Кольцо Стрельца

– Надеюсь, что ты прав.

Я задремал было, вымотанный стрессом. Но вдруг резко пробудился, вспомнив кое-что важное, что я забыл спросить у Беа Манган. К счастью, они с Джоанной все еще были на VIP-галерее, решив остаться до самого конца.

Я позвонил ей и задал свой вопрос, оставив громкоговоритель включенным, чтобы Эф тоже слышал наш разговор.

– Да, шестеро исследователей закончили свои опыты с мутантом-экзоном, – ответила она. – Насколько они поняли, это могучий ингибитор, то есть вещество, тормозящее некий биологический процесс и провоцирующий последовательную деградацию. Проще говоря, он позволяет некоему набору генов – назовем их условно «плохими» генами – окончательно вытеснить другой набор «хороших» генов. Конечно, исследователи не имели представления об изначальной функции так называемых плохих и хороших генов. Это осталось нашей маленькой тайной. В рамках эксперимента исследователи не смогли назвать мне срок окончательного вытеснения. Или идентифицировать последовательность, на которую действует наш экзон.

– Но ведь мы подозреваем, что это может быть – разве нет?

– Я могу только предположить, что Эмили Кенигсберг не имела намерения навеки преодолеть алломорфизм халуков. Я изучала ее записи месяцами. Она вводила человеческие гены не только для улучшения состояния отдельно взятого халука, но чтобы они оказывали влияние на будущее потомство, чтобы дети родителей, подвергшихся ее терапии, тоже не были алломорфными. Это очень сложная работа.

– Беа, я думаю, терапия Эмили Кенигсберг уже потерпела поражение.

Я рассказал ей о складах яйцевидных халуков, на которые я набрел в башне Макферсона.

– Как интересно! – Беа на экране телефона выглядела одновременно озадаченной и понимающей. – Хотела бы я знать, перейдут ли вообще эти яйцевидные халуки в грацильную фазу? Знаешь, а могут ведь и не перейти. Они могут остаться такими навсегда.

Понимание было для меня подобно удару в солнечное сплетение.

– Но халукские медики наблюдали за саркофагами! К каждому яйцевидному был подключен биомонитор. Если цыплятки не выведутся…

Беа грустно улыбнулась.

– На месте халука, прошедшего терапию, я бы сейчас так ненавидела человечество! Потерянный рай и все такое… Ты хотя бы примерно не знаешь, сколько халуков прошло терапию?

– Иисусе! Я думаю, если это началось лет восемь назад… С тех пор как вступили в силу торговые договоры, терапии подверглись миллионы. Но почему халукские ученые еще не заметили проблемы и не положили генной инженерии конец? Я имею в виду, Бог ты мой…

– Возможно, реверсия только началась, – предположила Беа. – Ей пока подвержены только индивидуумы, первыми прошедшие терапию.

Я изо всех сил старался вспомнить что-то важное.

– Когда я плавал у халуков в контейнере, Советник-Локутор Ру Камик сделала какое-то язвительное замечание об Эмили Кенигсберг. Халуки зовут ее Милик, кстати. Ру Камик сказала: «Моя персона слышала, что некоторые работы Милик по преодолению алломорфизма велись под наблюдением». А Слуга Слуг сразу начал отрицать, что что-то не так. Но он ведь вполне мог…

– Знаешь, Адик, даже если новый курс терапии вернет халукам не алломорфное грацильное состояние, им все рвано понадобятся периодические обновления курса в течение всей жизни.

– Ну да, – сказал я. – Из ограниченного источника РD32:С2 на крохотной планеткев Шпоре много не вытащишь. Препарат искусственно не выращивается.

– До меня доходили слухи, что «Оплот» работает над синтетическим эквивалентом вирусного препарата, – отозвалась Беа. – Но успеха пока нет. Халукские ученые тоже вовсю стараются. К сожалению, они не слишком талантливы в данной области.

Эф Сонгаг перебил нас:

– Беа, а что все это значит, применительно к политической ситуации?

– Чтоб я знала, – хмыкнула она. – Но думаю, со временем мы все выясним.

– А человеческие полуклоны тоже регрессируют?

– Увы, нет. Гены халукского алломорфизма совершенно забиваются процедурой полуклонирования – не просто подавляются, как это происходит в обыкновенной генной терапии.

– Напрашиваются зловещие выводы, – заметил Эф.

– Я тоже так думаю, – согласилась Беа.

– Что-что?

Мои измученные мозги отказывались успевать за разговором. Я вообще уже не понимал, о чем говорят мои друзья.

– Это прозвучит несколько натянуто, – объяснила Беа. – Но возможно, если халуки откроют, что терапия преодоления алломорфизма приводит к фатальному исходу, они могут целиком положиться на терапию полуклонирования. Все, что для этого потребуется, – синтетический аналог РD32:С2… И неограниченный доступ к ресурсам человеческих ДНК.

Наконец утомительная сессия подошла к концу. Финальный запрос Эфа о референдуме избирателей провалили, как мы и предполагали. Но жест доброй воли был сделан, и подготовлена сцена потенциального гражданского вето.

Когда все окончилось, Эф проводил меня в большой аэропорт на вершине Дома Совета. Там мы договорились встретиться с Беа и Джоанной, и Эф предложил отвезти Беа домой, в Фенелон-Фоллз. А я собирался завезти домой Джоанну.

Он вызвал свой личный хоппер, а я попросил диспетчера выслать мне летательный аппарат, обещанный Адамом Станиславским. Аэропорт был не так уж безумно переполнен, мы не наткнулись ни на каких журналистов. Вот внизу кипел настоящий котел – там каждый житель Содружества считал своим долгом высказывать мнения и делать замечания. Многие делегаты до сих пор обсуждали последние события со своим штатом или маниакально упрашивали представителей прессы разузнать, какое впечатление сегодняшняя сенсация произвела на их избирателей. Ничего удивительного, что синдики «Ста концернов» (включая и Джона Эллингтона) работали как сумасшедшие в кулуарах, стараясь оказать влияние на завтрашнее голосование.

В подобной сцене ни я, ни Эф Сонтаг участвовать не хотели. Нам на сегодня уже хватило приключений.

Обе женщины наконец сошли с транспортера и встретились с нами в фойе. Беа Манган несла свой багаж с помощью антигравов. Эф поспешил помочь ей и погрузил аппаратуру в свой хоппер.

– Ну что, собрали материал для новой книги, профессор? – спросил я Джоанну.

– Сегодняшних событий хватит не меньше, чем на пару выдающихся глав, – ответила она. – Но сюжет все уплотняется.

– Именно этого я и боюсь, – устало сообщил я. – Лучше бы он уплотнялся без моего участия.

Единственное, чего я сейчас хотел, – это поскорее убраться прочь. А потом – белое молчание северного леса Онтарио, где я планировал окопаться до тех пор, пока не решу, как именно склеить заново свою поломанную жизнь.

– У нас по дороге будет время сделать покупки? – спросила Джоанна.

Я непонимающе взглянул на нее.

– Какие покупки?

– Ну, я подумала, что вряд ли благоразумно возвращаться ко мне домой только ради одежды и прочих мелочей.

Я продолжал недоуменно молчать. Она улыбнулась.

– Милый, я еду с тобой! Мне еще так много нужно узнать об этой истории. Вплоть до самых глубоких истоков твоего антихалукского похода.

– Ты что, собралась писать книгу обо мне? – Я не смог скрыть неподдельного ужаса.

– Ну конечно! Ты же – знаменитость, странствующий рыцарь и все такое. А ты думал – совершишь свою долю подвигов, после чего тихонько исчезнешь, и никто даже не заметит? Стрелок приходит в город, устраивает там настоящую преисподнюю и уезжает в закат?

– Нет, но…

– Твоя история придаст полемике личную окраску и привлечет интерес неакадемических читателей. Как говорится в коммерции, ты будешь моей приманкой. Кстати, мой издатель

весьма заинтересовался проектом. Я позвонила ей, пока ты давал свидетельские показания. Она, конечно же, смотрела заседание в эфире. Вместе почти со всеми гражданами, имеющими доступ к ПлаНету.

– По-моему, идея книги просто отличная, – сказала Беа. – Я, пожалуй, заранее заказываю экземпляр.

Я простонал.

– Джоанна, но дело еще не закончено. С политической точки зрения оно едва началось.