Мой замок

– Так я и знал, милорд, вы только кажетесь добрым! – со злорадным торжеством воскликнул неутомимый спорщик Давид прежде, чем до конца выслушал. – А при чем тут его светлость герцог?

– Вы с ним встречались? Знаете его? – задал граф встречный вопрос.

– Как же, как же! Имел честь быть приглашеным для показа изделий.

Однако его светлость ничего не купил, хотя и обещал рекомендовать своим друзьям.

– Он и отрекомендовал, уж будьте спокойны... – усмехнулся граф. – Поверьте моему слову, мастер Давид, что знакомство с этим человеком не доведет вас до добра. Ни при каких обстоятельствах не упоминайте в беседе с кем-либо моего имени или названия крепости. Вы тут не были, слышать не слышали об Арден-холле и вообще прожили полгода на Юге, где выдали замуж дочь, а немедленно по устройстве всех дел в этом городе возвращаетесь в Кент. Понятно?

– Нет! – замотал головой ученый ювелир. – Не понятно! Но спорить не смею – я же у вас в плену. Придется исполнить ваше требование. И когда мы с Мозесом можем ехать?

– Послезавтра рано утром. До тех пор прошу все-таки осмотреть мост вблизи и представить ваши соображения о необходимых работах для его переделки...

Леди Хайд почти не участвовала в лихорадочной подготовке свадьбы и к женитьбе старого Джарвиса отнеслась иронически: седина в бороду, бес в ребро...

Она, пользуясь первым пригревающим солнцем, скрылась от всех не на галерее в зале, как раньше, а на крыше дома. По ее просьбе Роланд притащил туда удобную скамью, на которой могли с удобством посидеть двое. Не без колебаний, он сам тоже уселся рядом с барышней.

Не то чтобы ему и ей запрещали проводить вместе время, беседовать или гулять. Наоборот, родители молодой леди, на его взгляд, слишком либерально относились к воспитанию дочери. Насколько он знал, в благородных семействах девушкам внушают более строгие правила. Им не дозволено бывать с мужчиной наедине, няньки или служанки их стерегут на прогулках, и ни одна благовоспитанная девица не посмеет прийти одна в жилище холостых рыцарей или солдат.

Все эти строгости преследуют одну цель: сохранить честь девушки в неприкосновенности. А все относящееся к понятию «честь» имело для Роланда Ардена первостепенное значение. А вот леди Хайдегерд, как казалось ему, относилась к этому легкомысленно.

– Зачем старик женится? – передернула она плечиком.

– Наверное, он любит эту... вдову, – снисходительно объяснил он.

– Ну, и что? – вопросила возмущенная девушка. – Любит – ладно, но зачем затевать всякие глупости вроде венчания, торжественного обеда и прочего? Он что – принц какой-нибудь или клоун, чтобы на публике представлять? Я понимаю, всякие торжества нужны королям, чтобы их видели и восхищались, но зачем это старому слуге? Или, к примеру, деревенскому старосте?

– Но это же так положено, – не понял ее Роланд, – венчание всегда должно быть торжественным, чтобы люди ощутили его значимость...

– А в чем его значимость? – она спрашивала совершенно серьезно.

– Ну, как же! – удивился молодой человек. – Как же иначе жених и невеста станут мужем и женой?

– Как иначе? – фыркнула Хайди. – А вы что, не знаете?

Ее легкомыслие поразило Роланда в самое сердце.

– Но, миледи! – воскликнул он. – Без венчания – это такой грех! Для молодой леди даже думать об этом непозволительно!

– В самом деле? – сощурились хорошенькие глазки.

Но Роланд Арден уже вошел в раж проповеди:

– Миледи, я понимаю, что в чужих странах вы не могли усвоить истинно христианские обычаи, но уверяю вас, в Англии только святая церковь имеет право заключать и освящать браки. Отец Клемент, что осудил старосту за пренебрежение к божьему закону, был совершенно прав! Если бы бедная вдова, чей дом сожжен разбойниками, не желала стать его законной супругой, она не имела бы никакого права жить в его доме. И ваш слуга Джарвис также поступил согласно вере и закону. Если его избранница – достойная женщина и христианка, то поступить иначе было бы тяжким грехом и для нее, и для него. Разве вас не учили, что мужчина и женщина, познав друг друга только тогда не грешны, если делают это в освященном браке?

Глаза юноши сверкали праведным возбуждением. Речь его, страстная и уверенная, совершенно не походила на обычные робкие манеры.

Леди Хайд была искренне потрясена. С ней никто еще не говорил в таком тоне и с такой страстью. Воспитание ее ограничивалось всегда ласковой похвалой или снисходительным упреком. Нареченный ее жених Торин Мак-Аллистер вообще ни разу в жизни не указал юной леди на какую-либо ошибку в поведении, чем и объяснялась ее полная свобода в обращении с ним. И родители пеклись о своей любимице в полной уверенности, что их заботами она до самой старости проживет в счастье и довольстве. А этот юноша считает, что она не знает чего-то ужасно важного!

– Значит, по-вашему, познать друг друга мы можем только после церковного венчания? – простодушно уточнила юная леди. Она и сама не заметила, как произнесла «мы». Имела ли она в виду своего жениха?

– Ах, миледи! – по-настоящему огорчился Роланд и замолчал.

Хайди стало его жалко.

– Пожалуйста, сэр, растолкуйте мне суть этого обычая, – попросила она самым послушным голоском. И он, конечно, не устоял.

– Венчание, – заявил он убежденно, – это самый важный обряд для мужа и жены. Во время венчания они клянутся друг другу в вечной верности и свидетелем этой клятвы должен быть рукоположенный священник, служитель Господа. Клятва супругов друг другу так же ненарушима, как рыцарская присяга.

– А кто же вассал, а кто – сеньор? – не удержалась от шпильки юная леди.

Роланд на мгновение затруднился с ответом.

– Ну... Если жених – благородный рыцарь, то он клянется в служении даме своего сердца. Становится ее вассалом, если хотите... Но и леди торжественно обещает любить его верно и преданно, в горе и радости, даже если он будет ранен в бою и получит увечье... Так же, как рыцарь верен своему королю. Значит, она – тоже вассал. Каждый из супругов одновременно – и тот, и другой! Это и есть верность в любви, миледи.

Объяснение это Хайди понравилось. И вообще, сидеть рядом с ним и свободно разговаривать о серьезном было приятнее, чем по-детски прижиматься к боку Торина на казарменных посиделках. Она невольно сравнила их обоих. Торин, конечно, старше, он признанный герой, но с ним всегда чувствуешь себя маленькой девочкой. Сколько бы лет ни прошло, он всегда будет намного старше. А для восемнадцатилетнего Роланда леди Хайд – это настоящая благородная дама. Он называет ее «миледи», учит христианским обычаям, обращается почтительно, как к взрослой.

Ей захотелось поделиться своими переживаниями именно с ним.

– Вы понимаете, – заговорила Хайди с глубоким вздохом. – Я ведь не совсем христианка... Но поклянитесь, что никому не расскажете! – она требовательно взглянула ему в глаза.

– Клянусь спасением своей души! – горячо пообещал он.

– Мой отец был раньше царем Египта. Мы жили в Александрии, там и сейчас стоит наш дворец, и там живет мой сводный брат султан. Его зовут Сиявуш... Вернее, звали. Сейчас его называют Зия-уль-Дин. Но это неважно.

– Когда отец решил оставить брату корону, он отказался от веры Магомета и вернулся к Христу. И нас с Родериком тогда крестили. Нам преподали Священное Писание и все такое, но я не очень запомнила. Это Родерик у нас любит книги и разные истории... Так что если я чего не знаю, то не от глупости, просто меня не учили так, как в Англии. И обычаи у нас во дворце были другие. Если двое любили друг друга и отец им разрешал, они просто жили друг с другом, без всяких обрядов и разных клятв. Потому что все одинаково принадлежали султану и он один мог решать, кому с кем спать... Если ему было не все равно.

Рассказ произвел на Роланда впечатление удара по голове.

Он и раньше догадывался, что прошлое графа Ардена отличается от историй многих бывших воителей из Святой Земли, но такое!.. Он был сарацином, этот загадочный человек! То есть, он, наверное, родился в христианской семье, потом изменил вере, а через много лет раскаялся, покинул страну неверных, где был царем (!!!) и возвратился на родину со всей семьей. Или не со всей, лишь с теми, кто принял христианство.