Это мой мир

Мы шли знакомым мне маршрутом, прямиком к Зотису. На этот раз дайн не молился, а писал что-то в свиток, сидя за столом. При нашем появлении, он обернулся.

– А-а-а…. наши выдумщики пришли. Хомси, ты свободен.

– Да, преподобный, – он чуть поклонился и вышел.

– В этот раз ты превзошел себя, – Зотис смотрел на меня. – Учудить такое! Это же просто в голове не укладывается! Как? Как вы это придумали? Отвечай!

– Я не знаю, о чем вы говорите, – я пожал плечами. Я действительно, не догадывался.

– Не знаешь? – он еще больше распалялся. – Кто додумался обмазать статую таким количеством воска, что он начал скатываться с нее, от жара светильников?

Я улыбнулся, представив себе эту картину. Три дня мы не мыли статую, и на ней должно было скопиться достаточное количество воска.

– Тебе смешно? – Зотис был в ярости. – Молящиеся объявили это знамением, когда старик Укош, что ходит сюда уже шестьдесят лет ежедневно, увидел, как Богиня плачет! Они устроили настоящее паломничество к ней, скупив при этом все свечи и талисманы! Дело дошло до Верховного дайна, который срочно был оторван от важных дел, ради внепланового совещания, на котором решалось, что делать дальше. И все из-за двоих сорванцов, поленившихся сходить за ведром воды!

Вин стоял, ни жив, ни мертв, а я откровенно веселился. Я живо представлял себе эту картину и просто не мог не смеяться, уж до того она была гротескной.

– Тебе смешно… Готов поспорить, это была твоя идея.

Я пожал плечами, не подтверждая, но и не отрицая его догадки.

– В итоге вы продали все цветы и ожерелья, собрав двухнедельную выручку за один день…

– Пятинедельную… Молчать! Я запрещаю тебе! – Зотис провел рукой по лицу, успокаиваясь. – Хорошо. Вот мое слово. Тебе, Винтори, придется сегодня и завтра пропустить ужин за то, что участвовал во всем этом, и никому из наставников не доложил. А ты, Кинсорис, уже знаешь, что тебя ждет. Ты будешь получать по три удара каждый день, в течении месяца. И если выживешь, на всю жизнь запомнишь эту выходку.

Это было, пожалуй, единственное, в чем я был с ним согласен.

Я проснулся, едва лишь встало солнце. Его яркие, летние лучи осветили мое лицо своим жарким дыханием. А поскольку метили они, как и полагается – в глаза, пробуждение состоялось почти мгновенно.

Я сел, потянулся и подобрал небольшой камешек с земли. Прицелившись, я бросил его точно в правый бок волка. Не сильно, но ощутимо. Сурхак открыл левый глаз.

– Просыпайся, Уфус! Пора на охоту. Где мой завтрак?

Волк лениво передвинул морду чуть правее и уставился в одну точку. Я тоже взглянул туда и увидел зайца, с перегрызенным горлом, жалко вытянувшим задние лапы.

– О! отлично! Сейчас я его… – я взял свой нож, с пилообразным лезвием и начал подпиливать сухожилия на задних лапах зверушки, намереваясь снять шкуру. Освежеванного зайца можно было и сварить, и пожарить, но я предпочел более изящный вариант – запечь.

Недалеко от места нашей ночевки находилась река Фоссош, впадающая в море. Я благоразумно не отдалялся от нее дальше, чем на версту, ибо она не только служила мне ванной и укрытием, в случае опасности, но и позволяла сварить на своей воде похлебку, или омыть руки от крови.

Я тихонько свистнул Уфусу и, дождавшись, когда он обратит на меня свой взор, обвел указательным пальцем стоянку. Теперь я мог быть уверенным, что если кто-то вздумает меня ограбить, сурхак не только предупредит меня, но и самолично займется грабителями. При всех недостатках характера моего друга, единственное, что у него было отменным, так это чувство долга и ответственности. Он понимал, что не сможет выжить без меня, так же, как и я без него.

Его охотничьи навыки не шли ни в какое сравнение с возможностями его сородичей. Белоснежный от рождения, он стал изгоем в своей стае, только потому что отличался внешне. Жертва замечала его задолго до того, как, он подбирался на расстояние удара. И если зайца он мог поймать, то о хишше речи не шло. Тонконогие копытные успевали ускакать и затеряться в подлеске, оставляя сурхаку лишь дорожную пыль, да горькую обиду. Естественно, один-два зайца в несколько дней, не могли удовлетворить аппетит почти стокилограммового волка, поэтому наше сотрудничество и не было односторонним. Он помогал мне в грабеже, я, в случае удачи – покупал ему мясо. Или воровал, если неудачи шли одна за другой дольше трех дней.

Сегодня как раз подошел срок и вместо того, чтобы разбираться со своим тайным недоброжелателем, и говорливым трактирщиком, я должен буду посвятить день поиску пропитания для себя и своего друга.

Я вернулся к стоянке и заново раздул костер. Обмазанный прибрежной глиной заяц лежал на листе лопуха, а я колдовал над неохотно разгорающимся огнем. Еще пару часов придется потратить на заготовку мяса впрок, а затем я поеду прямиком в деревню. Кони, что жевали остатки овса, намекали мне на небольшие премиальные, но, к сожалению, довольно скудные. Продать их в селе, я смогу, в лучшем случае в два раза ниже реальной их цены.

– Вроде, уже можно… Уфус, ты хлебушка не принес?

Сурхак внимательно посмотрел на меня.

– Вот! А в следующий раз, будь добр – подумай о нем! Вот, жмырк, – любимое варварами ругательство было прилипчивым, как падучая у скота, и я совершенно не заметил, как оно вошло в мой словарный запас. – И так есть нечего, так еще и хлеба нет!

Заяц запекался, а я снова отправился к реке, дабы освежиться. Около берега было довольно глубоко, так что я окунулся сразу же, не заходя дальше четырех шагов. Дно илистое, топкое, того и гляди провалишься выше макушки. А плавать за всю свою жизнь, я так и не научился.

Река была спокойна. Ни волн, ни ряби. Я стоял на дне и старательно умывался. Моя отросшая борода требовала тщательного ухода, но бриться я не стал. Сделаю это позже, когда разберусь со всеми делами. Я поспешил вернуться к стоянке и присел возле костра. Уфус все так же безмятежно спал.

Я разломил глиняную скорлупу и с наслаждением принялся за завтрак. Сурхак, несмотря на свою любовь к мясу, к запеченному зайцу остался равнодушен и продолжил спать. Я не настаивал, прекрасно зная, что он предпочитал сырые тушки. Да и в любом случае – на нас двоих тут бы не хватило. Скорее всего, свою порцию волк уже съел, а со мной поделился тем, что осталось. Но, боюсь, что он не скажет мне, так ли это.

Покончив с завтраком, я уложил остатки мяса в тряпицу и запихнул в сумку. Костер давно погас, так что я только скатал тонкое одеяло, на котором спал и опять сходил к реке, наполнить флягу водой. Связав поводья лошадей в некую косичку, я намотал их на руку, и вскочил в седло.

– Хей, Уфус! Поехали!

Сурхак зевнул, обнажив десна и вскочил на лапы. Отряхнулся и двумя прыжками догнал меня, отъехавшего уже к краю поляны. Пристроился справа от кобылы, перепугав лошадей рыцарей, не привыкших ехать рядом с эдакой зверюгой, и потрусил со мной к деревне.

Я подавил бунт простым рывком поводьев и выехал на дорогу. Она была пустынна, что удивляло. Южный лесной тракт соединял собой несколько удаленных деревень и, начинаясь от главной городской дороги, оканчивал свой путь у береговой линии.

В основном им пользовались местные жители и купцы, везущие серебро и прочие товары в Комирсоон, и возвращающиеся обратно, в Имхет-Стохт. Но ездили редко. Деньги возили далеко не каждую неделю, и в основном торговцы с приличной охраной. Я их не трогал. Не те силы. Позарился только на купца Амолстиса, ибо у него, как мне говорили, охраны не было. Да и всего два рыцаря не могли считаться серьезной силой.

Остальные товары курсировали ежедневно. То есть по пять-шесть караванов можно было встретить. Мало, знаю. Но больше только на главном городском тракте, недоступном для меня. Там заправляли авторитетные ребята, не допускающие чужаков.

Здесь тоже орудовал не я один, но, убрав пару-тройку конкурентов, я оставил за собой право проводить рейды на территории трех деревень. Как раз получался треугольник, площадью с сотню верст(около сорока по тракту). Приходилось регулярно объезжать территорию, дабы пресекать попытки молодых и неопытных воров, утвердиться на ней. Умудренные жизней же бандиты, четко знали границы своей зоны. Так же, как и я. Моими соседями, к слову, были милейшие люди.