История Мариан (СИ)

Приятно слышать смех Мариан. Она стала слишком серьёзной и напряжённой, и в половине случаев подшучивание над ней уже не доставляло веселья. Как лидер она полностью соответствовала моим ожиданиям и ожиданиям Халдира, если бы он сказал ей об этом. Она постоянно оценивала проделанную работу и думала, как сделать её ещё лучше. Единственная её слабость была одновременно самой милой чертой: она всегда и во всём искала позитив, и в людях тоже. Это качество я очень любил в ней. С другой стороны, оно может втянуть её в неприятности. Мариан считала, что все члены братства понимают свои обязанности не только по отношению к их делу в целом, но и по отношению друг к другу. Она отказывалась всерьёз воспринимать бурю, возникшую между Мэйсоном и Джоэлем. Между ними не так уж много различий, они всего лишь мужчины, они справятся, сказала она. Я не был в этом уверен.

***

14 февраля.

Конечно, эльфы не празднуют День святого Валентина. Но сегодня вечером баллада о Лютиен (мы ещё не приблизились к её завершению) превратилась в праздник.

Собралось гораздо больше народу, чем обычно. Многие лица были незнакомы мне. Наверно, это недавно прибывшие. Некоторые эльфы, редко посещавшие вечерние мероприятия, тоже были здесь. Мы с Румилом сидели вместе и слушали. Даже Халдир этим вечером остался в Зале, но стоял позади всех эльфов, в противоположном от меня и Румила конце комнаты. Я пытаюсь не смотреть на него.

Линдир играет на арфе длинными, красивыми пальцами и поёт на эльфийском. Кое-кто начинает ему подпевать. Несколько дней назад Румил сказал мне, что здесь каждый знает и любит эту балладу. Более того, история Арагорна и Арвен Ундомиэль положена на музыку самим Линдиром, но она прозвучит в другой раз.

Я уже понимаю немного больше слов из этой прекрасной и запутанной баллады, но не волнуюсь за Роджера и остальных, которые тоже плохо знают язык. Когда эльфы поют, значение их слов понимается и чувствуется сердцем. Сегодня Линдир рассказывает о величайшем подвиге, равного которому не знали ни Люди, ни Эльфы: о том, как Берен и Лютиен вместе проникли в крепость злобного Моргота и как благодаря чарам забвения и своей дивной песне Лютиен околдовала и свергла его с трона, а Берен освободил Сильмарилл из железной короны. Линдир проговорил такие слова о Берене, хотя они были положены на музыку:

- Когда рука его сжала Сильмарилл, то стала подобна дивному светочу, но камень не обжёг смельчака.

До этого Линдир пел, что ни один смертный не осмеливался прикоснуться к Сильмариллу: камень превращал живую плоть в уголь. Берен же взял его и остался цел. Осмелюсь написать – я почти уверена, что камень у меня в шкафу и есть Сильмарилл. Неужели мне было предначертано найти его? Сама мысль меня ужасает: это открытие возлагает огромную ответственность. Что это значит, и что я должна предпринять? Что Бруно погиб ради великой цели, а не просто потому, что я не смогла спасти его? Или эта мысль – очередное оправдание чувства вины за его гибель?

Описание камней, собравших в себе Свет Дерев, похоже на увиденное мной: чистый свет исходит изнутри камня даже в полной темноте, когда я держу его в руках – он просвечивает сквозь кожу, его свет ищет и находит каждую щёлку между пальцами, каждую прорезь в плаще Ванимэ (вернее, в том, что от него осталось), каждую брешь между досками шкафа. Свет из него просто прорывается наружу.

Однако камень не обжигает мою руку. Тогда почему он прожёг корзину? Возможно, мне следует отдать его Халдиру и закончить на этом – он принадлежит эльфам, в конце концов, а не мне. Но не станет ли камень угрозой для Халдира и остальных? Не станет ли он угрозой для меня? Сколько в этих самых пещерах может быть наследников дома Феанора, готовых снова присвоить его? Даже если они здесь, разве теперь они подвергают сомнению авторитет Халдира? Что касается Халдира – на нём и так большая ответственность, могу ли я возложить на него ещё и это? А если я не могу передать его Халдиру, то кому ещё? Румилу? Если я отдам его Румилу или Ванимэ, то бремя ответственности всё равно ляжет на плечи Халдира.

О, как же я не люблю ценные вещи, из-за которых приходится лгать, жульничать, красть и даже убивать! Где радость обладания таким сокровищем? Я уже солгала Румилу (ну, не солгала на самом деле, а не сказала правду). А Аллиндэ? В окне библиотеки она видела свет, похожий на солнечный луч, в той же стороне, где и мой талан. Видела ли я его? Нет, ответила я. Скольким ещё друзьям придётся солгать, чтобы сохранить тайну? Столь прекрасного камня я нигде не встречала. Может, он даже не то, на что я надеюсь и боюсь одновременно. Понятия не имею, что делать. Пока буду ждать и дослушаю балладу Линдира до конца.

Гораздо более важно то, что баллада о Лютиен только часть истории Сильмариллов. Это история о любви между смертным и эльфом. Сегодня вечером я немного успокоилась, и неважно, что Халдир стоит в другом конце Залы и старательно отворачивается, когда я смотрю на него. Я всегда ощущаю его взгляд на мне. Это не игра воображения. Это сводит меня с ума. Я завидую каждой паре, каждому эльфу, сидящему рядом с другим. Завидую Дитеру и Арианне. Завидую даже птицам, которые летают парочками под потолком пещер. И обещаю себе не натворить глупостей.

Румил спросил меня, пока Линдир некоторое время отдыхал, как я понимаю суть отношений между Береном и Лютиен. Улыбнувшись, я ответила, что отец Лютиен не одобрял любви его дочери к смертному, но их любовь оказалась сильнее всех преград. И доказательство тому – они вместе вернули Сильмарилл. Румил хотел было что-то сказать, но не успел: Линдир начал играть на арфе, и зазвучала задорная песня. Некоторые эльфы начали танцевать. К ним присоединился Роджер. Это я пропустить не могу!

***

О! В Арде нет более завораживающего зрелища, чем танцующие эльфийки, особенно те, с которыми я пока не знаком. Когда ещё представится возможность исправить столь досадное упущение? Пока вы не сочли меня бесчувственным, спешу заверить: мой первый танец - неважно, когда и где – всегда предназначен для Мариан.

Когда мы впервые встретились (случайность, искусно подстроенная мной), она любила танцевать, но не могла это делать. Это не нравилось её мужу, а Мариан без него никуда не ходила. Я не мог вытерпеть боль, которую она переживала, потеряв его. Я очень боялся, что она угаснет. Нужно было, чтобы внутри неё вновь зажглась радость жизни, и она поняла, что сможет быть счастлива. Я просил Мариан взять несколько уроков танцев со мной. Я заставлял её. Я заключал с ней пари. Потом, совершенно отчаявшись, я стал её доставать. Наконец она сдалась, по её словам, чтобы «заставить меня заткнуться». Сперва она топтала мои ноги и попадала локтями мне в лицо, когда я крутил её – она не давала себя вести. «Румил, прости меня. Я всегда была за мальчика в школе из-за высокого роста». Потом она снова врезалась в меня и возмущалась: «откуда мне знать, что делать дальше?» Как только она позволила себе расслабиться, у неё стало получаться. Танцевальный зал выдержал несколько катастрофических свиданий с Мариан, и после каждого она клялась, что больше сюда ни ногой. Будучи от природы грациозным, я, конечно же, сам получил несколько приглашений. Забавно, но по возвращении в Метентауронд те времена показались такими далёкими… Эти несколько лет с моей дорогой Мариан я запомню как лучшие годы своей жизни.

Да, Мариан хорошо танцует. Она обожает танцевать. На её лице появляется широкая улыбка, она светится, как солнце. Тем вечером не я один это заметил. Халдир не мог оторвать от неё глаз. Она веселилась со мной и другими эльфами, а её улыбка была заразительной.

Турнаур подошёл к Халдиру и нетерпеливо переминался с ноги на ногу, ожидая одобрения, а получив его, бросился открывать бочки. Линдир встретил всех с лирой, тамбурином и барабаном, заиграв мелодию, больше подходящую для танца, чем для пения баллад.

Халдир присоединился к танцующим, и это согрело моё сердце. Он впечатляюще танцевал и никогда не обходил вниманием ни одну из своих партнёрш. Но сегодня он довольно часто смотрел через их плечи в направлении Мариан.