Индиана Джонс и Великий потоп

– Так почему же ты не у двери? – дожидаясь лифта, поинтересовался Инди.

– Просто пришел вам помочь.

«Да уж, конечно», – подумал Инди, прикидывая, сколько у него мелочи. Настало время расплаты. Чикаго не меняется – все, от мэра до швейцара, живут вымогательством.

Пару минут спустя Инди разместился в безукоризненно-чистом угловом люксе с двумя королевскими постелями. На чаевые Фрэнки он потратил куда больше, чем рассчитывал уплатить за номер, но не придал этому значения, радуясь, что парнишка убедил его остановиться здесь; сам по себе Инди ни за что на такое не отважился бы. Плюхнувшись на кровать, он буквально через пять секунд уже крепко спал.

А в это время в другой комнате отеля «Блэкстоун» Екатерина Заболоцкая стояла у окна, расчесывая свою длинную светло-русую косу. Тремя этажами ниже по улицам ходили люди. Чикаго Кате не приглянулся; Сан-Франциско, за последние шесть лет успевший стать ее домом, куда симпатичнее. Впрочем, впечатление от Чикаго ей испортила слежка.

Небрежно погладив бархатные гардины, Катя пошевелила утопающими в толстом ковре пальцами ног. За двадцать четыре года своей жизни она еще ни разу не жила в столь роскошной обстановке. Здесь она вдруг ощутила себя сказочной царевной – а заодно, как это часто бывает в сказках, пленницей. Шпик наверняка где-то там. Выжидает. Невозможно никуда выйти, не привлекая его внимания; он буквально вездесущ. Стоит в подъезде по ту сторону улицы, но едва повернешь за угол, как шпик уже маячит впереди. Выжидает. Преследует. Немыслимо, но ему это удается. Папа уже готов поверить, что сам дьявол идет по их следам, и чувства отца вполне можно понять.

Быть может, не стоило приезжать в Чикаго. Но если так, то не стоило браться за это дело вообще. Катя не могла позволить подобным мыслям сбить себя с толку. Ей просто необходима вера в правильность избранного пути и в то, что все рано или поздно образуется.

Отойдя от окна, она постучала в отцовскую дверь. Пора обедать; на сытый желудок все наверняка будет выглядеть не так плохо. Ей очень хотелось в это поверить. Без веры просто невозможно жить.

Инди пробудился, раз за разом повторяя застрявшую в мозгу фразу: «D означает дуир… D означает дуир… D означает дуир… D… D… D…»

– Ну ладно уж, ладно, – пробормотал он в полусне. Он покинул и университет, и Лондон уже две недели назад, но кельтская тема продолжала упорно донимать его. Сморгнув сон с глаз, Инди огляделся. Уже стемнело, но отдернутые шторы впускали в комнату свет уличных фонарей. Он еще толком не отдохнул и испытывал искушение повернуться на другой бок и снова уснуть, но вместо того нашарил выключатель ночника и дернул за его цепочку.

Затем подошел к радиоприемнику, повернул ручку и снова лег, дожидаясь, когда лампы прогреются и приемник заговорит. Надо услышать, который час, а уж потом решать, что делать дальше. Выходить никуда не хотелось, а с Джеком вполне можно повидаться и завтра. Диктор читал сводку новостей; Инди включился на окончании рассказа о том, как агенты Федерального бюро обнаружили самогонный заводик в пакгаузе всего в квартале от здания муниципалитета городка Сисеро, что под Чикаго. Затем пошли национальные новости.

– Прошло уже две с половиной недели с момента завершения исторического перелета Чарльза Линдберга из Нью-Йорка в Париж, и теперь нам стали известны кое-какие детали его длительного одиночного путешествия по воздуху. Многим из нас было невдомек, как Линдберг ухитрился бодрствовать все тридцать три с половиной часа полета, и теперь мы получили любопытный ответ на этот вопрос. Согласно сообщению одного из друзей семейства Линдбергов, пилот неоднократно упоминал в беседах, что порой чувствовал себя в самолете не одиноким, будто рядом с ним в кабине был еще некто, какое-то невидимое присутствие, направлявшее его и помогавшее хранить бодрость.

Слушая скороговорку диктора, Инди спустил ноги с кровати. Если Линдберг мог не спать всю дорогу через Атлантику – значит, и Инди чертовски хорошо может не поспать нынче вечером, чтобы повидаться со старым другом. Позвонив в обслуживание, он заказал бифштекс в номер и отправился в душ. К половине десятого Инди успел поесть, одеться и собрался выходить. Стоило ему выйти через дверь-вертушку, как к крыльцу отеля подкатило такси. Инди тут же сел на заднее сиденье.

– Отвезите меня на угол Тридцать пятой и Стейт.

Таксист, негр лет пятидесяти, искоса оглянулся на пассажира.

– А вы точняком хотите туда, сэр?

– Там по-прежнему играют джаз, а?

– Да, сэр. Это уж верняк, – шофер тронул машину с места.

Округа Стейт-стрит прослыла бандитским районом, а заодно колыбелью джаза, исполняемого по всему Чикаго. Это негритянский район, а всего в нескольких кварталах от него расположены ирландская, литовская и польская общины, выросшие вокруг окрестных скотобоен и складов.

Инди глазел из окна машины, ехавшей по людной улице, и вспоминал дни учебы в колледже, когда они с Шенноном провели множество вечеров в здешних окрестностях, тайком проскальзывая в ночные клубы «для черных и цветных» – так называли заведения, где обслуживали людей с любым цветом кожи. Обычно дело кончалось на какой-нибудь вечеринке, где у Шеннона наконец-то появлялась возможность сыграть на своем корнет-а-пистоне в компании настоящих джаз-музыкантов.

Теперь же джаз – во всяком случае, водянистая версия настоящего, густого варева – распространился в Чикаго повсеместно. Уже вышла на экраны первая кинокартина, в которой актеры по-настоящему разговаривали – и называлась она никак иначе, а «Джаз-певец», с Элом Джолсоном в главной роли. Теперь газетчики называют нынешнее время не только «бурными двадцатыми», но и «веком джаза».

На тротуарах яблоку негде было упасть; из ночных клубов доносилась музыка. Подъезжая к Тридцать пятой улице, Инди приметил несколько заведений со знакомыми названиями: кафе «Страна грез», «Райские кущи», «Элита №2» и «ЛяФеренция». Затем показался театр «Новая монограмма», а рядом с ним – здание с горевшей красным неоном вывеской «Гнездышко» над входной дверью.

– Вот здесь. Как раз сюда я и нацелился.

– В «Гнездышке» вы уж поразвлечетесь, – провозгласил шофер, принимая плату. – Только посматривайте по сторонам. А то там на что хочешь можешь напороться.

– Спасибо за совет, – откликнулся Инди, добавив пару монет сверх счетчика.

Перейдя улицу, Инди уже подходил ко входу, когда его персоной заинтересовались двое полицейских.

– На второй этаж, – лаконично бросил один.

– Ночной клуб на втором этаже? – с недоумением поинтересовался Инди.

– Для вас – да, – уточнил фараон.

Поначалу Инди не понял, в чем тут суть, но теперь до него дошло, что подразумевают полицейские: для белых предназначен второй этаж. Инди вошел в вестибюль и уже собирался подняться на второй этаж, когда дверь распахнулась, и мимо него прошла негритянская чета. Послышались страстные аккорды фортепиано, на мгновение взору открылась обстановка клуба: небольшие столики с зажженными свечами, залитые зелено-красным светом подмостки, танцплощадку и витающее над всем этим табачное марево. Инди решил попытаться оглядеться в поисках Шеннона и привлечь внимание друга.

Он шагнул в дверь, но ему тут же заступил дорогу рослый широкоплечий негр в костюме и при галстуке, указав на лестницу.

– Там масса свободных мест, сэр.

– Спасибо. Я просто хотел повидать Джека Шеннона, играющего на корнете.

Негр пригляделся к Инди повнимательнее.

– Вы можете увидать его сверху. Мистер Шеннон на сцене.

Инди сунул швейцару пару монет, которых хватило бы на солидный обед.

– Скажите ему, что из Лондона приехал Инди. Я буду наверху.

– Непременно, – кивнул негр.

Второй этаж являл собой подковообразную галерею, вдоль перил которой выстроились столики для гостей. Инди пришлось миновать столиков пять, прежде чем удалось найти свободный. Сцена отсюда была видна прекрасно, и он сел. Хоть это заведение и напоминает парижские boоtes, но посетители второго этажа опрятным свитерам и лихо заломленным набекрень беретам предпочитают темные костюмы и низко надвинутые на глаза фетровые шляпы. Впрочем, может статься, в последнее время в Ветреном городе все просто помешались на гангстерском стиле одежды? Насчет женщин нет никаких сомнений; эти предпочитают вызывающие наряды – короткие юбки, длинные нитки бус, приспущенные до колен чулки и незастегнутые боты.