Цитадель души моей (СИ)

Однако же, утро принесло хмурую картину окружающего лодку недобро волнующегося моря, и не было ему ни конца, ни края - вдали серые воды в серой дымке сливались с серым небом, и казалось, что нет во всем мире больше никакой суши, а есть одно лишь море со всех сторон - и даже сверху. Верга долго нюхала влажный воздух, потом открыла глаза и поинтересовалась (вполне спокойным, с учетом ситуации, кстати, голосом):

- И что ты теперь будешь делать, человек?

Я ополоснул лицо водой прямо из под ног, отфыркался и принялся вычерпывать набежавшую за ночь воду.

- Ждать, - сказал я, стараясь не прислушиваться к похоронной песне недобрых предчувствий, - выйдет солнце, определимся, где мы и поплывем, куда надо.

"А если не выйдет?" - так спросил бы я на месте верги, и, готов поклясться, мысленно этот вопрос она мне задала - со всем, вполне уместным сейчас, сарказмом. Поэтому я ответил, хотя вслух верга ничего и не сказала:

- А если не выйдет, то будем надеяться на удачу. Раньше она меня еще не подводила.

"А если подведет?" "Тогда будем умирать!" - но этого ответа я уже озвучивать не стал. И так ясно.

* * *

- Вы, по малолетству своему, женской сути знать не можете...

Вонючка, как обычно, сидевший в тени под окном на полу, тихонько хмыкнул - он бежал из армейского борделя, поэтому считался у нас по части женщин большим авторитетом. И не только по их части - хоть он сам и утверждал, что был просто рабом-прислужником, все догадывались - не "просто".

Тук!

- Ай!

Запущенный Рудом медный асс треснул Вонючку по лбу, и, позванивая, покатился по доскам пола. Укатился недалеко, был быстро пойман Зуднем, и возвращен Руду с надлежащим поклоном.

- Знать не можете и не знаете! - ощерившись изломанным ртом, повторил Руд, - что бы вы там себе не думали! Но я не про баб сейчас толкую, точнее, не про всех баб. А только про ту, что Фортуной зовется. Так вот, из всего женского рода, она - самая обольстительная, коварная, лживая и продажная сука, какую только можно себе представить. Пока ты полагаешься только на себя, ей не веришь и её не замечаешь, она будет льнуть к тебе, как шлюха, полный кошелек почувшая. Она будет ходить за тобой по пятам, целовать тебе ноги и лизать яйца. Она самих богов заставит приносить тебе горшок по утрам и подтирать тебе задницу. Даже когда ты её заметишь и начнешь её ценить, она тебя сразу не обманет, она подождет, пока ты посильней запутаешься в её сетях. Сколько я таких видел! Уверенных, веселых, дерзких, не верящих даже, а знающих, что удача на их стороне и поражения быть не может! Некоторых из них я видел и позже...

Мы притихли. Жизнь уже научила нас замечать в грязи повседневности жемчужные зерна истины - и знать им цену. Руд же определенно знал, что говорил - до того, как стать нищим и занять свое место у Южных Ворот, он был, по слухам, то ли кентурионом, то ли даже легатом. И Бер ценил его не только за хорошую выручку и за истории, рассказывать которые Руд был большой мастер. А любого крысеныша, посчитавшего дневной заработок безглазого, однорукого и хромого нищего - легкой добычей, ждал весьма неприятный сюрприз. Наверное, Руд был действительно великим бойцом, если даже сейчас, будучи слепым инвалидом, он оставался серьезным противником для большинстива обитателей городского дна.

- Никогда не полагайтесь на удачу - она только этого и ждёт. Однажды, в очень важный для тебя момент, ты не сделаешь того, что мог и должен быть сделать - ты решишь положиться на удачу, ведь прежде она никогда тебя не подводила! И вот в этот момент она ударит. И будет бить сильнее и сильнее, с удовольствием наблюдая за твоими падениями и унижениями. О нет - она не оставит тебя, она следить за тобой всю твою оставшуюся никчемную жизнь, смеясь, когда ты будешь радоваться каждому подаренному ей ржавому ассу и перепавшему случайно куску заплесневевшего хлеба. Ты - бросавший гусиную печень собакам и воротивший нос, когда тебя пытались подкупить меньше, чем сотней ауреев. Никогда не верьте удаче!

* * *

- Человек! Егерь!

Голос прорвался сквозь тягучую мглу видений прошлого. Я приоткрыл глаза, увидел нависшую надо мной зубастую морду, дернулся, хватаясь за меч и треснулся лбом о деревянную скамью. Потирая лоб, приподнялся, перждал, сжав зубы и закрыв глаза, внезапный приступ головокружения, потом посмотрел на вергу. Прокашлялся.

- Что?

- Корабль.

- Где?

- Там, - вытянула лапу.

Я, до рези в глазах, минут пять всматривался в указанном направлении, но не так и не увидел ничего, кроме мерно колышущихся водяных холмов.

- Он был там! Я видела парус!

Я пожал плечами, опускаясь обратно под скамью. Воды в лодку натекло уже прилично, пора бы вычерпать, но ни сил, ни желания на это у меня не было. Да и погружение в воду уже не вызывало неприятных ощущений - наоборот, казалось, что жажда становится меньше.

- Не тревожь меня из-за подобной ерунды, - проворчал я, закрывая глаза. Нам полагалось уже быть мертвыми сегодня, но позавчера нам удалось наловить немного рыбы. Или это было третьего дня? Время расплывалось, текло мимо разума, холодно и безразлично, как вода мимо опущенной за борт руки. Даже если волнение стихнет и у нас хватит сил снова устроить рыбалку, это только отсрочит конец. Ну и ладно. Если бы я действительно хотел выжить, мне бы следовало оглушить и связать вергу в первый же, проведенный нами в открытом море, день. Крови в ней много, если цедить каждый день понемногу - мне хватило бы на месяц. Теперь уже поздно - она меня сильнее. Бестии выносливее людей. В ночь до того, как мы наловили рыбы, я пытался её убить. Силы уходили, разум мутился, но я понимал, что утром, скорее всего, уже не проснусь. Я пытался вытащить меч, но руки не слушались, бессильно елозя по корке соли, покрывающей ножны. В отчаянии я подполз к спящей бестии и попытался перегрызть ей горло. Она отшвырнула меня, как котенка, я потерял сознание и очнулся уже днем - от вкуса льющейся в рот крови - маслянистой, густой и с резким рыбьим запахом. Стараясь не упустить ни единой капли живительной влаги, я сожрал целиком, со всеми потрохами, три небольшие, величиной с ладонь, рыбешки. Съел - и умудрился удержать их в желудке, как они не просились наружу. После этого у меня появилось достаточно сил, чтобы поучаствовать в рыбалке. Толку, признаться, от меня было немного - хотя я через некоторое время и наловчился попадать тонким трофейным мечом в проплывающих мимо лодки рыбешек, большинство из них соскальзывали с гладкого лезвия и уплывали, оставляя лишь тающее на глазах облачко крови. У верги рыбалка шла удачнее - цепляя когтями, она выдергивала в лодку рыбу за рыбой, и почти ни один её выпад не пропадал впустую.

К сожалению, продолжалось так недолго - в один момент мелькающие вокруг лодки силуэты вдруг бросились врассыпную от появившейся откуда-то стремительной веретенообразной тени, длиной не меньше самой лодки. Вода увеличивает находящиеся в ней предметы, но даже с учетом этого было ясно - эта рыба будет сама не прочь перекусить нами. Потом появилась вторая такая же, разве что чуть поменьше. Вдвоем они долго кружили вокруг лодки, потом пропали так же неожиданно, как и появились. Мы снова с надеждой начали вглядываться в воду, я увидел поднимающееся из тьмы глубин какое-то округлое пятно, приготовил меч, и вдруг с ужасом понял, что вижу глаз - огромный глаз, с равнодушием взирающий на меня из бездны.

Вода вокруг забурлила, расступаясь перед тушей чудовищных размеров существа, я вцепился в борта лодки, ожидая, что нас сейчас поднимет в воздух, но тот, кто был под лодкой - кто бы это ни был - не стал всплывать, а просто проплыл мимо, на глубине вытянутой руки. Глаз медленно ушел вперед, а под лодкой долгое время тянулось и тянулось бугристое серо-голубое тело, покрытое какими-то наростами, ракушками, пучками водорослей, прилипшими странными рыбами, пока не закончилось, наконец, колоссальных размеров плоским хвостом, одно ленивое движение которого заставило нашо утлое суденышко закружиться на месте. Только минут через пять я смог выдохнуть и разжать сжатые в судороге руки. Вспомнились мне холмы Фалены и движущийся над ними силуэт невообразимых размеров лисы. И застывшие в священном ужасе егеря. Так я и не узнал потом, хоть и пытался, у кого же хватило сил сбросить оцепенение и выпустить первую стрелу из баллисты. Похоже, стрелявший сам этого не осознал и не запомнил.