Падение Света (ЛП)

— Он назвал тебя глупцом.

Первый Сын улыбнулся. — Лишь напомнил о риске, хотя и неосторожными словами. Ну что ж, мы нашли тебя в могиле и вот ты воскрес. Да, эта зима была к тебе сурова — давно ел в последний раз?

Вренек молчал, не в силах вспомнить.

— Приготовлю какую-нибудь похлебку, — потянулся Каладан Бруд за мешком. — Если ты сделаешь это дитя своей совестью, пусть познает блага сытого желудка.

Первый Сын хмыкнул: — Совестью, Каладан? Он уже понуждает меня к отмщению.

— Прослушав наш разговор, да уж.

— Сомневаюсь, что он много понял.

Азатенай пожал плечами, выуживая что-то в мешке.

— Почему, — настаивал Аномандер, — я должен делать найденыша своей совестью?

— Ну, чтобы он в тебе пробудилась, Первый Сын. Он так импульсивно кровожаден.

Лорд Аномандер поглядел на Вренека. — Ты сирота из отрицателей, да? — спросил он.

Вренек покачал головой. — Я был конюшим в Доме Друкорлат. Но ее убили и весь дом спалили. Они хотели убить меня и Джинью, но мы выжили, только она повредилась внутри. Я запомнил имена. Я их убью. Тех, что навредили Джинье. У меня копье.

— Да, — помрачнел Первый Сын, — мы его нашли. Древко кажется прочным, похоже, ты заботился о нем. Но наконечник мог бы быть и потяжелее. Запомнил имена, говоришь? Что еще помнишь об убийцах?

— Легионеры, сир. Они были пьяными, но исполняли приказы, это точно. С ними был сержант. Думали, я умер, но я не умер. Хотели спалить нас в доме, но я вылез и вытащил Джинью.

— Значит, леди Нерис мертва.

Вренек кивнул. — Но Орфанталя уже отослали, и Сендалат. Нас осталось всего трое, но я не был в доме, сарай сгорел и я ей не был нужен.

Лорд Аномандер продолжал в него всматриваться. — А Сендалат… если правильно помню, она сейчас заложница Дома Драконс.

Вренек не знал, верно ли это, но кивнул. — И туда вы меня увезете, да?

— Умеет тихо слушать, — сказал Каладан, ставя на угли видавший виды горшок.

— Как положено правильным мужчинам, — ответил Вренек. — Только малыши громко вопят, и их порют за это. И поделом.

Собеседники не ответили.

Через некоторое время Вренек сел, а Каладан Бруд подал ему миску похлебки. Вренек взял ее обеими руками, чувствуя, как тепло просачивается в пальцы. Он даже приветствовал болезненное ощущение.

Лорд Аномандер заговорил: — Тебе будет приятно узнать, что Орфанталь в безопасности. В Цитадели.

Вренек поднял голову и снова нахмурился на парящую похлебку в миске. — Она сказала, я его оскорбил. Что нам надо прекратить дружить.

— Сендалат?

— Нет. Леди Нерис.

— Любившая орудовать палкой.

— Я и Джинья должны были знать свое место.

— Не лучше ли будет, — предложил лорд, — не отвозить тебя в крепость Драконуса? Помню Сендалат, когда она жила в Цитадели. Была умна и казалась вполне доброй… но время меняет всех.

— Ей нравилось, когда Орфанталь с кем-то играл, но это было неправильно. Леди Нерис объяснила. — Вренек выпил похлебку через край. Никогда он не ел ничего вкуснее. — Не смогу долго оставаться в крепости Драконуса, даже если Сендалат меня ждет. Нужно убить злодеев.

— Да, — вздохнул Каладан, — твоя совесть оказалась весьма жестокой.

— Ешь помедленнее, — посоветовал лорд Аномандер. — Скажи свое имя.

— Вренек.

— Братья или сестры есть?

— Нет.

— Родители?

— Только ма. Мужчина, что меня сделал, ушел с армией. Он еще делал подковы и всякие штуки, а погиб от удара копытом. Не помню его, но ма говорила, я буду большим как он. Она видела по костям.

— Ты к ней не вернешься?

— Только когда убью тех, что навредили Джинье. Тогда вернусь. Найду Джинью в деревне и мы поженимся. Она говорил, что не может иметь детей, уже нет, после того что они сделали, но это неважно, и неважно, что ма ее не любит после того как над ней надругались и всё такое. Я возьму Джинью и буду вечно беречь.

Лорд Аномандер уже не смотрел на Вренека. Он глядел на Каладана Бруда. — Итак, я вознесу знамя ради заслуженного будущего, Азатенай, и ради выскобленной домертва совести. Если не во имя любви, то… какая причина подобает?

— Драконус встанет с тобой, Первый Сын, под таким знаменем. И тогда пусть пропадут аристократы.

Лорд Аномандер отвернулся, словно изучая голые деревья и горелые стволы вокруг поляны. — Значит, Каладан, мы пережили век стыда? Мне нечем уязвить знатных друзей?

— Сила стыда уменьшилась. Стыд, друг мой, стал призраком, летающим над каждым городом, каждым поселком. Более разреженный, чем дым, он лишь слегка раздражает горло.

— Я превращу его в лесной пожар.

— В таком пламени, Первый Сын, хорошенько береги свое знамя.

— Вренек.

— Милорд?

— Когда придет время… отмщения. Найди меня.

— Помощь не нужна. Они ударили меня мечом, но я не умер. Пусть попробуют еще, и я не умру. Меня держит в живых обет. Становясь мужчиной, ты понимаешь: нужно выполнить что обещал. Оттого ты и мужчина.

— Увы, мужчин в мире много меньше, чем ты можешь думать.

— Но я один из них.

— Верю, — ответил Аномандер. — Но пойми мое предложение, прежде чем отвергать. Ты можешь найти насильников и убийц, когда они станут в когорту Урусандера. Между тобой и ними очутится целая тысяча солдат. Я расчищу тебе дорогу, Вренек.

Вренек уставился на Первого Сына. — Но, милорд, я сделаю это ночью, когда все спят.

Каладан Бруд кашлянул смехом и плюнул в огонь. — Тот, кто тщательно обдумывает пути исполнения обета — умен.

— Не хочу, Вренек, чтобы ты рисковал. Найди меня в любом случае и обсудим подходящую тактику.

— У вас нет времени на меня, милорд.

— Ты гражданин Куральд Галайна. Разумеется, время для тебя найдется.

Вренек не понял, он даже не знал смысла слова «гражданин». Миска опустела. Он положил ее и натянул меха.

— Почти стемнело, — сказал лорд Аномандер. — Спи, Вренек. Завтра мы отвезем тебя в Дом Драконс.

— Я снова увижу свой посул Драконусу, — сказал Каладан Бруд.

— Как это?

— О, ничего важного, Первый Сын.

* * *

Воспоминание старое, но такого сорта, что не уходит никогда и кажется слишком близким, если учесть долготу прошедших лет. Колонна из целых семей, их скот, телеги, доверху набитые всем, что может пригодиться для вспашки земли и строительства домов. Айвис был молодым: еще один из покрывшихся пылью юношей, у которых энергии больше, нежели разума. Они путешествовали на север, за лес, и горизонт виделся очень отдаленным; Айвис помнил свое изумление, ведь мир раскрылся, будто свиток.

Они миновали древние могильники и дороги, превращенные дикими стадами в грязные канавы. Там виднелись стены и линии камней, но не вдоль дороги, а сходящиеся к вершинам южных холмов. На некоторых курганах торчали мертвые деревца, большей частью повалившиеся после зимних резких ветров. На стволах не было корней, их обрубили на известном уровне и вонзили в груды камней. Эта загадка казалась Айвису куда очаровательнее любой возможной истины, ведь стоит задать пару вопросов взрослым, особенно охотникам, и услышишь про ловушки, силки, места забоя. Ему же нравились более возвышенные объяснения странностям, находимым на великой равнине.

Боги стояли, высокие, руками они могли задеть небеса. По ночам их очи сверкали сквозь тьму холодным светом. Глядя вниз, они передавали послание: мы далеко, и расстояние рождает равнодушие. И все же в те давние времена боги были не такими отстраненными. Да, он сиживал с их смертными детьми, делясь теплом костров. То была эпоха, говорил себе Айвис, когда боги еще не покинули мир, когда смертные еще не разбили им сердца.

Линии валунов, пирамидки на холмах, огромные колеса — все это осталось после ухода богов. Отчаявшиеся смертные вперяются в небо, видя лишь угасающие огни потерь.

Уму ребенка нравилось думать, что оставленные позади и брошенные найдут новый язык, напишут на равнине каменные письмена с призывом к богам. В самом начале подобное дерзновение не сулит безнадежности. Звезды далеки, но не так далеко, чтобы не видеть мир внизу.