Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм

Следующим вечером мне предстояло играть и петь в пабе в Кентиш Тауне. Проснувшись, я обнаружила, что горло у меня болело и хрипело так, словно старая ведьма душила меня во сне. Но как только я прохрипела в трубку телефона об отмене своего выступления, как мое горло вмиг прошло, словно я проглотила самый сильный на свете антибиотик.

— Не буду, — сказала я.

Но она лишь опять открыла дверь холодильника и принялась разговаривать с зимой внутри него о льде и снегах, и ягодах, и ревущих оленях, и низком солнце, и неистовых ветрах, и Кайлич Бхеар, богине зимы с голубых холмов.

Не надо обращать на нее внимания. И нечего бояться. Если я стану ее игнорировать, то в конце концов она оставит меня в покое.

И в пятницу, и в субботу все шло по-прежнему, мы так и были вдвоем.

В субботу днем я решила пройтись по магазинам, и она тоже увязалась за мной, вцепившись своей отвратительной, старческой рукой в мою абсолютно железной хваткой. Здесь она была вроде как туристка из другой страны, другого времени, другого измерения — и какое же удовольствие получала она от магазинов и супермаркета! Никто, кроме меня, не видел ее, но пару раз, когда я, забывшись, заговаривала с ней, например прося ее положить на место капусту, на меня смотрели как на сумасшедшую. Забавно.

Но, может, это и правда? Я схожу с ума?

— Ерунда, — прозвучал ответ на мои мысли. — Тебе это не грозит, душа моя.

Мы возвращались домой с покупками. Спутница висела на моей руке подобно связке тяжеленного влажного белья только что из стирки. И тут произошло нечто. На самом деле произошло это еще раньше. Я знала, что это произошло, произошло то, что должно было случиться, хоть и не вполне понимала, что же это такое.

— Кто это?

— А как ты думаешь, душа моя? — спросила она.

— Эльфийский народ?

— Тише, никогда не называй их так, держи язык за зубами, так будет лучше. Но — нет, это не они.

Почему это я должна знать, зачем, и кем же еще могли они быть?

Они пробирались в толпе, втроем, гибкие, ухоженные и прекрасные. Я припомнила, что уже видела их раньше на эскалаторе, видела сегодня в супермаркете и приняла их за трех «готических» девушек необычайной красоты. С ног до головы они были одеты в черные одежды с бахромой; на руках они носили перчатки и золотые браслеты, наверное, индийские; молочно-белые бледные лица обрамляли черные, необычайно густые волосы, ниспадавшие до самых колен. В отличие от моей пожилой дамы, они были не совсем невидимыми: кое-кто видел их и в восхищении провожал взглядом. Однако сомневаюсь, что кто-то видел их страшные глаза, скрытые солнечными очками, как не видела их я, пока мы не оказались около дверей моего дома. Потому что если бы кто-нибудь увидел…

— Бежим, бежим!

И мы побежали. Моя спутница скакала рядом со мной, будто кенгуру на гибких ногах. По ступенькам, в дом, дальше и дальше наверх, в мою квартирку. Захлопнули дверь и закрыли все замки. Я осторожно выглянула из окна и поглядела вниз. Они все еще были там, на разогретом летней жарой тротуаре лондонского Расселл Парка. Три прекрасные молодые девушки, слоняющиеся без дела.

«Как можно устоять перед ирландскими глазами?» — спрашивала себя я. «Словно вставили грязным пальцем» — так говорят о темном ободке вокруг радужки. Такие глаза были у Колума, у моей матери, у маминого отца тоже, и у меня. И у нее, у феи, тоже были такие глаза. И у них, у тех трех внизу, у девушек в черном. Но внутри темного ободка радужки их глаза горели красным огнем — жуткие лисьи глаза из кошмара, который посетил меня однажды в детстве. Про бабушкину лисью пелерину.

Уничтожающие глаза, жестокие глаза, бессердечные, сумасшедшие, бездушные глаза — безжалостные глаза, не оставлявшие сомнения в том, что их хозяйки разорвут на части и выпьют горячую кровь — даже если бы не было острых зубов. Но зубы-то были. И как раз их-то я и видела в ухмыляющихся оскалах.

Фея принесла мне чашку крепкого чая с джином. Никогда не подозревала, что муза поэтов может приготовить чай. Выходит, что она может сделать все, что пожелает, раз уж смогла заявиться и напомнить о семейной сделке во имя эльфийского народа.

— Кто они? — шептала я. — Кто? Кто? Вы знаете?

Город окутал сумрак, все заливал лунный свет. Завтра будет полнолуние.

Моя голова покоилась на коленях у феи. Мне казалось, что я снова была с мамой, и еще с бабушкой. Хотя они никогда не были столь требовательны.

Я слушала историю, которую рассказывала мне фея. А три лисицы, сверкая острыми белыми зубами, все бродили и бродили внизу, на тротуаре, под пыльными английскими деревьями.

Небесная дева рассказывала о двух героях, сыновьях богов или Светлого народа. Один из них, сидя на вершине холма, играл на арфе. Три дьяволицы пришли послушать музыку. Были они дочерьми демона, жившего в пещере. Месяц они проводили в обличье волка-оборотня. Но в ночь полнолуния они сбрасывали волчью шкуру и бросались на все живое, попадавшееся им на пути. Сдается мне, во времена Колума в Ирландии уже не осталось волков, только лисы. Наверно, лисий народ, так же как и волчий, был изрядно зол на человечество — их беспощадно истребляли, а из шкур делали пальто и шубы.

Итак, один из героев, играя на арфе, убедил дев-оборотней скинуть волчьи шкуры. История гласила, что они в человечьем обличье сели слушать игру арфиста, все три вместе, плечом к плечу.

— Конечно, они были прекрасны, — нараспев рассказывала фея. — Прекрасны, словно три черные лилии на стебле. Но также не подлежит сомнению то, что между длинных зубов алела кровь загубленных ими жертв, а в сброшенных шкурах и черных как вороново крыло локонах запутались косточки младенцев.

Итак, пока три девы зачарованно внимали музыке и льстивым песням, второй герой, который был под холмом, изготовился и бросил самое длинное, самое острое копье с такой силой, с какой могут метать копья только герои. Копье взмыло вверх и, вонзившись в предплечье первой из дев, пронзило ее сердце; пронзило сердце второй; пронзило и третью, выйдя у той из шеи. Оборотни оказались насаженными на копье словно бусины, нанизанные на нить.

Спросила ли я, почему надо было их убивать в человеческом облике? Был ли это единственно возможный магический способ покончить с оборотнем или же просто легче было убить деву, чем животное? Кажется, я не спрашивала. И ответа не знаю.

Тем временем рассказ подходил к концу:

— Потом он обезглавил их мечом, отсек им головы, — пропела моя гостья. Она тоже, конечно, была нецивилизованна и жестока — чего еще можно ожидать от музы? Конечно, не так жестока, как юные девы, рвущие клыками ягнят и детей. Ну а герои поступали так, как их вынуждал долг.

— Да, такое могут совершить только двое сильных мужчин, — отозвалась я.

— Такое может совершить любой, не обделенный хитростью, — возразила Небесная дева. — Но главное — это песня, иначе их не приманишь.

— Вон они там, на улице, — огрызнулась я. — И приманивать не надо.

— Спой им, и останешься жива. Не станешь петь — они в два счета разорвут тебя.

— Ну, я могу и не выходить. Запру дверь. И подожду до понедельника, до убывающей луны. Что потом?

— Они всегда будут поблизости, терпеливо выжидая. До следующей полной луны, — бормотала старуха. — И до следующей после следующей, и так во веки веков. — Теперь в ее дыхании чувствовались не винные пары, a uisege beatha [58] и цветущий вереск.

— Почему?

— Ты нашла книгу Колума.

— Что, никто не читал ее раньше?

— У тебя же есть глаза, — прозвучало в ответ. — И ты видишь, что никто не читал. Это твое проклятие. И твое благословение.

Мы не шевелились. Взошла огромная луна, и комната наполнилась ее светом. Сегодня была суббота. Ну а завтра огромная луна станет полной.

Эту субботнюю ночь я проспала без снов. Фея была настолько мила, что отправилась спать на кушетку. Дважды я просыпалась. Первый раз около четырех утра. Сложно было разглядеть что-то среди теней деревьев и отблесков оранжевого уличного фонаря, и я не увидела их внизу, на тротуаре.