Этот мир придуман не нами (СИ)

— А это уж ты думай. Припомни, она тебе хоть раз в чем-то отказала?

— Вроде, ни разу.

— Вот именно. Даже сейчас — поругалась, но твою просьбу выполнила.

Тут я опять уснула. Разбудила меня Марта, когда все уже расходились. Столько ночей провела с хозяином в страшной комнате, что она мне в чем-то родной стала.

Хозяин где-то задержался. Ненадолго, правда, но вошел грустный и расстроенный. Поминал детский сад и штаны на лямочках. Я вскочила с кровати и помогла ему лечь. (Превратила его кровать в кресло, а когда он сел, снова в кровать.) Лизнула в щеку и побежала искать Линду.

Так и есть. Сидит на коврике, коленки в стороны, и молча плачет. Села рядом.

— Шеф запретил мне заниматься театром, — пожаловалась Линда.

— Совсем?

— Сказал: "Найдешь себе замену — играйся сколько хочешь. А пока замены нет — ты ведешь программу".

— Кошмар какой…

— Знаешь, что самое страшное?

— Нет.

— Он во всем прав. Иди спать, пушистик. Нам завтра рано вставать.

Утром, проведя очередное обследование хозяина, Марта сказала, что уже можно делать вторую операцию. Первая была срочная, чтоб спасти, чтоб не умер. А теперь надо сшить все правильно. Чтоб как раньше было. Еще надо что-то подправить чтоб рука могла нормально работать. Поэтому Петр, Линда и я будем работать в автономе. Я спросила, что это значит. Стас ответил, это значит, никто нас страховать не будет. То есть, меня с Линдой будет страховать Петр, а вот его уже — никто. И мы должны рассчитывать только на себя.

После завтрака я вспомнила о Хвостиках, нагрузила поднос едой и отнесла им. Нехорошо получилось, они еще спали, а я их разбудила.

— Сестренка, зачем ты ошейник носишь? — спросил Пуррт. Этот простой вопрос поставил меня в тупик. Про прибамбасы говорить нельзя. Здесь, в оазисе могу смело ходить без ошейника. А эти трое уставились на меня и ответа ждут. Тупо хлопаю глазами, а время идет.

— Чтоб хозяин не забывал, что у него есть лучшая в мире наложница, — неуклюже выкрутилась я.

— Он не разрешает тебе ошейник снимать?

— Напротив, каждый раз снимает, когда я с ним ложусь. А утром я снова надеваю.

— Помню, в лицее я тоже был влюблен в молодую учительницу, — фыркнул Ктарр.

Меня как по голове тюкнуло.

— Ктарр, ты мог бы работать учителем?

— Я и сейчас могу.

— Пуррт, а ты?

— Разве что по военному делу.

— Амарру, а ты можешь учить детей?

Королева покачала головой и поморщилсь. Видно, дернула култышкой хвоста в жесте отрицания.

— В войну я, еще девчонкой, помощницей лекаря работала. Потом — роды принимала, нянькой в нашем поселении работала.

— Вы отдыхайте пока. Мы с Линдой сейчас в Амфитеатр летим, а вечером поговорим, ладно? — Я оставила Хвостикам поднос с едой и умчалась делиться новостями.

Какие у Пуррта уши. С ума сойти от таких ушей. Хозяину бы такие… Я представила хозяина с ушами Пуррта и зафыркала.

Петр вел машину, а мы с Линдой летели на байках. Почему-то Линда решила, что так будет лучше. На четверть стражи сели у Дворца, Линда доложила Владыке, что с хозяином все хорошо, выздоравливает. Я в новом ошейнике скромно стояла за ее плечом. Стас за ночь изготовил мне еще два ошейника, точь в точь как те, которых я лишилась.

Папа пожелал хозяину скорейшего выздоровления, побранил слегка Линду за драку, и мы полетели дальше. На самом деле Линда заглянула во Дворец чтоб меня папе показать. Убедить, что я живая, здоровая, с хвостиком, и вчерашнее приключение обошло меня стороной.

В Амфитеатре нас ждали. Труппа и рабы расположились на сцене, среди полуразобранных декораций, а важные господа — на двух последних рядах зрительного зала, что в тени стены.

Линда направилась к господам, а я побежала к артистам. Меня встретили радостными возгласами, приличными и не очень шутками. Но в воздухе витала тревога. Всех беспокоило будущее. А что я могла сказать?

— Подождите, госпожа Линда все вам расскажет.

И села рядом с Террой. Парни сразу заметили, что мы с ней в одинаковых ошейниках — блестящих, с несколькими мелкими рубинами.

— Миу, Линда просит очистить сцену от декораций и расставить столы, — услышала я голос Петра. — Сейчас будет краткий брифинг.

Терра вздрогнула, подняла уши и отстранилась от меня. Я забыла отрегулировать громкость ошейника.

— Все слышали? Госпожа Линда велела очистить сцену и расставить столы, — выкрикнула я. Рабы решили, что столы — это к завтраку. И с голодным энтузиазмом принялись за дело. Скупой владелец Амфитеатра решил, что раз продает бОльшую часть труппы, то кормить рабов не имеет смысла.

Столы расставили, но котлы для еды пустые и холодные… Ну да, господа сами расселись и начали говорить о своем. А мы спрятались за кулисами. Лишний раз попадешься на глаза господам — работой загрузят. Непорочные девы Шурртха, рабыни ювелира Терра и Берра и я образовали кружок сразу у выхода на сцену, за легким полупрозрачным занавесом. Нам господ видно, а им нас — нет, мы в тени, за темной сетчатой занавеской.

— Миу, как этот ошейник расстегивается? — вполголоса спросила Терра. — Мы вчера с хозяином измучились, но снять не смогли. А ты это одним движением делала.

Я расстегнула ошейник и показала ей, как надо нажимать на защелку. Весь секрет в том, что защелка с внутренней стороны. Надо подсунуть палец под ошейник.

А потом мы задумали мелкое хулиганство. Раз мы обе рыжие, одеты похоже, в одинаковых ошейниках, то… В общем, я наскоро обучила ее и всех, кто рядом был, движениям и жестам рабынь высшего света. Как подходить, как кланяться, как садиться и вставать. Какие слова говорить. Ничего сложного, но простых рабынь изысканным манерам не обучают.

— Кушать хочется… Что они обсуждают? — поинтересовался черный раб, который играл римма ночных разведчиков.

— Подводят итоги представления, расплачиваются друг с другом по кредитам, решают, что будет с нами, — пояснила я.

— А кормить нас будут?

— Надо спросить у госпожи Линды, — тут я вспомнила, что сегодня Стас нас не страхует. Но попробовать можно… Схватилась обеими руками за ошейник спереди, чтоб не поняли, что я на кнопочки давить буду, подняла лицо к небу. — Это Миу говорит. Слышит меня кто-нибудь?

— Слышу тебя, Миу, — тут же отозвался Петр.

— Господин Петр, рабы со вчерашнего дня ничего не ели. Как глупой рабыне об этом с госпожой Линдой поговорить?

— А рацию дома забыла? Сейчас свяжусь с Линдой.

Я на самом деле глупая рабыня. Рация лежит в бардачке моего байка. А Петр щелкнул чем-то, и я услышала, как он передает мои слова Линде. Выглянула из-за занавеса. Линда не оборачиваясь подняла руку, щелкнула пальцами и негромко приказала:

— Миу, ко мне.

Если б не ошейник, я с такого расстояния ничего бы не услышала. Но вот настал час нашего хулиганства. Дернула рыжую за руку, мы поднялись и бок о бок вышли на сцену.

— Левой, левой, левой, — негромко командовала я. Подошли, четко замерли на полвздоха за левым плечом наших хозяев, положили ладони на плечи, поклонились господам и сели. Все это одновременно изысканно. Обе рыжие, красивые, в одинаковых ошейниках. И в один голос доложились.

— Рабыня по вызову явилась.

Линда знала, что я приду, а ювелир удивился. Но вида не подал. Кивнул, будто так и должно быть.

— Когда артисты ели последний раз? — негромко спросила меня Линда.

— Вчера, госпожа, — так же негромко ответила я. Хоть и тихо говорили, но нас услышали все. Потому что после нашего выхода все смотрели только на нас.

Линда повернулась к ювелиру и так же вполголоса:

— У меня с собой нет мелочи. Разменяй это на деньги и распорядись, чтоб купили на привозе продуктов и накормили всех.

Достала из кармана и высыпала перед ювелиром десяток ограненых рубинов — как у меня на парадном ошейнике.

Ювелир уже привык к выходкам Линды. Поэтому и усом не повел. А просто отвязал кошель, небрежно бросил рыжей на колени и распорядился: