На Другой Стороне

Там стоял старинный отцовский стол из тёмного дуба, весь в зарубках и заусенцах, как будто сработал его железный дровосек из сказки, да и то в громадной спешке. В выдвижных ящиках не было ничего, кроме огрызков яблок, стопок каких-то бумаг, книжек про покорение Америки, да бутылочек с засохшим на стенках лекарством. Мама говорила, что когда-то отец очень любил этот стол — так, что прихватил его с собой, когда они переезжали из Петербурга. Денис не слишком понимал, зачем тащить такую громадину только для того, чтобы та стояла на чердаке, но на то взрослые и взрослые, чтобы многие их суждения и мотивы были странны для свежего детского разума.

Мама, повздыхав, пошла разбирать пакеты с покупками. Вид у неё был до крайности деловой, но, присмотревшись, Денис увидел, что белая точёная шея хранила следы ногтей: мама всегда чесала и тёрла шею, когда была чём-то взволнована.

— Ты расстроил нас, сынок, — сказала она, не поворачиваясь.

Это не звучало как угроза или упрёк. Простая констатация факта.

Денис забрался с ногами на диван. Сказал, имея в виду отца:

— Он что, хочет разобрать бабушкины вещи?

Нет ответа. Мама шуршала покупками. Видимо, его не собирались наказывать. Денис чувствовал, что родители… растеряны, что-ли? Он совершенно не понимал, что с этим делать.

— Знаешь, было бы хорошо, если бы я смог там играть, делать уроки за папиным столом, а то и переехать жить. Дидрик Смит из мальчишек-детективов тоже жил на чердаке.

— Замолчи, Денис. Ты и так сегодня наделал делов. Папа расстроен.

— Из-за меня?

Мама выгребала из пакета вещи и бросала на диван, очевидно, не испытывая от своей покупки никакого удовольствия.

— Так точно, малыш. Я, конечно, понимаю, каждый хороший сын должен быть непоседой и уметь расстраивать предков, но в этот раз ты, прямо скажем, переборщил. Ты мог упасть с высоты и что-нибудь себе сломать.

— Но я серьёзно думал, что он там! Братик, который так и не вырос. Я думал, что он наблюдает за мной с часовой башни.

Мама побледнела, но Денис, не замечая, продолжал, ускоряя темп, плюясь словами как из автомата:

— У меня никогда не было брата! Ни старшего, ни младшего. Если бы я был чьим-то пропавшим братом, я бы непременно объявился! Совершенно точно тебе говорю. И я не понимаю, почему он скрывается…

Внезапно Денис замолчал. Мама смотрела на него, хлопая глазами, лицо её было белым в свете настольной лампы. Нижняя губа встрепенулась, как птица, которая собралась улететь, а из горла вырвался низкий дрожащий звук.

— Денис, выметайся отсюда, не хочу тебя больше сегодня видеть! Успокой уже, наконец, свою буйную фантазию. Никакого брата у тебя нет и не будет.

«Вуф!» — сказал басом со своего коврика Рупор. Папа наверху перестал ходить. Мама смотрела на сына, не отрываясь, пока он не вышел из комнаты и не затворил за собой дверь.

Мальчик не расстроился, не заплакал и не принялся гадать о причинах столь внезапной перемены настроения матери. Он считал себя уже достаточно взрослым, чтобы попытаться всё понять собственной головой. И сейчас его глодала новая идея: что, если братик там, на чердаке, прячется среди напоминаний о прошедших эпохах, нет-нет, да и выдыхающих облака запаха старинного мужского одеколона? Ведь он, Денис, был там считанные разы, и каждый раз с кем-то из родителей. Они прячут его от посторонних глаз, как прятали Страшилу в книжке «Убить пересмешника» у Харпер Ли. Только Страшила Буу был страшным, потому-то его никому и не показывали (что страшила на самом деле не такой уж и страшный, Денис не знал; он продвигался по сюжету с маминой помощью, которая читала ему книгу перед сном, пропуская не предназначенные для ушей ребёнка моменты). А что до Масимбы… помимо того, что он маленького роста и поэтому ходит в сад (или он ходит в сад и поэтому маленького роста?) Денис ничего не знал.

Но он чувствовал, что ступил на верную тропу. Когда он смотрел на валики и шарниры часового механизма, ощущение было другим. Там — теперь Денис понимал — у него просто разыгралось воображение.

С этой мыслью он отправился в свою комнату, пожелав маме спокойной ночи через закрытую дверь. Она не ответила. Хотелось читать детективы, ходить кругами по комнате или, может даже, поднявшись по скрипучим ступенькам, заглянуть одним глазком в щель под чердачной дверью…. Но Денис, собравшись с духом, мужественно лёг спать. Не будет лукавством сказать, что ему на это потребовалось всё доступное терпение.

Глубокой ночью мальчика разбудил скрип петель чердачной двери и шаги отца. Тяжёлая поступь была слышна на кухне, потом проследовала через зал в спальню. Денис не стал вслушиваться в еле различимое бормотание. Перевернувшись на другой бок, он вернулся к недосмотренным снам.

Потерпи ещё немного, братик. Скоро я с тобой увижусь.

5

Следующие несколько дней прошли как обычно. Денис рассекал в компании с Митяем на велосипеде по ухабистым городским улочкам, наблюдал за бродячими собаками, бросался кусками брусчатки в выставленные на подоконнике одного заброшенного дома бутылки. Погода стояла облачная, и тополя беспокойно шумели высоко над головой, будто там летит огромный зелёный дракон, а ветер от его крыльев, лёгкий-лёгкий, чуть касается щёк. Митяй рассказывал про кроликов на ферме, но Денис слушал вполуха. Он сказал:

— У меня, на самом деле, есть брат.

Они были на пустыре, коих в Выборге для знающих людей существовало видимо-невидимо. Когда-то здесь было старинное, наверняка красивое здание, теперь же выглядывали из земли только останки стен, и кусты чертополоха, вымахавшие почти в рост человека, стояли на его месте, как облокотившиеся на ограждение ринга боксёры.

— Все мы братья, — философски ответил Митяй. Он восседал на велосипеде, словно мотогонщик, ожидающий команды «на старт».

— Нет, настоящий брат, — сказал Денис. — Он меньше меня, хотя я родился после него.

— Все мы люди братья! — завопил Митяй, и принялся кататься по пустырю на одном колесе, словно цирковой медведь. Потом он свалился и сразу же вскочил, потирая уколотый растением локоть. — Чёртовы кусты. Постой. Что, правда?

Глядя на Митяя, хотелось аплодировать и бросать тому в кепку мелкие монетки. Иногда так и получалось: Митяй то и дело занимал мелочь на жвачки или сникерс, забывая об этом уже на следующий день. Впрочем, если ему перепадали от бабушки какие-нибудь сласти, а от мамы — разрешение поиграть в компьютер на выходных, он обязательно делился радостью с другом.

— Несомненная. Только здесь вот какое дело…

— Да какое тут, на фиг, может быть дело! — заорал Митяй и принялся носиться вокруг Дениса, пиная пустые пластиковые бутылки. — Вы же со свету меня сживёте! Интеллектом задавите! Ты один прочёл уже больше меня и папаши моего, нас вместе взятых, и теперь — трепещите! — на сцену выходят братья Пустохваловы, которые прочитали книг больше, чем весь этот городишко.

Он внезапно замер, уставился на Дениса совиным взглядом:

— А тащи его сюда. Знакомиться будем.

— Я же говорю, — терпеливо сказал Денис. — Вот какое дело. Я ни разу его не видел. Родители прячут его на чердаке. Папа вчера целых четыре часа там сидел.

— Что, и фотографий нет? — недоверчиво спросил Митяй.

Денис почесал затылок.

— Наверное, нет. Семейные фотографии я ужас как не переношу.

— Тащи сюда альбом. Будем разбираться в твоём геологическом дереве.

Денис хотел было поправить друга, мол, не дереве, а древе, и не геологическом… но, подумав, что и без того прослыл непоправимым занудой, махнул рукой и побежал за альбомом.

Вытащить его не составляло труда. Подобными вещами рано или поздно обзаводятся все без исключения мамы, но, сколько бы сил не было вложено в сбор и оформление семейного альбома, всё равно рано или поздно он будет заброшен на какую-нибудь пыльную полку. Отец считал это бессмысленной затеей: «Всё самое лучшее храниться у нас в памяти, дорогая», — говорил он. Денис тоже так думал, он просто не видел ничего интересного в разглядывании старых фотокарточек… до сего момента.