Бэламнийская трилогия

Путешественники вернулись на дорогу и быстрыми шагами направились в сторону болота и горной гряды. Они прошли над заводью Высокой Башни и остановились там передохнуть. Эскаргот заметил, что он был бы не прочь посмотреть, что на самом деле делал Хоббс со своей книгой счетов, а потом тихо рассмеялся, добавив, что он бы, вероятно, увидел что-нибудь очень странное.

Дули поинтересовался, зачем это Хоббс носит такие невероятные шорты, а Профессор сказал, что это, несомненно, очередная проделка гоблинов – очевидно, ему дали эти штаны и заставили носить их. Джонатан высказал надежду, что так оно и было. Ему хотелось думать, что Хоббс не выбрал бы их сам.

Со стороны заводи Высокая Башня была хорошо видна – она стояла на вершине горной гряды, всего в миле от гавани по прямой. На фоне ночного неба ее стены казались черными и безжизненными. Между Башней и заводью лежала болотистая низина, усеянная покосившимися лачугами и узловатыми, покрытыми мхом деревьями. Через окошки в этих хибарах иногда пробивался свет, который издалека казался светом глаз диких зверей. Со всех сторон раздавались самые разные звуки. Среди деревьев мелькали летучие мыши, а далеко в скалах воздух сотрясал вой волков. Над всем болотом лежал туман, странно парящий в воздухе в футе или в двух над поверхностью земли, похожий на какое-то едва видимое серое одеяло. Тропа проходила прямо через болото, и путешественникам не оставалось ничего, кроме как идти по ней. Как сказал Эскаргот, через болото и горную гряду проходит далеко не одна тропа. Если они сойдут со своей, то попадут либо в зыбучие пески, либо набредут на логовище болотного дьявола или гадюки. Всем, кроме Эскаргота, казалось почти невозможным сохранить это путешествие в тайне, но, может быть, это являлось частью его генерального плана. Когда над деревьями повисла луна, выглядывая из-за разбросанных по небу облаков, путешественники двинулись в путь. Они пошли по тропе, окруженной громадными деревьями, из-за которых ночная мгла казалась еще мрачнее.

Деревья загораживали лунный свет и отбрасывали темные тени. Лишь время от времени путешественники видели тропу, освещенную тусклым светом, лившимся через бреши в кронах деревьев. Их ветви были так плотно переплетены друг с другом, что кроны казались непрерывными темными навесами. Деревья были окружены болотными кочками, поросшими травой, а между ними и деревьями блестели лужи мутной воды. Несколько раз Джонатану показалось, что он видел змею, а один раз даже нескольких – ползущих по тропе в болото. Они были длинными и тонкими и как будто не спешили уползать с пути. Ахав, видимо, заметил первую змею и погнался за ней, но тут же оставил это занятие – в тени болот змеи были почти невидимы, однако каким-то образом чувствовали себя там как дома и от этого были еще более опасными.

С ветвей свисали длинные пучки моха, и время от времени с них слетали капли воды и приземлялись Джонатану на голову или на куртку. Когда тропа раздваивалась, слово Эскаргота было решающим, поскольку остальные дороги не знали. И если бы не случайные желтые пятнышки света, разбросанные среди болот, они бы думали, что находятся в сотнях миль от человеческого жилья. К тому же Башня все время исчезала из поля зрения.

Путешественники осторожно пробирались по тропинке, опасаясь столкновения с бандой гоблинов или покрытым серой шкурой троллем, притаившимся в тени, а туман то поднимался, и тогда окружал их плотной завесой, то опускался и зависал над землей. Но в основном серая дымка висела у них над коленями, и тогда друзья двигались в ней, словно призраки по преисподней. Джонатан ни за что не смог бы сказать, какое расстояние они прошли. Иногда на их пути встречались поваленные деревья, влажные и покрытые мхом, и тогда приходилось перелезать через них. Джонатан был готов поклясться, что каждый раз это было одно и то же дерево – наверное, они, все время спотыкаясь обо что-нибудь в темноте, ходили по кругу. Он решил внимательно осмотреть поваленное дерево вновь, чтобы убедиться в этом, но поваленные деревья больше не попадались, и тогда Джонатан решил, что это просто виновато его разыгравшееся воображение.

Прошел почти час, и тут до путешественников донеслись приглушенные звуки. Не приходилось сомневаться, что это были гоблины, – явно слышались глухие удары железного молотка о котел, странное, невыразительное завывание ивовой флейты, гогочущий смех и бормотание этих маленьких существ, развлекающихся где-то поблизости.

Друзья продолжали осторожно пробираться вперед, стараясь держаться в тени и не попадать под лунный свет; иногда они надолго замирали, пристально вглядываясь в окружавшие их темные ложбины. Вскоре за деревьями стали видны оранжевые и желтые отблески фонарей, пробивавшиеся сквозь окна хижины. Это была покосившаяся лачуга с дощатыми стенами и крышей, покрытой дранкой, почти разрушенная – такая она была древняя.

Эти огни напомнили Джонатану лачугу в лесу возле Стутонской Топи, и он решил не обращать внимания на эти огни, идти дальше. Но тут явно творилась какая-то чертовщина. Это не была обычная западня гоблинов. Внутри этой полуразвалившейся хибарки скакали и прыгали какие-то существа. Джонатану показалось, что они были “гоблиноподобными” – слово, которое бы обязательно понравилось Профессору Вурцлу. Путешественники скрылись в тени ольхи и оттуда молча наблюдали, как эти существа, свешиваясь с крыльца, гикали, гоготали и колотили по перилам, а затем скрылись внутри. Казалось, у них была какая-то встреча – в течение пяти минут здесь с деловым видом прошли две группки гоблинов, которые выходили из тени деревьев и скрывались в лачуге. Потом вниз по деревянной лестнице, пошатываясь, спустилась еще одна стайка гоблинов – они громко гоготали и болтали, а затем скрылись в болоте, и крупный, бородавчатый гоблин, шедший позади всех, швырнул за собой горсть каких-то монеток.

Некоторое время спустя на фоне освещенного окна появилась какая-то фигура. На голове у нее была надета набекрень шляпа – видно, одна из шляп, сшитых Лонни Госсетом. Гоблин зашелся хохотом и уронил вниз на тропинку что-то вроде ящика комода, набитого столовым серебром, – послышались звон и лязганье ножей. Эти звуки, видимо, понравились мародерам – из лачуги раздались одобрительные возгласы. Один из гоблинов скатился вниз по лестнице, собрал рассыпанные приборы, отнес их наверх и затем вновь сбросил из окна набитый ими ящик.

Тут же послышались звуки разбитого стекла и дикий крик, а затем – гоготанье, шум борьбы и злое бормотанье. Тени внутри хижины заколыхались – видимо, лампа качалась, а затем свет с треском погас – вероятнее всего, лампа упала со своего места и разбилась. Но вскоре тьма внутри хибары рассеялась, там вновь замерцали красноватые и оранжевые огни – это гоблины принялись вешать лампы на стены. Внезапно гоблины стремительно выкатились на крыльцо, сбежали по лестнице и разбежались в разные стороны. Двое из них пронеслись, царапаясь и колотя друг друга, – при этом оба были охвачены пламенем с головы до ног. Они с шипеньем бросились в лужи, окружавшие тропинку, а затем вскочили и бросились вслед за своими приятелями. Когда путешественники вновь двинулись в путь, огонь уже охватил всю лачугу.

В целом все это выглядело довольно странно, но это были гоблины, и понять их было непросто. Джонатан подумал – не остановиться ли и не попробовать потушить огонь, но, рассмотрев лачугу, он понял, что она была такой старой и ветхой, что и выгорев дотла не стала бы хуже. Поэтому они оставили хибару тлеть и отправились дальше, вновь оказавшись в темноте болот.

Вскоре они услышали завывание волков, раздававшееся то где-то впереди, то позади, то вверху, то опять впереди, словно волки шныряли по наклонным скалам гряды у Высокой Башни. Пару раз Джонатан видел мельком в тени блеск красноватых глаз и где-то рядом слышал тихие, почти бесшумные звуки шагов. И вдруг, когда они уже почти полностью пересекли болото, путешественники резко остановились и, столпившись, принялись вглядываться в мелькание тысяч крошечных желтых огоньков, которые казались чьими-то глазами, глядящими на них из темных луж сквозь освещенную лунным светом дымку. Выяснилось, что это и в самом деле были глаза – глаза бесчисленных лягушек; все они сидели в лужах и смотрели из темноты.