Режим бога (Последний шаг) (СИ)

Ноиро сдержал усмешку. Как же понятны стали ему теперь мотивы людей, и как они чаще всего низменны и шкурны…

— Есть что сказать — говори, — покривился Гэгэус. — И, знаешь что, давай на «ты». Заслужил.

Ясно, главред решил юлить и выкраивать себе несгораемые баллы.

— Хорошо, если это необходимо, — Ноиро ухватился за костыль и встал из кресла, где еще совсем недавно сидела Нэфри, запомнившаяся Гэгэусу как «та самая девчонка, что любит терять сознание в самый разгар беседы». — Давай-ка выглянем в окно, Юлан.

Он устало поманил за собой главреда. Тот не стал упорствовать, подошел и взглянул на мир с высоты седьмого этажа. Мир уже погружался во мрак глубокого вечера. Мир зажег огни фальшивого веселья и закрутил надсадный флирт, в отчаянии доказывая самому себе: я ничего не знаю о войне, что у всех на устах, я хочу веселиться, как прежде! Город-самодур делал вид, будто живет по-старому, но жить по-старому не получалось.

Вульгарные подвыпившие дамы вываливались из дверей одних клубов, чтобы, ухватив кавалера побогаче, ехать с ним в другие. Узлаканцы, коренные горожане, держались теперь обособленно и нахально, кучкуясь и чувствуя себя хозяевами положения, а взгляды их затекших глазок сулили недоброе. «Это еще только самое начало!» — вещала дерганая реклама, превознося мало кому теперь интересные товары, идущие с огромными скидками. Здесь толпа кемлинов избивала зарвавшегося узлаканца, там то же самое толпа узлаканцев проделывала с кемлинами — пожилой парой. В разбитом фонтане лежала мраморная голова Зако Фурона — ею и разбила фонтан в конце проспекта кучка искателей приключений, нимало не беспокоясь, чей памятник разрушила, а самое главное — не ведая, для чего.

Кийар, Кийар, много ли тебе осталось?..

— Всё шло к этому, — сказал Ноиро. — Противостояние сокола и гиены закончится победой гиены…

Гэгэус уныло кивнул. Конечно, он видел все это и прекрасно понимал, к чему ведут игры Тайного города. Древние символы на гербе объединенного — Заречного и Восточного — Кийара никогда не были и не будут союзниками. Власть уже давно перешла к потомкам каторжан. Государство Кемлин уничтожат не извне. Кемлин падет от рук собственных детей. И это уже не изменить. Когда страной управляют бывшие изгои, страна обречена, и ей грозит скорая неминуемая погибель…

— А о чем пишем мы? — продолжал журналист, беря со стола подшивок первый же номер вечерки, что подвернулся ему под руку. — «Митти Клевас разводится со своим четвертым супругом!», «Страшная тайна порноактрисы», «Как правильно делать макияж для ночного клуба», «Беременная солистка „Создателей“ потеряла сознание прямо в редакции!», «О чем говорит предсказатель?», «Тест „Узнай, насколько ты ему небезразлична“», «Отправь письмо кумиру и выиграй автомобиль!»…

— Что ж, такова политика издания, — развел короткими ручками Гэгэус. — В котором, между прочим, ты получаешь заработную плату. Так же, как и я. Я такой же наемный работник и дорожу… хм… во всяком случае, дорожил своим местом. Для культивации паники существуют общественно-политические газеты и журналы, телевидение и новостные сайты.

— Я говорю не об этом. Просто с недавних пор мне действительно стало интересно, когда, в какой момент истории гиена окончательно подмяла под себя восточного сокола?

Ноиро говорил задумчиво, глядя на сотни светящихся окошек и темнеющую гряду Узлаканских гор далеко на северо-востоке. А через два квартала отсюда, на площади Гельтенстаха, высилось здание главного кийарского суда, и над входом в него замерли запечатленные в черном мраморе государственного герба, сверля друг друга взглядом, птица и зверь. Одним глазом понимающе взирал на них, сложив руки на эфесе длинного палаша, каменный астурин армии семи государств и словно ждал своего часа. Взойдет солнце — и призрак оживет, и поднимутся из песков мертвецы. И снова будет бой…

— Ты сказал, что можешь объяснить, как гибнут те люди, — напомнил Гэгэус.

— Не объяснить, а показать.

— Давай, показывай.

— Сядь.

— Да ладно, постою.

— Ты должен сесть или даже лечь.

— Хочешь сказать, что твои новости обладают настолько сногсшибательным эффектом? Уважаю!

С этими словами Гэгэус сел, закинул ногу на ногу и напоследок успел подумать: «Да и Протоний покарай этот Кийар! Как начнется заваруха — укачу к своим в Амеенти, и пусть в Кемлине хоть небо затвердеет, будь они все…»

Грудь вспыхнула болью так, будто его сдавило двумя вагонами. Глаза полезли из орбит. Гэгэус потянулся к горлу, невольным жестом стремясь ослабить воротник, — и отовсюду накатила темнота.

«Явись! Явись!» — отчетливо слышалось тут в полной тишине, но звук уже угасал, а где-то вдали маячило пятнышко света.

Полное беспамятство. Что он? Кто он? Зачем здесь? Здесь — это, опять же, где? Все это не имело теперь особенного значения, был только свет, свет и покой, и надо идти туда…

Он не успел сделать и шагу в направлении пятнышка в конце коридора. Серебристой волной его мягко оттолкнуло назад.

«…трижды неладны!» — додумалась мысль.

Гэгэус раскрыл рот и что есть мочи втянул в легкие воздух, как если бы его только что пытались утопить.

В кресле напротив него сидел Сотис, вращая в пальцах уцелевшей руки какую-то безделушку со стола.

— А их — не возвращают, — произнес он.

Главред был так напуган, что не понял, о чем твердит Ноиро. Он ощупывал грудь и горло, осторожно вздыхал и подкашливал, проверяя, не вернется ли та ужасная боль.

— Кого — их?

— Тех людей, о которых пишет в «Журналистском расследовании» мэтр Сабати. Но об этом он никогда не напишет, и теперь я уже знаю, почему.

Гэгэус поднял на него мутноватый и полный недоумения взгляд:

— Сабати? А… Протоний, да что мне этот Сабати! Как ты это сделал, Сотис? Это ведь сделал ты? Приступ, да? Это был приступ?

— Похоже, правда? — вкрадчиво протянул тот, откладывая безделушку и подаваясь вперед, ближе к шефу, но не спеша покинуть кресло. — Когда они устраивают свои разборки, их Призыв подается в очень широком диапазоне. Он захватывает как врагов, так и непричастных. Особенно чувствительны ко всему подобному талантливые творческие люди. Они и гибнут чаще других, а мы пишем некрологи.

— Да о чем ты толкуешь?! — не вытерпев, возопил Гэгэус. — Что за ахинея?!

— Я только сегодня, Юлан, составил почти полную картину. Это мощное психотронное оружие, против его воздействия почти совсем бессильно оружие физическое, бесполезны армии и боевая тактика гениальных военачальников. Сразиться можно лишь равным оружием, иначе — смерть. Ты вернулся, потому что тебя вывел я. Другим везет меньше. Вот и все расследование.

Главред потянулся рукою к столу и сжал-разжал кулак, показывая, что сам он не в состоянии подняться и утолить жажду. Ноиро подал ему бокал с водой, Гэгэус жадно осушил его, но не напился. Зато говорить он уже мог.

— О ком ты сейчас вел речь, Сотис? Кому все это может понадобиться? Что — полная безнаказанность? Да нет, я уверен, что такое кому попало в руки не дается…

— Это кому попало в руки и не дается. И безнаказанность тоже условная, иначе к сегодняшнему дню всем миром заправляла бы шайка из Тайного Кийара. Существует Противостояние. Ты подумай, Юлан, почему Форгос, с ногами и руками продавшийся «тайным», будучи уроженцем Восточного города, — почему он снизошел до столь популярной темы, однако поручил псевдорасследование именно «няньке» в нашем отделе? Не есть ли это яркая иллюстрация двойных стандартов правительства?

Судя по всему, Гэгэусу сейчас было плевать и на Форгоса, и на Тайный Кийар, и на старого мерзавца Сабати, и уж тем более на всех пострадавших. Он все еще отчетливо видел тот призрачный свет, которому невозможно сопротивляться; он хорошо помнил странные ощущения себя, когда не можешь сказать о себе «я», не в силах вспомнить свое имя, неспособен вытянуть хотя бы что-то из своего прошлого. Ты кто-то — и ты никто одновременно.