Леди Триллиума

Девушки облачили Харамис в новую чистую одежду, украсили ей руки причудливыми золотыми браслетами и повели обратно. Там, у входа, ждали мужчины с креслом-носилками, готовые отнести ее в противоположную часть храма — туда, где находилась комната, предназначенная для жертвоприношений.

Харамис с большим интересом разглядывала это помещение, не обращая ровным счетом никакого внимания на двух жрецов, с ног до головы одетых в черное и в масках, которые вышли ей навстречу. Как и говорил прежде Файолон, вся комната оказалась высеченной в монолитной скале. Весьма грубого изготовления статуя Богини, казалось, вырастала прямо из стены в дальнем конце помещения; возле статуи на уровне ее груди располагался алтарь, также высеченный из монолитной горной породы, весь в разводах старой запекшейся крови. Откуда-то снизу из-под алтаря вытекал ручей, в котором Харамис узнала исток реки Ноку. Он тек через всю комнату и возле самой двери перекрывался несколькими досками черного дерева, однако около алтаря никакого помоста над ручьем не было. Харамис сразу заметила, что там расположен участок открытого пространства, достаточно большой, чтоб запросто выбросить в воду мертвое тело. Течение было очень быстрым, а высокогорная вода — наверняка неимоверно холодной.

Жрецы что-то говорили, обращаясь к ней, но Харамис не узнавала языка, которым они пользуются, и не удосужилась ничего ответить. Жрецы обменялись быстрыми многозначительными взглядами, затем протянули руки к Харамис, помогая ей слезть с кресла, причем взялись за золотые браслеты, стараясь не прикасаться к голым рукам будущей жертвы. «Интересно, они просто стараются не дотрагиваться до этого масла или же обряд запрещает этим людям прикасаться к жертвенной Дочери Богини? — подумала Харамис. — Хотя возможно и то и другое одновременно».

И тут она коснулась босыми ногами пола и судорожно вздохнула. Ноги у нее подкосились, и она опустилась на колени. Один из жрецов подхватил ее за талию и поддержал, но Харамис почти не почувствовала его прикосновения. «Во имя Цветка! — поняла она вдруг. — Ведь Файолон был абсолютно прав». Чувство земли — чувство страны Лаборнок — всей силой нахлынуло на Харамис. «Давным-давно надо было мне приехать сюда, — подумала она. — Неужели все эти долгие столетия земля тщетно ждала меня?»

— Принцесса, — проговорил один из жрецов взволнованным шепотом, голос его заглушала надетая на лицо маска, — возьмите себя в руки. Вы же не хотите стать бесчестьем и позором, не оправдав того великого жребия, к которому призваны!

Харамис некоторое время разглядывала этого человека, пока наконец смысл слов жреца не дошел до нее. Она глубоко вздохнула, собралась с силами и выпрямила ноги.

— Все в порядке, — спокойно ответила она. — Можете меня больше не поддерживать.

Жрец отпустил талию Харамис, однако другие продолжали крепко держать ее за браслеты все то время, пока вели к алтарю, и повернули затем лицом к собравшимся людям. Тут, похоже, столпилось все без исключения население храма. Лишь несколько человек из всего собрания выражали взглядами хоть малое сожаление по поводу судьбы принцессы. Выражение большинства лиц соответствовало тон мимике, что появляется на морде скритека во время охоты. «Кажется, я не очень-то буду оплакивать жизни этих людей», — сказала себе Харамис.

— Глядите, вот Избранница! — продекламировал жрец.

— Ура! — ответила толпа.

— Возлюбленная Младшая Дочь Богини, — нараспев произнес второй жрец.

— Ура!

— Отдающая сердце свое Матери своей.

— Ура!

— Отдающая жизнь свою Матери своей.

— Ура!

— Умирающая ради того, чтобы Мать ее была жива.

— Ура!

Харамис возвели на алтарь и уложили на плоскую горизонтальную поверхность так, что она смотрела теперь прямо в лицо Богине. Резьба по камню оказалась действительно в высшей степени грубой. Собственно, перед нею было не лицо, а лишь намек на него — примитивные схематические насечки. Основным назначением этом статуи, кажется, было просто-напросто поддерживать потолок в комнате. Харамис чувствовала, что почти вся тяжесть горы, возвышающейся над этим помещением, опирается именно на этот участок стены.

Собравшаяся толпа стояла теперь позади алтаря, так что она никого не видела. Один из жрецов отошел в сторону, а второй продолжал удерживать Харамис за браслеты на руках; но вот первый жрец вернулся, подошел к алтарю с правой стороны и поднял обсидиановый кинжал — именно такой, как описывал Файолон.

Жрецов явно что-то сильно беспокоило. Тот, что стоял слева от Харамис, по-прежнему крепко держал ее за браслет, как видно ожидая, что жертва попытается сопротивляться. Жрец снова застыл с каменным кинжалом в руке. В его позе угадывалась растерянность.

— Что с тобой? — прошипел первый жрец. — Неужели ты не понимаешь, что сейчас умрешь?

— Разумеется, понимаю. — Харамис сделала круглые глаза.

— И тебе не страшно? — спросил второй жрец.

— А с какой стати мне должно быть страшно?

«Действительно, я давно уже совсем старуха, и мне самое время умереть, а теперь к тому же я умираю ради блага всей земли. Именно так и подобает умереть Великой Волшебнице — так с какой стати я буду пугаться? Хотя они-то, разумеется, — в глубине души потешаясь над своими палачами, подумала Харамис, — не подозревают, насколько я старше, чем им кажется; они-то, бедняги, ожидали, что на этом кровавом алтаре окажется охваченное ужасом дитя. — Харамис представила на своем месте Майкайлу и с трудом подавила дрожь. — Какое счастье, что она им не досталась!»

— Что же нам теперь делать? — прошептал жрец справа.

— Надо продолжать ритуал и принести жертву, — ответил жрец слева. — Что нам еще остается? Да и к тому же где это написано, что жертва должна быть непременно напугана?

— Но уровень энергии совсем не таков, как полагается!

— Знаю, но народу мы это вряд ли сейчас сможем объяснить. Толпа ждет, чтобы мы принесли жертву, и притом прямо сейчас!

Левый жрец протянул руку и вытащил из груди статуи Богини камень-затычку размером чуть больше собственной ладони. Теперь Харамис стало отлично видно, что внутри статуи — пустота.

— Давай же действуй, — зашептал жрец своему напарнику с кинжалом. — Не важно, что мы не получили достаточно энергии из-за того, что жертва не испугалась, — свое дело сделает боль, и мы наверстаем упущенное.

Он помолчал и неуверенно добавил:

— Будем надеяться…

«Ну что ж, надейтесь, — подумала Харамис. — Да пребывает с тобой вовек благословение Владык Воздуха, Файолон! Похоже, нам удалось-таки сделать весь этот ритуал бессмысленным. И все их усилия пойдут насмарку».

Жрец взмахнул кинжалом в направлении Харамис и распорол ей платье на груди. Когда клинок вновь взмыл в воздух, она заметила на нем кровь, однако абсолютно ничего не почувствовала. Оба жреца уставились на спокойное, умиротворенное лицо жертвы. У Харамис появилось ощущение, что она видит сквозь маски их недоумевающие, полные ужаса лица. Она взглянула на своих палачей и невинно улыбнулась. Вот теперь уж нет никаких сомнений, что оба жреца охвачены тем самым морем страха, которого так жаждет их беспощадная Богиня.

Человек с кинжалом едва перевел дух — это наверняка видела вся толпа, — когда рассек грудь жертвы, сломав при этом несколько ребер (Харамис слышала их треск), и вырезал у нее сердце. Никакой боли она не чувствовала, хотя от потери такого количества крови слегка начала кружиться голова.

Однако, как и предполагал Файолон, заклинание, менявшее внешность Харамис, перестало действовать; заговор же против боли, поддерживаемый благодаря тому, что она лежала на каменной поверхности, через которую сохраняла связь с землей, действовал по-прежнему безукоризненно. Стоявший с левой стороны жрец, который обернулся было, чтобы вытащить из статуи сердце прежней жертвы, остолбенел, увидев лицо Майкайлы, меняющее свое очертание и превращающееся на глазах в физиономию древней старухи. В тот же самый момент другой жрец, поднявший на вытянутых руках вырезанное у жертвы сердце, чтобы показать его толпе, тоже опустил взгляд на алтарь и едва не выронил сердце из дрожащих рук.