Камень третий. Дымчатый обсидиан

— Обещаю… И ты себя береги, Кан…

Помнится, едва ступив на палубу изумрудно-зеленого димарана «Ювель», Кангасск ошеломил сына звезд множеством деталей и воспоминаний давнего прошлого — он даже цитировал стихи Мералли! — и получил строгий выговор: не играть с харуспексом вот так. Если бы Кангасск разбирался тогда в харуспексах, он бы знал, что через них, да еще без согласия на то другого, не выудить у судьбы столько значимых мелочей.

…Это не было гаданием вообще. За исключением двух-трех картин, все это было собственной памятью того, кто ныне живет под именем Кангасска Дэлэмэра…

«Не знаю, почему, но ты все больше напоминаешь мне Зигу. Есть что-то… неуловимое… Не удивлюсь, если ты и есть он…» В то время, когда эти слова были сказаны, Кан ни за что бы не поверил в подобное. Полушутка, которая быстро забылась в преддверии войны, обернулась-таки прозрением…

— …Все, что ты рассказал… это просто удивительно, Кангасск, — сказала Эдгари и накрыла его ладонь своей. — Сколько таких снов ты видел?

— Два, — тихо проронил Кан. — Сегодня я ухожу. Выберу какой-нибудь торговый караван, что идет в Нави, и пойду с ним… как наемник. Я пришел просить у тебя совета перед дорогой. Сам я не знаю, как быть со всем этим…

— Кангасск… — гадальщица виновато улыбнулась. — Я боюсь что-нибудь советовать тебе. Потому что это хрупкий момент твоей жизни, и, если я ошибусь, если скажу одно неверное слово, ты можешь пострадать.

— Я буду осторожен, — Ученик был непреклонен.

— Хорошо, — уступила Эдгари. — Я скажу что знаю… Надеюсь, это тебе поможет. Или хотя бы не навредит…

Она немного помедлила, прежде чем сказать первое слово. Кангасск не торопил, хотя, возможно, у него и кончалось время. Он терпеливо ждал. И, даже несмотря на тьму, скрывавшую судьбу Ученика, Эдгари чувствовала, какая тяжесть лежит у него на плечах. Давняя, древняя, намного старше его телесной оболочки. И еще… отчего-то этот молодой бессмертный был похож на назарин, готовый цвести, но ждущий одного-единственного луча солнца…

— По окончании жизни, — начала Эдгари, — когда умирает тело, бывшее нашим домом, мы отправляемся в совершенно особенное путешествие. Путешествие налегке. В которое мы ничего не можем взять, кроме самих себя. Мы теряем материальные ценности. Теряем тело. Теряем память. И остается лишь чистое «я» — то, кем каждый сумел стать. Все, чего мы достигали в жизни — лишь лестница, построенная к очередной вершине. И, когда вершина достигнута, лестница больше не нужна.

Но возвращение памяти… то, о чем ты говоришь… это особый дар. Редко кому он дается, и никогда не дается без причины.

Сразу скажу: не позволяй своему прошлому завладеть тобой, Кангасск. Не позволяй тому, кто умер, жить снова. Возможно, ты заметил, что делаешь что-то, не свойственное настоящему тебе?..

Кангасск кивнул. Битва. В которой он, Сохраняющий Жизнь, убивал без тени жалости. Как тот, кто слишком привык убивать. Как пират…

Эдгари не стала заострять внимание на этом, хотя реакцию заметила. Правильно. Вот уж о чем не хотелось бы говорить…

— Продолжай, пожалуйста, — попросил Кангасск.

— Скорее всего, в той жизни, что ты вспоминаешь, осталось что-то незавершенное, — осторожно заметила гадальщица. — Ошибка. Поступок. Мысль… не знаю, это можешь определить лишь ты сам. Но это «что-то» нужно завершить или исправить, иначе оно будет тянуться за тобой и дальше. Это не столь страшно для обычного человека, обреченного перерождаться и забывать. Чем это может обернуться для бессмертного, я даже не знаю…

Эдгари вздохнула, глядя на посуровевшего Дэлэмэра. Очень хотелось чем-нибудь помочь… Но такие вещи — не в ее власти.

— Твои Учителя могли бы помочь тебе, Кангасск, — ласково сказала она и взяла его руку в свои. — Мне же просто не хватает мудрости и опыта, чтобы давать тут какие-то советы. Быть может, дети звезд скажут тебе больше…

— Спасибо, Эдгари, — грустно улыбнулся Кан. — На самом деле ты мне очень помогла. Даже не представляешь, как…

Глава тридцатая. Навийский караван

Прав был тот, кто однажды назвал тарандра проклятым костотрясом…

И если ехать верхом на гиганте пустокоре — все равно, что плыть на димаране по спокойному морю; а верхом на легконогой чарге — все равно, что лететь над землей, то тарандр… Одно слово — костотряс. День такой езды измотал непривычного к ней Ученика совершенно. При одной мысли о том, что это только начало, хотелось завыть на луну.

К слову сказать, над верхушками стройных корабельных сосен сияло нынче невероятно яркое лунное око…

…К ночи повозки поставили полукругом; развели костер. Прохладная предосенняя тишина наполнилась звуками: перекличкой ночных птиц, усталым смехом людей, разговорами; и дразнящий аромат дорожной похлебки вместе с дымом костра поднимался в чистое небо.

Кангасск сразу оказался в стороне и от наемников, и от торговцев. В караван его, конечно, взяли (даже сделали вид, что на равных условиях с прочими воинами), но, учитывая заработанную в Луре сомнительную репутацию… скорее всего, просто решили, что отказать в найме Ученику миродержцев, к тому же хорошему знакомому то ли теневого короля Лура, то ли лурианского «медового» представительства — себе дороже выйдет.

Принять — приняли. Терпеть — терпели. Но травить веселые байки у костра с такой малопонятной личностью никто не собирался.

Вооружившись избитым походным черпаком, Кангасск налил себе наваристой мясной похлебки и вернулся на свое место. Ничего интересного сегодня не намечалось: по крайней мере, харуспексы многозначительно молчали и не предвещали больших потрясений. А потому вечер предстояло провести в гордом одиночестве — сидя на самом краю освещенного огнем круга, слушая чужие разговоры и тихо завидуя тем, кто не столь одинок.

Кангасск вздохнул и поднял взор к небу. Чистое, отмытое вчерашним дождем, оно сияло тысячами звезд. И где-то была среди них одна — та, которой обязаны жизнью и Омнис, и сам Кангасск… Звезда мира-первоисточника.

Там иначе движется время, и кто знает, сколько его прошло с тех пор, как Влада, Серег и Макс ушли… Быть может — целая вечность, успевшая поглотить даже их светлые имена, а быть может — ни секунды.

Печаль. Вспоминать о них уже просто печально. А ведь еще недавно хотелось орать во всю глотку от отчаянья и звать, звать, невзирая ни на что…

Вот так лечит время. Но, сколько бы его ни прошло, сколько бы всего ни забылось, что-то должно остаться. Светлая печаль. Светлая память. Свет…

Кангасск понял, понял только сейчас, что на самом деле означает непереводимое драконье слово — Ффар…

— …Не скучай, Дэлэмэр! — приятным баском обратился к нему кто-то. — Хочешь, составлю компанию?

Не дожидаясь ответа, добродушный вояка уселся рядом. Миска с похлебкой казалась в его здоровенных ручищах до смешного маленькой: такому великану из нее только чай пить.

На вид нежданному компаньону было лет пятьдесят. Лицо пересекал длинный застарелый рубец, над которым явно поработала панацея. Правый глаз закрывала кожаная повязка; ударь Джовиб чуть точнее — и Кангасск носил бы такую… Волосы незнакомца были стрижены почти под ноль и топорщились в стороны пепельно-седым ежиком. Но что особо бросалось в глаза, так это удивительной красоты броня, которую воин носил поверх куртки. Кангасск такого стиля не припоминал: видимо, подобное стали делать после того, как он ушел в тринадцатилетний сон… Ученику миродержцев, как и ученику оружейника, было крайне любопытно, что это за вещь: на создание ее кого-то явно вдохновили драконы.

Собственно, броня представляла собой куртку из толстой кожи, которую покрывали стальные восьмигранные чешуйки, искусно подогнанные друг к другу. Кто-то имитировал драконью чешую с невероятным тщанием, подбирая чешуйки разного размера: на спине и груди они были крупнее, по бокам — мельче — все как у настоящего дракона. И что-то подсказывало, что подобная декорация сделана отнюдь не в ущерб прочности и способности держать удар.