Клан

Зазвенел телефон, выдергивая Вячеслава Михайловича из глубокой задумчивости. С минуту третий секретарь тупо смотрел на вертушку с пентаграммой на диске, потом снял трубку:

— Скрябин слушает.

— Секретариат ставки, — кратко представились в трубке. — Иосиф Виссарионович хотел бы сегодня, в двадцать три пятьдесят, заслушать сводку о состоянии тяжелой промышленности и уровне производства. Вы успеете?

— Если Первый в Кремле — то да, если нет — попрошу прислать за мной машину.

— Машину подадут в двадцать три тридцать.

Славутич повесил трубку, продолжая вглядываться в пентаграмму.

Демоны, придя к власти, избрали своим символом символ мрака и холода. Вот уже два десятилетия он пропитывает землю. И если его влияние усилить с помощью обряда посвящения крови, то через пару недель птицы станут мерзнуть на лету, а резина — трескаться от каждого прикосновения. Красная Армия выдержит, для нее ватников, валенок и тулупов на складах сохранилось в достатке, на всю семимиллионную армию, ныне сократившуюся почти вдвое. А вот спасет ли проклятие немцев, одетых в жалкие тряпочки?

Немного повеселев, Вячеслав Михайлович набрал номер администрации:

— Добрый вечер, Скрябин говорит. У меня умерла секретарша, поэтому прошу предоставить мне другую. Кроме того, попрошу немедленно составить для мне справку о том, какие работы по вскрытию могил проводила Академия наук, кто в них участвовал, где находятся останки покойников… Что? Вы знаете, мне глубоко наплевать, где сейчас находится ваш директор, сколько сейчас времени и какие специалисты должны этим заниматься. Через полтора часа я должен быть с докладом у Сталина, и если через час я не получу все, что запросил, то попрошу его назначить на работу в администрацию наркомата менее ленивых специалистов. Передайте своему директору пожелание спокойной ночи.

Славутич повесил трубку и сладко потянулся. Разумеется, защита Круга не даст ему возможности получить на свои вопросы прямого ответа. Но он не дурак и сможет разгадать их по намекам: по сгоревшим страницам, спискам повышений, мертвым секретарям. Месяц, два, полгода — но он узнает все. И тогда нанесет ответный удар.

— Ну что, Славутич, ты и теперь будешь утверждать, что Северный Круг уничтожен? — Еще никогда Изекиль не выглядел таким встревоженным. Он низко сгорбился, засунул руки в рукава, плотно прижав их к животу, и бродил, бродил возле своего кресла, никак не решаясь в него сесть. — Всего несколько дней — а я лишился почти всего, чего добился на Севере! Сперва Пустынник, потом Испанец. А теперь все остальные: Лука, Готик, Кипара! Все, кто выживал столетиями, кто хотел того же, что и я, кто клялся в верности. И после этого ты опять будешь говорить, что Северный Круг мертв?

— Ну, положим, Луку зарубили топорники, — лениво возразил Славутич. Этот Великий представлял собой полную противоположность первому члену Круга: он растекся в кресле, подобно выплеснутому из вазы фруктовому желе, прижимая ступни ног к алтарю, а ладони положив поверх столешницы, и впитывал энергию, которая стекалась к сердцу страны со всех уголков огромной державы. — Церковь в своем праве, он сам захотел украсть долю из ее пирога. А с патриархией ссориться не нужно. У него свои источники энергии, своя система защиты, свои умелые мастера. Церковь может воевать очень долго и успешно.

— Ты мне зубы не заговаривай! — резко остановился Изекиль. — Думаешь, я не вижу, что ты тяготишься давней клятвой? Что северян, которых сам же мне отдал, жалеешь? Коли устал — уходи! Оставь свое место в Круге более молодым и ступай. У вечности найдется место для всех.

— Ты сам не устал, сын черной Амамат? — одними глазами покосился на него Великий. — Почитай, раз в десять дольше меня землю топчешь.

— А я привык, Славутич, — оправил свой капюшон черный маг. — Или ты хочешь ускорить мою усталость?

— Я хочу указать тебе, что топорники положили не только Луку, но и крутились возле Пустынника, — невозмутимо ответил Славутич. — Значит, из пяти случаев как минимум два остаются на совести Церкви, а не Круга. А ведь еще в паре случаев они могли и не оставить заметных следов.

— Святоши? — Изекиль разомкнул руки, уселся в свое кресло. — Нет, Славутич, Церковь, карая отступников, всегда оставляет свою подпись: удар топора. Здесь поработал умелый колдун.

— Пустынник удара топором не получал, — невозмутимо ответил Славутич. — Но святош возле себя заметил.

— Не-ет, Великий, тут что-то не так, — покачал головой Изекиль. — Ты что-то недоговариваешь. Глаза нам отводишь… А ты, Великий Унслан, — неожиданно повернулся маг к ученику, — что думаешь ты?

— Я думаю, — вскинул тот голову, — что Северный Круг существует и начал против нас войну. Мы должны ответить тем же и разгромить его еще раз!

— Какая храбрость, — усмехнулся Славутич. — Но с кем ты собираешься воевать? Мы так и не узнали, что же входит в этот несчастный Круг.

— Неважно! Нужно собрать все силы, всех колдуний, всех магов, которые находятся под нашим влиянием, и бросить их на север. Пусть перебьют вообще всех, кто только подает признаки магических способностей. Члены Круга неминуемо окажутся среди них.

— Ты воспитал достойного ученика, — покачал головой Славутич. — Настоящий европеец. Но вот ведь незадача: живущие на наших землях маги в большинстве своем воспитаны по-русски. Они никогда не согласятся лить кровь невинных, да еще в таких количествах. Не случалось никогда резни массовой в истории Руси и не случится. Чужие нравы так просто не прививаются. А звать на помощь друзей из земель западных дороговато выйдет. Там Кругов средь колдунов не случалось никогда, там такое не принято. Каждый сам за себя, и все тут. Хочешь помощника заполучить — плати. За идею, за честь, за родину надрываться не станут.

— Не бойся, Славутич, — подал голос Изекиль. — Платить можно не только богатством, но и будущим. А будущего у меня здесь, на Руси, много. Да и ради мести желающих потрудиться тоже изрядно. Не одну тысячу лет все вы, как кость в горле, у нас со своей совестью и правдой сидите. Счетов накопилось изрядно. К тому же я открыл южные рубежи демонам. Там уже сейчас льется кровь ручьями, уже сейчас слетаются туда на потоки мертвой энергии колдуны молодые или оголодавшие. В Чечне, как добрые времена Конкисты, Третьего Рейха и Вьетнама матерей жгут вместе с детьми, стариков выкашивают, как сорную траву, безоружных морят, запытывают до смерти и продают в рабство. И каждый варвар, каждый колдун, вкусивший там крови или вдосталь насытившийся энергией, с радостью встанет под мои знамена — чтобы получать эту кровь и эту энергию еще и еще, пока вся твоя Россия не превратится в моровое поле. По моему приказу через южные рубежи в битву ринутся сотни тысяч уже прикормленных бойцов. А защищать-то земли ваши уже почти некому. Я, когда ты от Северного Круга отвернулся, не только петроградских, я вообще всех магов задавил, кого только найти смог. Вплоть до знахарок на чердаках, вплоть до шаманов в заброшенных чумах. Даже астрологов всех расстрелять повелел. Прямо на их же съезде и порешили голубчиков. Много ли ныне уцелело мастеров, кто хорошо работать против карателей сможет? Твоим воспитанникам нельзя. Ты мне противиться не можешь, клятвой связан. Из земель сибирских и южных без зова Круга Московского никто не приедет. А своих, северных магов пока в Петербурге заметно не было… Есть, догадался! — неожиданно радостно хлопнул себя кулаком в ладонь колдун. — Понял, от кого ты мне глаза отводишь, Славутич! Пустынник мага какого-то поминал, что полиции его помогал арестовывать. Это уже след. Какой-никакой, а след. Колдовской, настоящий. Вот и нашлась ниточка. Теперь не все подряд крушить нужно будет, а лишь несколько самых буйных голов открутить.

— Одинокий глупый мальчишка, — пожал плечами Славутич.

— А мы проверим, — оживился Изекиль. — Недорезанные одиночки уже не раз гробили самые великие предприятия. Найдем настоящего убийцу — глядишь, и не понадобится армий дорогих собирать. Несколькими точными ударами обойдемся. Ну, Великий Унслан, ученик мой достойнейший, настала для тебя пора показать, чему ты смог научиться. Найди мне этого мальчишку. Узнай, кто такой, откуда, что может, чего хочет. И как его на цепь посадить можно. Злой цепной пес всегда дороже дохлой псины стоит. А коли дикарь неисправимый — тогда и истребим. Коли он во всем виноват — хорошо. Нет — придется идти на расходы. Но вольный город Санкт-Петербург мне надоел. Ты слышишь, Славутич? Надоел! Смирись и не мешай!