Узор из шрамов (ЛП)

Мое зрение прояснилось. Я видела, как поднимается и опускается грудь ребенка. Видела толстую густую пену, лившуюся изо рта и носа. Видела, как мои пальцы стирают жидкость и замирают на губах, которые подергивались и надувались.

— Да защитит нас Узор… — прошептала повитуха.

Глаза младенца открылись. Дымчато-серый цвет скрывался за прозрачным слоем белого. Они смотрели на меня, хотя не видели.

— Что ты сделала? — прошептала Земия. Наверное, эти слова слышала только я. Я не смотрела ни на нее, ни на Телдару, который окликнул меня от дверного проема. Я не смотрела на короля, который опустился на колени и всхлипывал.

— Добро пожаловать, — уверенно произнесла я, когда младенец начал плакать. — Добро пожаловать на твой Путь.

«Только он не твой, — подумала я. — Ты была мертва. Я воссоздала тебя, и единственный Путь, который у тебя есть, мой».

Глава 38

— Ты моя. — Он провел ладонями по моим рукам и остановился на бедрах. Я лежала в постели обнаженная; чуть раньше я вымылась, но не стала надевать чистую рубашку. Он гладил мои бедра, ноги, и я что-то сонно пробормотала. Не слова — вопросительный звук.

— Я учил тебя, Нола. Я показал тебе Узор, который можно видеть только с кровью, а ты мне противилась, подчинялась, но ни разу до сегодняшнего дня, до рождения этого ребенка, не использовала его самостоятельно. Не делала ничего подобного. — Он опустил голову. В отсветах пламени камина его волосы сверкали красным. Он поцеловал мой живот, потом спустился ниже, и я очнулась, объятая огнем.

Когда он поднял голову, на его щеках были слезы.

— Я рада, что ты мной гордишься. — Мой голос был хриплым. Ворот его рубашки опустился. Я не могла отвести взгляда от его ключицы, такой прекрасной — светящейся, изогнутой, гладкой. Мне хотелось ее коснуться. Во рту была горечь.

— Я бы хотел тебе что-нибудь дать, — сказал он.

Я сглотнула.

— Ты можешь. — Я вновь сглотнула и попыталась все обдумать, но не слишком долго, иначе вряд ли вымолвлю хоть слово. — Ты мог бы меня воссоздать. Мог бы вернуть мне мои слова — сейчас, не потом.

Я ожидала, что он рассмеется, но нет. Он смотрел на меня, и в его глазах не было золота — возможно, его затеняли слезы. Потом он отстранился. Он вновь положил руки мне на бедра и сжал их; я не сопротивлялась, даже когда он перевернул меня на живот и стянул с постели. Моя щека прижималась к одеялу, колени стояли на полу. Он развел мои руки в стороны и вытянул вдоль края кровати. Я была неподвижна. Мои пальцы не сжимались, когда он двигался за моей спиной. Его обнаженная плоть была на мне. Я чувствовала жар, его крепкие мышцы, его руки, которые гладили меня и себя.

Он прикусил мое ухо и застонал. Его дыхание щекотало, и я чуть дернулась, не в силах лежать спокойно; он застонал вновь и плотно прижался ко мне. Я не двигалась. Так было надо, и неважно, что он делал.

Он подвинулся, встал, и я ощутила холодный воздух. Я не оборачивалась, глядя на его тень на стене. Он надел рубашку-тень и нагнулся. Я вновь почувствовала, как он шепчет мне на ухо.

— Молодец, — сказал он. — Молодец, милая Нола. Я подумаю о твоей просьбе.

И ушел, оставив меня на коленях в темноте.

После рождения принцессы Лаиби у меня выдалось несколько спокойных ночей. Не знаю, почему — Телдару без конца говорил, что мы не должны прекращать работу, пока Раниор не начнет дышать. Но я спокойно спала рядом с растянувшимся Борлом, и никто меня не будил, кроме Лейлен, приходившей с рассветом. Я вела уроки, лучше понимая, что говорю, по сравнению с прежними месяцами. Я начала замечать вкус еды. Я принимала долгие обжигающие ванны, а когда выходила и вытиралась, представляла, что запах гнили исчез.

Несколько таких ночей, и он вновь появился у двери, улыбаясь и протягивая руку.

«Раниор, — думала я, когда мы шли, пригибая головы под снегом. — Настало время Пса Войны». Но если дело в этом, мы бы пошли в гробницу, а мы направлялись в город. В дом.

— Я думал о том, что ты у меня просила, — сказал Телдару, зажигая лампы в холле. — Я обещал, что подумаю, и подумал.

— Да? — Я отошла от Борла, который отряхивал с шерсти снег. Я стряхнула собственный плащ и повесила его на крючок у двери. Телдару был уже на лестнице, покачиваясь на кончиках пальцев. «Восторженный мальчишка», подумала я, и в горле пересохло.

Селера была не в кровати — она сидела на стуле неподалеку от Лаэдона. Я прошла мимо них, мимо измятой кровати, к креслу у окна. Простое деревянное кресло, которого здесь прежде не было, и на нем сидела девушка.

— Я тебе немного верну, — сказал Телдару. — Ты заслужила.

Запястья девушки были привязаны к ручкам. Между челюстей — перекрученный кусок красного бархата. Корсет грязного коричневого платья был расшнурован, темные локоны выбились из кос и касались маленьких грудей. Я перевела взгляд на кровать с разбросанными подушками и измятыми простынями. На Селеру и Лаэдона, чьи глаза мигали. Девушка стонала. Ее пальцы скребли по дереву, ноги упирались в пол, и она смотрела на меня из-за пелены слез.

— Отпусти ее, — сказала я.

Телдару фыркнул.

— Ты хочешь, чтобы я воссоздал твой Узор, или нет? — Он подошел к окну и поставил напротив ее кресла еще одно. — Я сделаю это для тебя. Садись, Нола.

Я села.

Из своего пояса он вытянул длинную золотистую веревку и провел один конец под ручкой кресла. Я отдернула руку.

— Со мной такого не надо делать, — сказала я. Борл уже был рядом, ворча и скаля зубы. Телдару махнул на него ногой, тот щелкнул зубами, но отошел в сторону и сел.

— Разве? — Телдару покачал головой.

Он привязал мои кисти к ручкам. Связал лодыжки. Девушка тихо сидела, я тоже, а он напевал песню Узора. Закончив, он подошел к девушке и провел пальцем по ее щеке. Ее глаза округлились, но она не шелохнулась.

— Ее кровь не нужна, — сказал он, — но твоя должна быть.

Он вернулся с кинжалом, маленьким ножом с драгоценными камнями. На этот раз я подалась вперед, натягивая веревку. Меня захлестывала ненависть. Он вздернул мое платье, царапая пальцами по ткани, по коже, и сделал разрез на левом бедре. Я видела, как расходится плоть. Смотрела, как она наливается кровью, и ненависть обращалась на меня саму — ненависть за собственный голод и собственную радость.

Он уколол указательный палец и выжал каплю крови, которая упала на мою рану. Нагнулся и провел языком вдоль разреза на бедре. Когда он поднял голову, его улыбка была влажной и красной.

Я видела, как из его глаз исчезает золото. Почувствовала тянущее напряжение, плотную боль, а значит, он внутри меня, сплетает или расплетает мои Пути. Девушка вновь застонала и всхлипнула, и я тоже издала звук, похожий на пение Уджи. «Мои сожженные черные Пути становятся серебром», подумала я. Он опустился на колени. Я смотрела в его черные глаза и пространство между губами, покрытыми кровью. Не было ни Селеры с Лаэдоном, ни извивавшейся девушки, ни скулящего пса. Только я и Телдару.

Прошло много времени, прежде чем он моргнул. Его глаза между мирами были пусты, но вот еще вздох, и он увидел меня.

— Что… я для тебя делаю. — Его голос был не таким слабым, как в тот день, когда он впервые изменил мой Узор. Телдару не ослаб: он поднялся медленно, но почти сразу, и вытянул руки над головой. «Становится сильнее, — подумала я и ощутила холодок. — Чем чаще он использует Видение на крови, тем проще оно ему дается».

— Давай посмотрим, — мой голос дрогнул. — Давай посмотрим, что ты для меня сделал.

— Теперь без крови, — сказал он. — Выбирай, как ты будешь для нее прорицать.

Я облизала губы.

— Воск на воде.

Он хмыкнул и подошел к маленькому круглому столику у двери.

— Я так и думал. Твой любимый способ. — Он взял уже готовую чашу и палочку темно-красного воска. Поставил основание чаши между моими бедрами и подержал воск над свечой. Одна быстрая мягкая капля, затем еще одна рядом, медленная и круглая. С трудом я отвела взгляд, посмотрела на него и сказала так, чтобы меня услышала девушка: