Они знали (СИ)

Да, я мог поверить единственно любви, но прежде должен был убедиться, что это и в самом деле настоящая любовь или что она, по крайней мере, способна стать таковой. Вот почему я был так суров, обрушив на голову Северуса жестокие упреки. Эгоистичное желание получить то, что хочется любой ценой не могло стать в один ряд с подлинной самоотверженной любовью. Я подверг его проверке, и он показал, что способен переступить через ревность и готов на все, ради спасения той, что ему дороже жизни, а также ее мужа и ребенка. Так я получил шпиона в стане лорда Волдеморта.

Информация, которую в течение года поставлял мне Северус, сослужила нам прекрасную службу. Именно сведения, полученные от него, помогли Ордену сорвать несколько операций Пожирателей смерти и спасти от гибели немало обреченных жертв. Он же сообщил мне о предателе в Ордене, хотя кто этот предатель - ни он, ни я так и не смогли узнать до последнего момента. Никто в Ордене не знал имени моего осведомителя, ведь у меня их было много. На самом же деле почти вся информация шла от одного и того же человека. Ни Лили ни Джеймсу я также не сообщил, откуда узнал об объявленной лордом Волдемортом охоте на их крошку-сына. Скрытность? Возможно! Но не потому я ничего никому не сказал, что не доверял своим сторонникам, а потому, что не мог рисковать. Мои планы всегда бывали удачными именно оттого, что о них знали считанные единицы. Я привык к этому и не хотел отступать. Возможно, и тут была моя вина. Я справедливо считал себя умнее других, почему и ошибки мои в итоге оказались более серьезными.

Предложив Джеймсу и Лили воспользоваться Фиделиусом, я надеялся обеспечить их безопасность, хотя решение Джеймса назначить именно Сириуса Хранителем оказалось вполне ожидаемо. Не буду распространяться о своих чувствах, когда я увидел мантию-невидимку, которую показал мне Джеймс в один из моих визитов. Одержимость Дарами Смерти однажды уже сыграла со мной злую шутку, лишив меня сразу двоих близких людей. А я так ничему и не научился! Попросив одолжить мне мантию, я исследовал и изучал ее дольше, чем рассчитывал, пока не убедился, что передо мною и в самом деле один из легендарных Даров. После этого уже выше моих сил было выпустить ее из рук. Я снова поддался тому же соблазну. С Воскрешающим камнем спустя много лет получилось то же самое, что со всей ясностью доказывало, что я недостоин владеть этими сокровищами. Джеймс погиб, а я остался обладателем двух Даров сразу. К счастью у меня хватило мужества потом вернуть мантию законному владельцу - точнее его сыну.

О следующей после смерти Поттеров ночи мы с Северусом вспоминали редко. Быть может, он стыдился тех своих эмоций, ведь всякая слабость и своя и чужая для него была нестерпима. В ту ночь я и в самом деле видел его таким, каким никогда ни до, ни после не видел его ни один человек. Отчаяние Северуса тронуло даже меня. Нет, он не плакал, не кричал, не бился в истерике, не швырял вещи и не крушил все подряд, как Гарри после гибели Сириуса. Правда, лучше бы он делал это. Бурные проявления горя часто пугают, но только умудренные опытом знают, что гораздо страшнее горе, не имеющее сильных внешних признаков. Когда слышишь, что хрип агонии, вой смертельно раненого зверя. Значит, сердце несчастного и впрямь рвется от невыносимой боли, которую не выразить, не выплеснуть, не вылить слезами. Я видел, насколько глубоки и неподдельны страдания молодого человека и считал, что те муки, которые он испытывал, искупают все, что он делал на службе у лорда Волдеморта. Потом Северус чистосердечно признался мне во всех своих преступлениях. Правду сказать, их было не так уж и много: как я и думал, его ценили, и поэтому он достаточно редко принимал участие в «боевых операциях» Пожирателей. Он клялся мне, что никогда не развлекался на манер Беллатрикс или Макнейра, хотя не отрицал, что ему приходилось убивать в бою. У меня не было причин сомневаться в его словах, хотя во время суда я несколько исказил факты.

Кривил ли я душой, свидетельствуя в его пользу в суде? И да, и нет. Любовь, в моих глазах имевшая такое огромное значение, не была аргументом для судей. Это еще одна причина, по которой я никому ничего не рассказывал. Все без исключения считали глупостью доверять одной любви, потому что не верили в ее необычайную силу. Мое ручательство имело для них вес, а любовь - едва ли. Я же всегда уделял внимание тем вещам, что другие не давали себе труда понять.

Еще в молодости я знал, что детские сказки - лучшее зеркало истины. Пример с Дарами Смерти позже подтвердил мою правоту. С тех пор я не усмехался снисходительно над детскими сказками, и внимательно изучал каждую из них. Я прочитал множество волшебных сказок, не упуская из виду и те, что придуманы маглами. И в тот момент я вспомнил несколько из них. Помню, они поразили меня тем, насколько точно отражали мои представления о силе любви. Невозможно было сказать об этом более красиво и тонко. Вернее, я думал, что невозможно вплоть до моего разговора с Северусом о той истине, которую он должен был открыть Гарри и которая должна была обеспечить нашу победу.

Но, конечно, утешая убитого горем Северуса, я ничего подобного еще и в мыслях не держал. После того, как мне удалось вытащить его из бездны отчаяния, мы говорили всю ночь. Точнее, говорил только он, а я слушал. То был единственный раз, когда он так много говорил о своей любви к Лили. Он рассказал, как впервые увидел ее и понял, что никогда уже ему не быть по-настоящему свободным. Рассказал о дружбе, которая не была дружбой, потому что в душе одного из друзей жило куда более сильное чувство. Рассказал о своих надеждах и о муках ревности, о ссорах, о разрыве, о своей попытке попросить прощения - словом обо всем. Особенно удивительным показалось мне то, насколько целомудренны были его мечты о ней. Я не раз слышал об оргиях, бывших в обычае у Пожирателей смерти, причем даже у тех, кто имел семью. Поэтому чистая любовь казалась в этой среде чем-то невероятным. Все то, что Северус рассказал мне в ту ночь, я, согласно данной клятве, сохранил в секрете до самой его смерти. Да и теперь в подробностях не вижу нужды…

После той исповеди Северус нечасто говорил о Лили и почти не упоминал ее имени. Он словно бы стыдился того, что позволил себе дать волю чувствам и словам. Десять лет старался сделать вид, что позабыл тот разговор и заставить меня забыть о нем тоже. Кстати, свои обязанности он выполнял очень профессионально. Пожалуй, никто во всей Британии не знал предмета лучше него. Если б только он еще умел обходиться с детьми! Много раз я пытался втолковать ему, что они дети и к ним нужно быть снисходительнее. Напрасно - не прощавший себе малейшей слабости, он был также беспощаден и к другим. Студенты не любили его, да ему и не нужна была их любовь. Хотя успеваемость по его предмету оставалась на довольно высоком уровне, я не мог его заставить, например, снизить требования к Ж.А.Б.А. Он брал на расширенный курс только показавших самые лучшие результаты. По всей видимости, такая строгость объяснялась почти фанатичной преданностью науке, против которой были бессильны все мои доводы.

Когда в Хогвартс поступил Гарри, я заранее знал, что между ним и Северусом не возникнет взаимопонимания. Несмотря ни на что Северус продолжал видеть в мальчике его отца и не желал замечать его сходства с матерью. Он вел себя так, словно Гарри был точной копией Джеймса, а его оценка Джеймса не отличалась беспристрастностью. Неудивительно, что с первого же дня оба возненавидели друг друга.

Сначала я надеялся, что со временем необходимость защищать Гарри ради Лили поможет Северусу преодолеть ненависть к Джеймсу, но я ошибся. После того, как Северус в первый раз спас Гарри жизнь, и мальчик спросил меня о причинах такого поступка, я вынужден был сказать полуправду, рассказав о школьной вражде Северуса и Джеймса, но умолчав о его причинах. Честно говоря, иногда мне думается, что это тоже было ошибкой. Известие, что спасение являлось всего лишь «возвращением долга» уничтожило благодарность, уже готовую зародиться в мальчике и еще больше обострило отношения.