варваров. С вами, такими, какие вы стали сейчас, я не желаю иметь ничего общего. И любимые вами предки-эйтории, очевидно, тоже - они однозначно заявили о своей позиции, утопив ваши корабли...

Я мог продолжать этот перечень обвинений долго. Конечно, мне не дали. На этот раз ударов сапогами по ребрам избежать не удалось. Некоторые кости, похоже, они таки сломали, прежде чем вновь вмешался стикреец. Этот парень положительно пытался тут всем показать, что его слово весит больше всех остальных; впрочем, я мог быть несправедлив, и он мне симпатизировал. Мне тогда сложно было рассуждать, я корчился на земле от боли. Стратег Стикра поднял руку, пинавшая меня солдатня отступила.

-Как стратег города Эсталы, из коего родом назвавшийся Мальтори, бывший комендант замка Риммор, - прозвенели в моих ушах слова Лагрели. - я утверждаю, что имею право решать судьбу сего человека. Я определяю, что Мальтори из Эсталы заслуживает наказания большего, нежели то, что уготовано другим пленным нерберийцам из города, что дал мне власть над своим флотом и своими людьми в Сиккарте. Я определяю, что он будет повешен при полном сборе войска и пленных из числа захваченных сегодня утром стратегом Стикра.

Я увидел, как великолепной кожи сапоги подошли, приблизились к моему лицу. 'Ударит', - подумал я и зажмурился. Однако прошло некоторое время, а удара все не было. Я осторожно открыл глаза.

Его лицо склонилось ко мне. Злое лицо. Остервеневшее.

-Не сейчас, Мальтори, - прошипел он. - не сейчас, позже. Змееныш!

Меня рывком подняли на ноги. Тело отозвалось криками боли, раздававшимися из самых разных мест. Я мучительно гадал, что из внутренностей мне успели отбить. В героя я успешно доигрался.

Подгонять мотивы под поступки - похоже, не просто мое любимое занятие, но удел. Судьба, если бросаться теми словами, которые так любят Старшие. Что ж, теперь у меня было предостаточно для этого занятия времени. По приказу Лагрели перед загородкой с пленными был врыт в землю столб, бывший раньше реем на одном из нерберийских кораблей. К нему меня и привязали, спиной к моим братьям по оружию и лицом к, мягко говоря, неприветливому лагерю. Мои прегрешения были оглашены во всеуслышанье, теперь каждый солдат в этой армии мог честно плюнуть мне в лицо, перед этим спокойно прицелившись и не опасаясь, что жертва сумеет отклониться.

Чем некоторые из них и развлекались. Скажу откровенно: если вам будет угрожать такая перспектива, и вдруг будет возможность ее избежать - избегайте не задумываясь. Это настолько противно и унизительно, что с самого крутого наглеца мигом сдувает всю самоуверенность, раз и навсегда.

Впрочем, от глупости это не лечит. Когда плевать в меня все же перестали - за это мне опять же следовало благодарить стикрейского военачальника, на моих глазах сделавшего на сей счет внушение своим солдатам, - во мне опять проснулась прежняя бесшабашность. С той только разницей, что терять мне уже было совершенно нечего.

Я как раз - дабы отвлечься от тягостных мыслей, а также чтобы поиздеваться, - проповедовал собравшейся группке солдат банальные, для лучшего понимания излагаемые достаточно грубым солдатским языком истины о нормальном человеческом отношении друг к другу, когда скорее услышал, чем увидел возню на дальнем от моря конце лагеря. Солдаты тоже начали оборачиваться на непривычный шум; я поморщился, - моя проповедь, как мне казалось, даже имела некоторый успех, - но мне и самому стало интересно, какими событиями разнообразилась жизнь в этом приюте для умалишенных.