Король-Воитель

Я уже как-то думал об этом и нашел очень маловероятным, что мне удастся остаться в живых до тех пор, пока не наступит время, хоть немного похожее на мир. Тогда я нашел в этой мысли странное успокоение.

Ну а если предположить, что я все-таки уцелею?

Что тогда?

Порой казалось, что время принадлежало нам одним, но это ощущение проходило, как только я вспоминал, что наше путешествие продолжалось всего несколько дней.

А потом у меня в голове сам собой возник вопрос, который я не торопился пока что задавать себе: что с армией?

Сотворив заклинание Чаши Ясновидения, Симея увидела на юге длинные мрачные колонны поредевшей армии Байрана, мрачно отступавшей в направлении Майсира.

Она попробовала посмотреть на север, где находился Тенедос, но ощутила нарастающее недоброе давление и прервала волшебство.

– Он все еще там, – сказала она. – Увы, нам не повезло: ни один из его демонов так и не сожрал его.

– Они знают, что от такой пищи у любого из них случится понос, – отозвался я. – А что делается в Никее?

Она попробовала посмотреть туда, но вскоре призналась, что не может сказать наверняка, но ей кажется, что она и там чувствует близкое присутствие Тенедоса.

Я предположил, что обе стороны сохраняли прежние позиции: Великий Совет – в столице, а Тенедос – где-то неподалеку. Хорошо бы в районе дельты Латаны.

Несомненно, Тенедос узнал о смерти Байрана и отступлении майсирцев. Но это всего лишь избавляло его от одной и, пожалуй, самой опасной для него угрозы и позволяло сосредоточиться сначала на моих мятежниках, которые были самыми серьезными из оставшихся у него противников, а затем разобраться и с Советом.

Симея была не в состоянии направить Чашу Ясновидения на мою армию, но она попыталась послать Синаит… не известие, нет; она назвала это ощущением… В общем, сообщить ей, что мы живы и движемся к своим со всей возможной скоростью.

Вернее, с той скоростью, с какой нас могла нести река.

– Посмотри, что я нашла, – сказала Симея. Она держала в руках коробку, в которой, судя по внешнему виду, должна была храниться мука или какая-нибудь крупа. – Я собиралась попробовать приготовить тесто для хлеба и чуть не уронила коробку – такая она оказалась тяжелая. А теперь взгляни, что оказалось внутри!

Она разжала кулак, и я увидел у нее на ладони три золотые имперские монеты.

– А там еще две дюжины точно таких же.

Я бросил одну из монет на стол – судя по звуку, она была не фальшивой, – а потом погладил рукой стенку каюты.

– Лодка, – искренне сказал я, – мне кажется, что ты слишком хороша для нас.

Подавшись бедрами вверх, я изверг семя в глубину ее лона, мои руки безостановочно тискали ее груди, а она, выгнувшись, громко вскрикнула и тут же расслабленно вытянулась поверх меня. Я гладил ее спину, волосы, и через некоторое время она пробормотала заплетающимся языком:

– Я хочу на спину.

– Вот и прекрасно.

– И еще у меня есть вопрос.

– М-м-м?

– А что будет, когда мы вернемся к армии?

– Нам придется заниматься этим делом не так открыто, а тебе еще надо будет научиться не кричать так громко.

– Я не об этом. Что скажут твои солдаты, когда узнают, что мы спим вместе?

– А ты не рассердишься?

– Нет, – пообещала она. – Что бы ты ни сказал.

– Скорее всего, они решат, что это просто прекрасно – то, что их генерал Дамастес трахает Товиети. Так сказать, подкапывается изнутри.

– Вот уж действительно никудышная шутка, – сказала она. – Но ты на самом деле считаешь, что они не станут возмущаться?

– Нет. Многие из них, вероятно, считают, что мы давно уже стали любовниками. Солдаты обычно думают, что два не слишком страшных на вид человека разных полов рано или поздно должны оказаться в одной кровати.

– Это не очень справедливо по отношению к женщинам, – заявила Симея. – Неужели мы всего лишь существа, предназначенные для утоления похоти?

– Солдаты мечтают именно об этом, особенно молодые, потому что они такие, какие они есть. Когда я был юнцом, то даже мысли о песке могли пробудить у меня похоть. Но, знаешь, мне в голову тоже пришел вопрос. Даже два. Как воспримут это твои люди… Товиети? И как они могут себя повести?

Она задумалась.

– Честно?

– Конечно.

– Я не думаю, что им это очень понравится. Вы – все вы, кто не является Товиети, – их враги, а они только заключили с вами временное перемирие.

– Странно, – заметил я. – Всего лишь сезон назад ты наверняка сказала бы «мы».

Симея снова надолго умолкла, а потом неуверенно произнесла:

– Я должна была так сказать, да?

– Но ты не ответила на второй вопрос: как они себя поведут?

– Я не знаю, – призналась она. – Вероятно, немного поворчат. Я – волшебница и потому могу позволить себе много вольностей, несмотря даже на то, что я Товиети. Полагаю, что, пока я не стану перебежчицей – а я ею не стану, – не должно произойти ничего серьезного. Кроме того, – вздохнула Симея, – когда мы жили в башне, я как-то раз услышала, как Свальбард сказал: «Иметь всех, кто шуток не понимает!» А у нас есть более серьезные поводы для волнений. Такие, как император и те дураки из Никеи.

– Совершенно верно, – согласился я. – Сначала надо поиметь одних и только потом думать о том, как справиться с остальными.

– Кстати, – отозвалась Симея, – раз уж мне совершенно не хочется спать, и раз уж я была сегодня такой хорошей девочкой и позволила тебе управлять кораблем, и я принесла масло, которое стоит с правой стороны от тебя, что ты скажешь о том, чтобы заняться этим так, как мы делали, когда занимались любовью в самый первый раз?

– Я думаю, что это можно устроить, – ответил я. Она скатилась с меня, полежала немного на боку и перевернулась на спину.

– Тогда иди поближе и дай мне попробовать тебя на вкус.

Я поднялся на колени, и тут в моей голове промелькнула мысль: похоже, что я очень недалек от того, чтобы полюбить эту женщину.

По обоим берегам Латаны тянулись не разоренные, не выжженные земли. Тут и там попадались дома храбрецов, решившихся поселиться так, что их дома можно было видеть с реки. По изгибам русла и по карте я приблизительно определил наше местонахождение, хотя великая река имела такое извилистое русло, что ориентироваться на ней мог только опытный шкипер, не раз плававший в этой части реки.

Мы причалили к берегу неподалеку от места, где виднелись поднимающиеся столбы дыма – этого было вполне достаточно для того, чтобы рассчитывать найти там деревню или по крайней мере процветающую ферму, – и выгрузили все свое небогатое имущество.

Но сначала мы долго решали, как поступить с нашей яхтой. Рассуждая логически, нам следовало привязать ее там, где мы высадились, и продать кому-нибудь из обитателей деревни.

Но что-то в этой логике нас не устраивало.

В результате, когда мы выгрузили на берег все, что сочли нужным, я оттолкнул лодку от берега и позволил течению вновь подхватить ее.

Она дважды повернулась кругом, а потом устремилась к середине реки, точно выдерживая направление, как будто ею управлял невидимый рулевой.

– Хорошо, чтобы где-нибудь в низовьях она нашла двух других любовников, попавших в беду, и помогла им так же, как и нам, – сказала Симея, прислонившись ко мне.

Я одной рукой обнял ее за талию.

– Такие слова не слишком подходят прагматичной и целеустремленной волшебнице.

– Сейчас я просто человек, чувствующий печаль, чувствующий, что у нас было что-то совершенно особое, а теперь… – Она умолкла, не договорив, и долго смотрела на удалявшуюся лодку.

– Может быть, тебе станет легче, если я скажу, что люблю тебя? – негромко проговорил я.

– Да, – ответила она. – Станет намного легче.

Добравшись до небольшой фермы, мы увидели там в крошечном загоне двух красивых лошадей, одну серую, а другую гнедую, напомнившую мне о моем давно утраченном любимце Лукане, который, как я надеялся, мирно доживал свои годы у какого-нибудь коневода неподалеку от Никеи. Эти лошади казались здесь совершенно неуместными, так как явно не годились ни для плуга, ни даже для телеги.